Глава 1 

Человеческая жизнь – это не броуновское движение неких простейших организмов, а сложнейший процесс, вспыхивающий различной яркости искрами на маленькой, еле заметной полосочке мироздания между светом и вечной тьмой.

И чего только не происходит ежесекундно в вечном мире страстей: трагического и комического, заметного и безвестного, впечатляющего и отталкивающего, насыщенного цветом и блеклого, взрывоопасного и угасающего, безобидного и страшного, горячего и холодного, тишины и оглушающего грохота, со сладким счастьем и горькими слезами…

И одно никогда не сможет существовать без другого, так как эти состояния никогда не замирают, а постоянно перетекают друг в друга, создавая ее – вечную жизнь, с ее законами, непознанными до конца, и загадками.

Тема загадок всего сущего так и будет жить всегда, пока существует сама жизнь. Что бы ни говорили разные маги и колдуны, суть их утверждений и их правда только в одном: завтра снова встанет солнце, что и так достаточно ясно. Остальное не знает никто… В этом и есть условие вечности мира, в котором человек до сих пор не осознал даже ответа на первейший вопрос – а желаемый ли он ребенок в этом горячее – холодном пространстве, где он даже не пассажир?

Жизнь интересна тем, что ни одно из событий у каждого отдельного человека не происходит дважды. И при всем кажущемся нагромождении миллиардов закономерностей и случайностей, ничто не происходит просто так, а подчинено строгой логическо – математической – физико – химической цепочке, разгадать которую никому не дано…

Но в этом главный закон бытия, а не мистика. И, несомненно, одно: мироздание построено мирозданием, великой силой целесообразности и противоречий…

Может ли человек что-либо предугадать и предопределить в своей судьбе? Конечно. Для этого он и живет. Ведь, за многие миллионы лет он сумел создать самого себя! Но далеко не все и не всегда ему доступно в своей колыбели разума. Этого не достигли и самые великие умы.

Порой случаются такие переплеты, при кажущейся житейской тишине, что можно только удивляться разным стечениям совершенно разных обстоятельств… 

На листочке отрывного календаря красным карандашом было написано всего одно слово, но прошла уже неделя, а по этому слову, обозначающему целое дело, еще ничего не было сделано.

Слово постоянно попадалось на глаза, и надо было что-то предпринимать, но постоянно находились дела и поважнее.

К томе же задача не казалась капитану Абрикосову очень длительной и сложной. За время двухгодичной службы в штабе округа ему доводилось раскусывать и не такие орешки. На первый взгляд, вырисовывалась очень простая формула: пришел – увидел – и ушел. Но что-то настораживало в такой простоте, а что именно тревожного было на этом листке, адъютант Командующего, при всей своей незаурядной выдержке, высокой самооценке и хорошей сообразительности, понять не мог.

И именно эта неясная тревога заставляла день за днем перекладывать безобидный, багряный, словно осенний лист, бумажный прямоугольничек, все дальше и дальше.

Владимир Александрович, как уважительно называли Абрикосова все посетители приемной Командующего, был высоким белокурым офицером со строгим взглядом и не сгибающимся в поклоне при рукопожатиях. На эту должность он пришел из обычного мотострелкового полка, где, будучи ротным, немало намесил грязи на полигонах, и не раз срывал голос в криках «Ура!» при штурмах больших и малых высоток.

Как-то на подведении итогов Командующий войсками округом генерал Шаров вручал почетные Знамена и грамоты в том самом небольшом гарнизоне, где служил Абрикосов, и сразу обратил внимание на подтянутого офицера.

После торжественно собрания Шаров безо всяких объяснений приказал кадровикам прикомандировать Абрикосова к батальону штаба округа, а через месяц назначил его своим адъютантом, что стало для капитана полнейшей неожиданностью.

