Глава 14
Давно отшумело лето, и прошел первый месяц осени,
- ветреный, дождливый, с коротеньким и незаметным бабьим летом, которое и само то, может, не поняло, что слишком быстро промелькнуло. Дни стремительно укорачивались, улетая на
запад, к темным неприветливым облакам, похожим, на вечно дымящие, заводские окраины.
И в это октябрьское листьепадение, когда природа
затихает в предвидении неизвестности, и свинцовые невские волны больше не греют ладони рук, когда поэты пишут грустные стихи, а одинокие волки начинают выть не только на луну,
а и на сполохи огней далекого города, они встретились на Университетской набережной...
Прошло достаточно много времени для их возраста.
Времени, которое в определенных условиях может тянуться нескончаемо долго. И не встречались они не потому, что не хотели встречаться, а из-за элементарной командировки,
называемой «картошкой».
В сентябре учеба началась лишь условно, и через
несколько дней, необходимых на сборы, переросла в трудовую вахту, которая, по замыслу, должна была сблизить город и село, показать студентам настоящий крестьянский люд, для
которого они учатся. Ну, и в трудовом порыве отдохнуть от умственного труда.
Можно было запастись справкой и переждать это
смутное время, связанное не только с граблями и лопатами, но и с крепким самогоном, гитарными переборами до утра, разборками с местными и кувырканьем на сеновалах. Но, когда
Николай узнал, что Марина уезжает в колхоз, он решил не оставаться в городе, и, к удивлению старосты группы Эдика Холстова, явился к отъезду в потертых джинсах и с внушительным
рюкзаком за плечами.
Глядя на дурашливо улыбающееся лицо Эдика,
Николай, как бы оправдываясь, сказал:
— А где же еще географию изучать на практике, как
не на просторах области?
— Давай, конечно! — засиял и другой одногруппник
Игорь Царев. – Вот, весело будет! Я такие юморные штуки придумал!
Вот так и получилось, что телефонные звонки
августа и короткие встречи прервались на целый месяц: Марина оказалась со своей группой в селе с веселым названием Пряжкино на юге Ленинградской области, а группу Николая
послали во Всеволожский район.
Марина тихо переживала эту разлуку, стараясь
казаться веселой и бодрой, но все же какие-то черные кошки скребли у нее на душе и каждый раз своими коготочками выцарапывали только одно ужасное слово «измена». Это слово
постоянно являлось ей выцарапанным на коре дуба, плакало слезами дождя, сверкало хищными изгибами трещин на стекле, читалось в горке картофельных клубней, в номере на кузове
грузовика. Это состояние подавленной задумчивости замечала подруга Светлана, но не подтрунивала, а просто старалась отвлечь разными приставаниями: «На танцы пойдем?», «Давай,
сегодня сходим на почту» или «Помоги мне с прической». Марина терпеливо отвечала, ненадолго отвлекаясь от своих мыслей, а потом снова задумывалась о долгой разлуке… Конечно,
она не думала о Николае постоянно, как уговаривала сама себя, но, если думала, то только с особой нежной теплотой.
И ведь были знакомы совсем мало, и зачем к ней
привязалось какое-то собственническое чувство? И при чем здесь это противное слово «Измена», если Николай ничем ей не обязан, и может делать, что угодно. Их отношения - не
больше обыкновенной, человеческой, студенческой дружбы. Вот ведь, привязалась какая-то мысль, как репей как заезженная пластинка. Марина осторожно уговаривала себя не придавать
особого значения этой, такой короткой, дружбе, как много других парней - однокурсников вокруг. Но, все же, отвечая себе честно на незаданные, а ощущаемые сердцем не
сформулированные вопросы, она ясно понимала, что выделяет Николая среди других друзей. И в конце своих размышлений Марина неизменно заключала: «Месяц пройдет быстро, посмотрим,
каким он станет потом. Не стоит загадывать далеко вперед, жизнь все сама покажет и расставит на свои места».
А Николай усердно замешивал цементный раствор в
огромном доисторическом корыте и вместе с друзьями таскал его к стенам коровника, где два строителя в зеленых фуфайках восстанавливали не выдержавшую кособочины и рухнувшую
стену. Надолго ли хватит их работы, ребята не знали, но по тому, что заросшие щетиной строители, работали без отвеса и уровня, понимали: либо это великие зодчие, либо снова
получится «Пизанская башня».