Сначала приемная, сильно отличающаяся своей площадью от бескрайних учебных полей, подействовала на нового адъютанта удручающе, да и контингент, посещающий это помещение, старался вести себя покровительственно и высокомерно по отношению к офицеру из войск. Некоторые старожилы штабных коридоров вообще удивили новичка, стараясь исподволь навязать ему некие, только им понятные правила: кому и как в штабе надо подчиняться.

Абрикосов внимательно слушал несколько недель такие речи от людей, желающих записаться ему в учителя. При этом делал для себя свои выводы и, в первую очередь, учился  у Командующего.

Генерал Шаров уже через месяц проникся взвешенным доверием к новому адъютанту, и тот мог от имени Командующего передавать приказы не только диспетчеру автопарка и официантке генеральского зала. Это случилось после того, как Абрикосов в присутствии Командующего не сдержался и  сделал несколько дельных замечаний при проведении дивизионных учений с боевой стрельбой.

Шаров тогда приподнял брови  и, повернувшись  к командиру дивизии, тихо сказал: «Слышал, что бывший ротный говорит? А ты в академию Генерального штаба собрался!».

После этих учений Командующий сделал для себя вывод, о котором адъютант не знал – Абрикосова надо готовить для управления боевой подготовки.

И с тех самых пор ни одно из учений адъютант не пропускал – Командующий всегда брал его с собой и держал постоянно рядом: и в жару, и в лютый холод Заполярья.

Через несколько месяцев Абрикосов стал тем, каким и представлял себя в своей роли. Он стал по-другому смотреть на тех, кто пытался стать ему наставником, - людей, одетых в военную форму, но не делающих даже попыток вырваться на время из тесноты штабных коридоров. Смотрел, скрывая внутреннюю усмешку и чувство собственного превосходства, на бледные лица и бегающие взгляды.

Власть – самое сильное испытание, когда проявляются самые разные черты характера человека. Одному эта штука, напоминающая крепко сжатую пружину, дает дополнительные силы и возможности, другой усугубляет ею свои пороки. А бывает и удивительное состояние, когда власть не нарушает гармонии души, а подчинена в своем стремлении повелевать воле человека.

На капитана Абрикосова новое назначение и, связанные с ним разные возможности, спустя какие-то три месяца подействовали скорее плохо, чем хорошо.                            

  Внешне он оставался быстрым, энергичным, подтянутым капитаном, работающим без замечаний в круговерти штаба, но, оставаясь наедине с самим собой, вдруг понимал, что в нем происходит совсем не та перемена, которых ждут от него давно не встречавшиеся с ним друзья, и его семья. Жена сначала молчала и вздыхала, когда Абрикосов возвращался за полночь, сваливая все на срочные дела, потом несколько раз выразила свое резкое недовольство.

А еще через некоторое время случилось настоящее ЧП: два раза подряд он опоздал на службу – не помогли ни будильник, ни быстро мчащаяся по резервной полосе машина.

«Уважаемого Владимира Александровича» во всех случаях спасло одно обстоятельство: Шаров считал, что адъютант выполняет какие-либо поручения семьи, а семья генерала связывала отсутствие Абрикосова с задачами Командующего. Но долго так продолжаться не могло и после очередного разговора с женой адъютант, выбрав время, ушел на свое любимое место. Здесь, на каменной ступеньке набережной, он просидел около часа, глядя на темные волны Невы, плещущейся о каменные стены гранитных монолитов и выбрасывающей буруны белой пены. Потом поднялся с холодного камня и ушел в штаб.     

С этого дня Абрикосов взял себя в руки и считал, что ничто и никто не сможет больше поколебать его волю. С маниакальной постоянностью он непрерывно задавал себе вопрос: «А правильно - ли я это делаю?». Он перестал каждым вечером наведываться в кинотеатр «Ленинград» на коктейли или в ресторан Московского вокзала на чешское пиво, ходить каждую субботу в дачные сауны, где было больше водки, чем пара. Прекратил называть полковников «Колями» и «Петями», а генералов «Михайловичами» и «Василичами». Даже стал заходить в соборы, интуитивно чувствуя, как такие посещения укрепляют его стремление к совершенствованию. Изо всех сил пытался бросить курить, но болгарский «Табекс» действовал своеобразно. После приема одной - двух таблеток резко учащался пульс, и наступало ощущение вдыхания дыма сразу от всей продукции фабрики имени Урицкого. Становилось жарко, появлялось головокружение, глаза выходили из орбит. Таблетки пришлось бросить, а запаса выдержки хватило еще на один месяц, - до очередного выезда на полигон. Здесь, переживая за военные баталии, Абрикосов снова закурил.

Но это его не расстроило. Куда важнее было то, что жена стала улыбаться, а дочь просила помочь с уроками.

Все было по-настоящему прекрасно и никакие тучи не могли закрыть ясного лучезарного небосвода... 

За окном пылал июль, плавя асфальт и в короткие мгновения опустошая бочки с пивом и квасом.

Командующий уехал в отпуск, который в этом году решил провести в Крыму. Через неделю мог взять отпускной билет и Абрикосов, - после того, как будут закончены все дела, и одно из них сейчас читалось на календарном листке.

Адъютант, ответив на очередной телефонный звонок, взял этот листок и в который раз прочитал знакомое слово - «Вагон». Время было послеобеденное, а посему, все представлялось возможным сделать быстро, по пути домой. 

Абрикосов снял трубку с аппарата дальней связи и попросил соединить его с комендантом Московского вокзала.

— Добрый день, Владимир Александрович! — послышался доброжелательный, радушный голос.

— Кто вы? — прервал Абрикосов.

— Старший помощник военного коменданта капитан Шаповалов. Я только недавно из отпуска вышел, — ответил голос скороговоркой. – Вы меня помните, Владимир Александрович? Мы в ресторане чешское пиво...

— Послушайте, Саша, я все помню, где сам комендант?

— Вспомнили! — воскликнул Шаповалов. – А коменданта уже сегодня не будет, поехал на погрузочные площадки.

— Передайте коменданту, что завтра с утра я приеду к вам. Чтобы был на месте.

— Заехали бы сейчас, Владимир Александрович, — разочарованно ответил помощник, — в ресторан свежее бутылочное привезли. И вобла, и креветки...

— Слушайте, — сдержанно сказал Абрикосов. — Я по делу приеду, так и передай. А пиво я сейчас редко пью, и вам много не советую. Что-то голос у вас не в меру бодрый, попадетесь на кого-нибудь.

Он бросил трубку на рычаг и сказал, глядя на листок: «Сегодня не получилось!».

На следующее утро, не заезжая в штаб округа. Абрикосов сначала отправился на Московский вокзал и в девять часов уже сидел за столом напротив старого знакомого - подполковника Хитяева.

— Что-то с билетами, Владимир Александрович? — предположил комендант, затягиваясь американским «Марлборо». – Куда именно? Давай посмотрим, — он открыл ящик стола и вытащил потрепанную тетрадь в коричневой коленкоровой обложке. Пролистал несколько страниц и вопросительно посмотрел на адъютанта.

— Мне вагон нужен, — ответил Абрикосов без всякого выражения на лице.

— Вагон!? — у Хитяева округлились глаза, и он на мгновение застыл в неподвижной позе. На лбу выступили мелкие капельки пота. – Какой вагон, Володя? Ты что? Июль, народа уйма, помощники круглые сутки не спят. Кому - Адлер, кому - Кисловодск, кому - Мурманск. С ума сойдешь!

— Я тебе еще ничего не сказал, Сергей Юрьевич, а ты сразу меня местными проблемами угощаешь, — слегка улыбнулся Абрикосов. — Но у меня и своих хватает. Мне вагон Командующего нужен.

— Зачем он тебе? — прищурился комендант.

— Девчат катать! — повысил голос адъютант. – Командующий приказал мне проверить состояние этого вагона. Для какой цели - не знаю. Может, он в нем  в Москву на день рождения Брежнева или Гречко поедет. А, может, в Мурманск или Петрозаводск на учения.