Однообразные замесы и мат со строительных лесов
прекращались в шесть часов вечера и у студентов начиналась культурная программа. Выбор был невелик, но председатель колхоза старался: завозил сравнительно новые фильмы, собирал
по всему селу модные пластинки для радиолы, записи для студийного магнитофона. Когда заканчивалась культурная часть от села, ребята открывали свою: костер, гитара, печеная
картошка, для жаждущих - самогон и портвейн.
Игорь Царев не обманул, и на самом деле выдал
несколько юморных штуковин. Пару раз перепутал всю обувь ночью, налил в умывальник воду с чернилами, и даже разных цветов. В один вечер привязал к кустам веревку и тряс с
воплями ветви, пугая поздних прохожих. Напоил кота валерьянкой и с привязанными к хвосту банками пустил его в помещение девушек. Этот искрящийся фонтан юмора закончился его
лучшим номером перед самым отъездом. Опять же ночью, Игорь зажег две банки с соляркой и поставил их во дворе на ящики у самых окон. Когда раздался жуткий вопль «Пожар!», народ,
- кто в чем был - толпой выскочил на крыльцо. Но кто же знал, что оно уже подпилено? С полутораметровой высоты вниз полетел строительный материал для «куча - мала». Обошлось
без переломов, но половина группы возвращалась в Ленинград с синяками и ссадинами. Игорька искали до самого утра, но он надежно спрятался. Потом уже, после завтрака, все остыли,
и бить юмориста не стали.
Конечно, Николай тоже вспоминал о Марине, тем
более что ни созвониться, ни встретиться было невозможно. Распорядок в студенческих лагерях университета был строгий, и всякая отлучка грозила серьезными неприятностями. Да и
товарищей подводить - не по - комсомольскому. Вот в этом было своеобразное суровое табу. Девушки еще могли позволить себе заболеть, но среди парней это совсем не поощрялось и
расценивалось, как слабость, а кому хочется таким прослыть среди ровесников. Поэтому, кашель и насморк сами собой обходили студенческий лагерь стороной.
Друзья не давали Адамову грустить в сельской
глубинке: юмор Игорька дополнялся отличным пением под гитару Эдика Холстова, да и сам Николай любил спеть студенческие песни, забросить удочку, походить по колено в воде,
выискивая раков в местной речушке. В самый первый поход на танцы, высматривая среди сельских девушек, кого бы пригласить на танец, Николай говорил себе: «Интересные девушки, но
Марина красивее». Сначала он и сам не понял своего внутреннего голоса, да и потом, вспоминая знакомое имя, не задумывался о смысле и подтексте своего состояния. Но в конце
сентября, когда грузовики, переваливаясь через тракторные борозды, выезжали на смоченный утренними туманами асфальт, Николаю казалось, что машина, гремящая песней, летит на
крыльях и приближает его к некоей загадочной неосмысленной, но счастливой судьбе.
... Оба изменились за это время и внимательно
вглядывались друг в друга, как бы решая задачку из журнала «Мурзилка» - «Найди десять отличий». Запомнившиеся раньше образы и увиденные теперь, действительно, отличались, хотя
бы тем, что они стали старше на целый месяц, а кавказские дни остались далеко-далеко за седыми вершинами кучевых облаков. Николай слегка похудел, он прятал за спину
поцарапанные руки, а внимательные глаза искрились нескрываемой радостью. Марина встретила его открытой очаровательной улыбкой, Николай взял ее обе руки в горячие ладони и они
долго стояли так молча среди шума проезжающих автомобилей и еле слышного плеска невской волны. Потом он увлек ее по гранитной лестнице вниз и здесь, в шаге от обдающей брызгами
волны, порывисто обнял. Мимо прошел прогулочный теплоход и ветер донес несколько обрывков слов экскурсовода, рассказывающую о доме Меньшикова. И, когда силуэт теплохода скрылся
за Дворцовым мостом, Николай сказал:
— Я очень рад тебя видеть, Марина, наконец-то
вернулась... Знаешь, я так ждал этой встречи.
— Конечно, ведь целый месяц города не видел, —
улыбнулась Марина.
— И тебя тоже в первую очередь... Ты же понимаешь,
о чем я говорю?
— Понимаю, Николай. Чем вы там занимались?
— Да, разным, я помогал коровник ремонтировать,
стену строили.
— Так ты каменщиком можешь быть!