— Ладно, — Хитяев пожал плечами.  — Его, кроме нас и связистов, никто никогда не проверял. Странные дела, Владимир Александрович.

— Ничего странного не вижу. Это вагон Шарова, и ему решать, что с ним делать, — Абрикосов  нахмурился и взялся за фуражку. —  Куда идти, товарищ подполковник?

— Далеко идти, — буркнул комендант и тоже поднялся из-за стола.

Жара еще не успела начать свое расслабляющее действие, асфальт перрона блестел лужицами после утренней поливки. Перрон вскоре закончился, и офицеры зашагали вдоль длинного ряда пакгаузов.

Мимо плавно прокатывались составы, маневровые тепловозы, щелкали автоматические стрелки, разгружались товарные вагоны у многочисленных нескончаемых складов. Деревья вдоль железнодорожных путей шелестели запыленными листьями, грязная трава с пятнами мазута норовила зацепиться за чистые брюки.

—   Еще немного осталось —   сообщил Хитяев, когда они прошли около двух километров.

—   Могли бы и на машине подъехать, —   ответил Абрикосов, осматривая высокое здание из красного кирпича, к которому они подходили.

Здание напоминало обычное тепловозное депо, но имело в торце всего одни ворота и металлические двери в них. Из ворот выходили рельсы, успевшие покрыться тонким налетом ржавчины.

Хитяев сдернул свинцовую пломбу, пластилиновую печать, покряхтел над внутренними замками, и, наконец, со скрежетом открыл дверь.

—   Прошу, Владимир Александрович!

Абрикосов шагнул через порог в полумрак и увидел обычный пассажирский вагон, каких тысячи колесит по просторам страны.

—   Дальше пойдем? —   спросил комендант.

—   Конечно.

Они поднялись по ступеням в тамбур и открыли дверь в коридор. Пахнуло застоялым старинным воздухом, не уходившим отсюда наружу, по всей видимости, уже очень давно.

Абрикосов двинулся по проходу, открывая поочередно все  двери. Купе проводников ничем не отличалось от обычных, но остальная планировка вагона была совершенно иной. Радиорубка, узел связи, кабинет Командующего, совмещенный с комнатой отдыха, кухня, два четырехместных мягких купе. Все это хозяйство даже под слоем пыли и со старыми зеркалами выглядело красиво, добротно и надежно. Здесь не было ничего лишнего и вычурного. Кабинет Командующего с крепким, привинченным к полу столом, без всяких украшений, только небольшая картина с изображением Медного всадника на стене в потускневшей золоченой раме.

Адъютант подошел к небольшому кожаному креслу, повернул его из стороны в сторону и задумчиво спросил:

—   А сколько лет этому вагону?

—   Для нашего возраста много, пожалуй, не меньше двадцати лет. В формуляре записано уже два капитальных ремонта.

—   Это сколько же разного народа здесь побывало! —   Абрикосов снял трубку с черного телефонного аппарата и подул в микрофон. Сколько Командующих по этому аппарату говорили! Настоящий исторический музей на колесах.

—   Похоже, что это название к нему подходит.

—   Никогда в подобных вагонах не ездил, хотя уже два года в должности, —   с сожалением произнес адъютант. —   Может Командующий решил, наконец, куда-то ехать поездом. Удобный салон.

—   А что нам мешает сейчас этот вагон обкатать? А? Владимир Александрович?

—   Как ты себе это представляешь? —   не понял Абрикосов.

—   Дело в том, что этот вагон – не бронепоезд. И ничего особенного для его перегона не надо. Пишем заявку начальнику станции, он цепляет вагон к нужному составу и - вперед! Где нам надо – отцепили, потом по новой заявке прицепляемся к другим маршрутам. Доехали до нужной станции – стали в тупике. Короче, нужны только бланки документов, которые у меня есть, и можем ехать.

—   Куда ехать, Сергей Юрьевич? Зачем? Мне только и  надо, что вагон проверить.

—   Так я о проверке и говорю. Вагон полагается иногда проверять в движении. Доедем до Адлера, искупаемся в синем теплом море и обратно. Возьмем с собой...

—   Куда-куда!? —   прервал Абрикосов. —   Ты же говорил, что у тебя сумасшедшая нагрузка.

—   Ну, ради такого ответственного дела. Только дай мне команду, а я все исполню.

—   Да не могу я этого сделать, —   запротестовал адъютант. —   Кто мне это разрешит?

—   Ладно, давай, только до Москвы сгоняем, надо же  вагон посмотреть в деле. Соглашайся, Владимир Александрович! Больше такого шанса не выпадет. Загружаемся, для компании с нами поедут мой помощник Шаповалов, из службы – Лапин, —   комендант стал загибать пальцы. —   Проводницу, официантку... Для тебя проводницу взять?

— Этого еще не хватало! Никуда мы не поедем! Пусть  вагон стоит спокойно, я его уже посмотрел.

Абрикосов спустился по лестнице на бетонный пол,  вышел под яркое солнце и зашагал в сторону вокзала. Хитяев догнал его у ближайшей стрелки и продолжил свои уговоры,  которые продолжались до самой привокзальной площади.

В конце концов, Абрикосов сдался и, глубоко вздохнув, вытер пот со лба.

—   Ладно, черт с тобой, Сергей Юрьевич! Но только, чтобы все было культурно и законно.

—   Сделаем! —   заверил комендант и они расстались.

Дома Владимир Александрович сказал жене, что выезжает по делам на пару дней в Москву, а после его возвращения можно будет и уезжать в отпуск. На чем именно он поедет, адъютант предусмотрительно не сообщил.

В ближайшую же пятницу от перрона Московского вокзала отошел скорый поезд «Ленинград-Адлер», в хвосте которого был прицеплен вагон Командующего – обычный зеленый  вагон с наглухо закрытыми шторами и без таблички с названием маршрута.

В вагоне ехали Абрикосов с Хитяевым и те люди, которых отобрал комендант для этой поездки: Саша Шаповалов, Андрей  Лапин – тоже капитан, проводницы Люся и Тоня, официантка Яна. В кухню были загружены ящики с пивом, водкой, шампанским и множеством коробок с продуктами, которыми можно было питаться месяц.

—   И куда столько всего? —   недовольно спросил Абрикосов.

—   А может все-таки съездим и в Адлер? —   ответил Хитяев вопросом на вопрос.

—   Перестань, Сергей Юрьевич, мы же договорились!

—   Значит, зря девчонки купальники взяли?

—   В Москва - реке искупаются.

—   Там даже кочегары руки не моют.

—   Ну, не знаю. Мы решили до Москвы и то, только из-за того, чтобы быстрее переоформиться обратно.

—   Ладно, —   кивнул Хитяев. —   Пошли, пообедаем.    

Вагон простучал по стыкам очередного полустанка и, набирая скорость, устремился по маршруту, хорошо накатанному еще с прошлого века.

Стол накрыли в комнате отдыха, и вскоре помещение наполнилось звоном стаканов.

Абрикосов все застолье просидел с одним бокалом чешского пива и поначалу старался ограничивать своих попутчиков в выпивке, но вскоре убедился, что это слишком тяжелая задача. Оказалось, что Хитяев со своими офицерами именно так представляют себе свободу -  веселое настроение било у них через край.

Спокойная тихая беседа и чтение под ласковым светом настольной лампы не укладывались в атмосферу салон - вагона. На первой же короткой остановке в Тихвине Абрикосов, глядя в окно, заметил, как граждане, шагающие по перрону, с удивлением всматриваются в окна последнего вагона. Выкрики и куски песен, раскатистый смех и женское взвизгивание резко отличались от спокойного поведения пассажиров остального поезда. Люди шарахались на другую сторону платформы и, перешептываясь между собой, ускоряли шаг.

— Не в лесу, Сергей Юрьевич! Давайте потише! — обернулся Абрикосов к попутчикам.

— Да нормально все, Владимир Александрович! — Хитяев полностью расстегнул пуговицы на рубашке и вытер пот со лба. — Можно же немного отдохнуть? Ребята заслужили честным доблестным трудом.

Поезд медленно тронулся от станции и стал набирать ход. Комендант, отодвинув штору, посмотрел в окно и удовлетворенно заметил:

— А теперь лес кругом. Как раз то, что и надо! Шаповалов, давай песню!

— Какую, Сергей Юрьевич? — помощник провел по струнам гитары.    

— Веселую давай!

— А у дельфина порвано брюхо винтом, выстрела в спину не ожидал никто, на батарее нету снарядов уже, надо быстрее на вираже…

— Но парус, порванный парус, каюсь, каюсь, каюсь, — подхватили Хитяев, Лапин и Яна.

Второй куплет заглушил встречный товарняк. Зато третий всей своей мощью выплеснулся через полуоткрытое окно на удивленного дежурного по переезду.

Обед плавно перешел в ужин, тосты перетекли в последний, самый распространенный – «Давай выпьем!». И тогда Абрикосов поднялся со своего места.

В коридоре, куда он позвал Хитяева, адъютант сказал:

— Прекрати, Сергей Юрьевич, этот кавардак, не ожидал я от тебя!

После этого развернулся и ушел к себе в отдельное купе.

— Чего это он ушел? — округлила глаза Яна. — Так весело! Давайте, еще споем!

Она отпила красного вина из стакана и во всю силу своего голоса затянула песню о ласковом море и прибое.

В это время Абрикосов раскурил очередную сигарету и с недовольством думал о том, что поездка оказалась не такой спокойной и безоблачной, как он ожидал. «Должны же, наконец, угомониться!» - мелькнула обнадеживающая мысль, которая тут же и погасла. «Комендант – толковый офицер, подполковник», — утешил он себя очередной искрой надежды.

Абрикосов не ощущал сильной тревоги, зная, что все когда то заканчивается. Но, вот только чем? — в этом и заключался главный вопрос, сверливший его мозг и отвлекающий от спокойного отдыха.

Наконец, далеко за полночь, адъютант выпил чая и улегся спать, немного успокоенный наступившей тишиной, которая, впрочем, оказалась обманчивой.

За час до прихода поезда в Москву, когда было раннее утро, капитаны Шаповалов и Лапин нашли друг друга за неубранным столом и решили, что пора завтракать.

— Давай, разбудим остальных! — предложил Шаповалов. — Или, хотя бы официантку.    

—Брось, Саша! — отмахнулся Лапин. – Мы что, сами себе не нальем?

Стаканы сошлись с тихим стуком, и завтрак пошел накатанной колеей: много водки и мало закуски.

Поезд уже шел по кольцевой железной дороге и ранний рассвет, не похожий на ленинградские белые ночи, первыми слабыми лучами солнца освещал большой  стол с надкушенными огурцами, звенящими наполовину наполненными стаканами и грубо нарезанными толстыми кусками колбасы.

— Неужели Абрикосов не согласится на Адлер? — задумчиво произнес Шаповалов. — Он же сто лет на море не был. В прошлом году я его в отпуск в феврале отправлял.

— Куда? — приподнял голову Лапин.

— А-а-а-а... Туда, — рука помощника коменданта показала на противоположную стену вагона.

— Не понял, укажи точно! — потребовал Лапин и стукнул кулаком по столу.

— Откуда я помню, — признался Шаповалов и вытащил очередную сигарету.

В это время поезд пошел еще тише и, наконец, заскрипев тормозами, плавно остановился.

—Что за остановка? — Лапин с трудом раскрыл глаза и резко отдернул штору с окна.

Около полуминуты он вертел головой, уткнувшись в стекло, затем откинулся на сиденье с удивленным возгласом:

—Да это же уже Курский вокзал! Не успели и отдохнуть. Чего он так рано пришел!

—Скорый, вот и пришел, — Шаповалов посмотрел на ранних пассажиров, шагавших по перрону.

—Слушай, Саша! Вот мы с тобой едем в самом лучшем мягком вагоне. А интересно, на сколько быстрее  он приходит в Москву, чем плацкартные вагоны этого поезда? Как думаешь?

Шаповалом зачем-то долгим взглядом посмотрел на свои часы и через минуту ответил:

—Точно, Андрей, не знаю, но, думаю, что наш мягкий пришел намного быстрее и самым первым.

—Правильно,  Саша! Соображаешь! Пошли на улицу, перекурим.

Они тяжело поднялись со своих мест и двинулись к выходу. Входная дверь оказалась уже открытой и возле нее, приветливо улыбаясь, стояла проводница Тоня.

—Доброе утро, Антонина! — Шаповалов посмотрел на соседние вагоны и недоуменно продолжил: — А что, нас еще не отцепили?

—Пока вы заявку не дадите, никто и не отцепит, — усмехнулась проводница. – Я так понимаю, что надо кому-то к железнодорожному коменданту идти.

—Пожалуй, надо, — согласился помощник. – А не то уедем дальше. Пойдешь со мной, Андрей? — повернулся он к товарищу.

Оба стояли в расстегнутых военных рубашках, без галстуков, и, конечно, без фуражек. Поэтому Лапин резонно заметил:

—Пойду, только одеться надо. А ты, Тоня, держи желтый флажок.

Он взялся за поручень и в это время за его спиной раздался резкий голос:

—Вот именно, товарищ капитан, надо одеться! И вам, и вашему приятелю.

Капитан Лапин медленно оглянулся и увидел перед собой сухощавого майора небольшого роста со злыми колючими глазами-буравчиками. На левом рукаве красовалась красная повязка начальника патруля, рядом стояли два солдата - патрульных.

—В чем дело, товарищ майор? — капитан Лапин отпустил поручень.

—Вы одеты не по форме, лишь наполовину... – начал майор, но Шаповалов перебил его:

—Так мы и идем одеваться. Чего еще надо?

—Надо знать устав, товарищ капитан. Запрещается выходить на перрон...

—Да знаем мы, майор, — остановил его речь Лапин. – Некогда нам.

—Давайте ваши документы, товарищи офицеры.

—Документы в купе, — посуровел Шаповалов. – Я являюсь помощником военного коменданта Московского вокзала Ленинграда.

—Ну и что? — усмехнулся начальник патруля, поправляя повязку на рукаве. – Документы давайте!   

—Пошел ты подальше, майор! — вскипел Лапин. – Сказано тебе - мы торопимся!

—Вы еще и пьяный к тому же! — выкрикнул офицер, чем окончательно вывел капитана Лапина из себя.

—Что?! Убери солдат отсюда!

Солдаты отошли на несколько шагов и с безразличным видом стали смотреть в сторону.

—Ты чего развоевался, майор? — Лапин взял начальника патруля за лацкан кителя и дернул на себя. Отскочившая пуговица зазвенела по асфальту перрона.

Не обращая внимания на опешившую проводницу, Лапин стал трясти майора так, что фуражка тоже полетела наземь.

—Прекратите! — закричал майор, но Лапин продолжал тряску с потоком площадной брани.

—Андрей, брось его! — протрезвевший Шаповалов ухватился за крепкие плечи. – Успокойся, отпусти майора.

Но разбушевавшийся капитан с пеной у рта уже никого не слушал.

Через пару минут криков и толчков на перроне появился милицейский патруль, который быстро скрутил двух пассажиров салона Командующего.

А еще через некоторое время вагон посетил и комендант Курского вокзала со своими помощниками, который отправил всех, включая и, удивленного таким обращением Абрикосова, к  коменданту города Москвы на улицу Ново - Басманную.

Салон-вагон, действительно,  не поехал на Адлер, а несколько дней, до особого распоряжения, стоял в дальнем охраняемом тупике. 

В течение следующей недели «Квартет из Ленинградского округа», как окрестил их веселый начальник гауптвахты, жил в столице, но выходить за высокие стены не имел права.

Совсем рядом кипела шумная жизнь, с Садового кольца долетали звуки армады машин, безостановочно мчавшихся по городу круглыми сутками.

Абрикосову казалось, что он находится в дурном кошмарном сне, который никак не хочет закончиться. Он трогал шершавые стены офицерской камеры, прогуливался по тенистому дворику, отвечал на многочисленные вопросы военного следователя и все не мог поверить, что этот кошмар происходит с ним - заслуженным офицером, занимающим ответственный пост.

На все обнадеживающие  фразы Хитяева - «Пронесет», «Не унывай!», «Отделаемся выговором» - адъютант отрицательно мотал головой и односложно отвечал: — Шеф этого не поймет.

Понять и оправдать такое происшествие, действительно, никто не мог и не хотел. В деле, толстевшем с бешеной скоростью, были собраны показания и пассажиров соседних вагонов, и стрелочника, и проводниц. На десятках листов описывались отголоски ночного ужина, и даже дикие танцы полуодетых людей на платформе города Калинина.

Еще по пути к улице  Ново - Басманной подполковник Хитяев уговаривал своих московских коллег не раздувать костер из этого случая, но комендант Курского вокзала оставался непреклонным: он понимал, чем ему грозит утаивание - в инциденте фигурировал не простой вагон.

К тому же, майор - начальник патруля был слушателем одной из московских академий и носил известную маршальскую фамилию. Он наотрез отказался прощать своего обидчика Лапина ми подробно рассказал следователю во всех красках о подробностях того самого утра. В его письменном объяснении, как островки среди океана, сплошь стояли слова с одной первой буквой, продолженные многоточием.

Об этой истории не узнали широкие военные круги, информация была ограничена жесткими рамками. И уж, конечно, с самых разговорчивых очевидцев были взяты подписки о неразглашении, которые они подписывали с явным разочарованием.

Зато доклад о вагоне, оказавшемся в Москве, в этот же день был направлен по цепочке Министру обороны, а к обеду о происшествии уже знали на самом высоком уровне.

Вернувшись из отпуска, Шаров не ругал Абрикосова. Он долго молча сидел за письменным столом, понуро опустив плечи, и медленно барабанил по стаканчику с карандашами.

Командующий только что возвратился из Москвы, куда его попросили заехать по пути в Ленинград. Видимо, разговор в министерстве обороны был непростым.

Адъютант стоял у двери кабинета, не решаясь подойти к Командующему ближе, и напряженно ожидал своего приговора. Наконец Шаров поднялся из кресла, держа в руке карандаш. Не глядя на Абрикосова, он повернулся к карте и тихо сказал:

— Место твоей службы уже определили, Владимир Александрович. Желаю успехов, — карандаш уткнулся острием в маленький черный кружок.

Через неделю Абрикосов стоял на берегу Белого моря, вдыхая холодный соленый воздух и слушая крики чаек, носившихся над огромными каменными валунами. На горизонте не было видно ни одного корабля. Серые низкие облака мчались над свинцовыми волнами, где-то впереди находились Соловецкие острова.

За спиной стоял небольшой карельский городок Кемь, прославившийся многим, и в первую очередь своими глубокими историческими корнями. А еще тем, что здесь располагался мотострелковый полк, штат которого оставался загадкой для всех кадровиков советской армии. Батальонами здесь командовали полковники, ротами - подполковники, майорам доверяли взвода, а капитаны командовали взводами обеспечения. Кемский полк собрал штрафников, которым еще доверяли военную службу.

Здесь и продолжил служить стране капитан Абрикосов...