— Нет, кладку не делал, мы раствор замешивали.
Ладно, ну его этот телятник. Расскажи лучше о себе.
— А я теперь знаю, сколько картошки может вырасти
на одном гектаре и сколько надо нагнуться, чтобы эту уйму собрать.
— И сколько?
— Больше двух центнеров.
— Ого! — присвистнул Николай. – Небось, картошку
все мы уважаем, когда с сальцом ее намять. Лучше уж строительство.
— А учеба еще лучше.
— Действительно... Может, нас специально осенью в
колхозы загоняют, чтобы мы аудитории больше любили.
— Может и так, — Марина пожала плечами и подошла
к самой воде, стремящейся выплеснуть на парапет бумажный стаканчик из-под мороженого.
Ветер упрямо дул с запада и разбивал волны Невы о
гранитную набережную, посредине моста ярко искрили трамваи, первые огни протянулись гирляндой по обе стороны реки и Медный Всадник осветился фонарями, отделяясь от темнеющей
громады Исаакиевского собора.
— Пойдем на троллейбус, холодно становится, —
Марина стала подниматься по лестнице.
— Да, конечно, — спохватился Николай. – Надо идти.
Но есть одно предложение - переждать часы «пик» в уютном кафе. Тебе когда надо быть дома?
— Часа через два. Я сказала, что надо пойти в
читальный зал.
— Отлично! Нам этого времени хватит, и как раз по
пути.
— Где это находится?
— Пусть это будет сюрпризом. В городе много кафе,
но там ты не была.
— Ну, что же, удивляй!
Они перешли через Дворцовый мост, вышли на улицу
Халтурина, пересекли Марсово поле и пошли мимо Инженерного замка. По Садовой прогрохотал трамвай, набитый народом - горячее время возвращения с работы еще не закончилось, и
сейчас лучше было прогуляться пешком, чем втискиваться в металлические коробки. На улицах было достаточно многолюдно, поэтому, кроме редких реплик, ничего не удавалось сказать.
За военной поликлиникой Николай предложил свернуть налево и дальше их путь пролегал мимо Спортивного клуба армии, а совсем скоро - за поворотом - показалось здание
Ленинградского цирка.
Проходя по этому маршруту, Марина все пыталась
определить - куда же они идут. Сначала, еще возле Мойки, она представила несколько уютных подвальчиков возле гостиницы «Европейская» и ДЛТ, которые знала. Потом, когда маршрут
прошел в стороне, предположила что-то знакомое в районе Казанского собора или у Дома Книги. Но и туда они не пошли. Проходя мимо цирка, Марина смотрела на темнеющие впереди
воды Фонтанки, и соображала - что есть дальше, знакомое ей, понимая между тем, что всего знать в городе нельзя.
Небольшое кафе находилось всего в ста метрах от
цирка и было заполнено до отказа. Молодой человек в сером костюме, с повязкой на левом рукаве, приветливо кивнул Николаю и открыл дверь с болтающейся табличкой «Мест нет». Гул
разочарованных неудачников остался за порогом, и они вошли в зал.
Мягкий свет струился из разноцветных
светильников, опускавшихся с потолка на длинных проводах. Впереди была длинная стойка бара; слева небольшая эстрада, где молодой парень с саксофоном выводил унылую, как дождь,
мелодию; справа - в полумраке - стояли два десятка небольших столиков, за которыми сидели, в большинстве своем, молодые люди. Никто ни на кого не обращал внимания, и по всему
увиденному можно было предположить, что четверки и восьмерки собравшихся людей были единомышленниками и маленькими клубами по интересам.
— Постой здесь, я сейчас, — шепнул Николай и ушел
в дверь за эстрадой.
Через пару минут он появился оттуда вместе с
длинноволосым парнем, помогавшим нести стол и два стула - к пальме возле окна. А еще через несколько минут на столе стояли коктейли, фрукты, кофе, коробка конфет «Ассорти».
— Ну, вот! — Николай обвел рукой стол, и устало
опустился на сиденье.
— Ты, действительно, как настоящий волшебник! —
похвалила Марина. – В такое время попасть в такое кафе! Это надо заранее заказывать.
— Нравится?
— Да, я не была здесь, — Марина с интересом
осмотрелась вокруг. – Хорошая обстановка.
— Это театральное кафе, и я в самом деле
заказывал места на сегодня, — признался Николай. – С улицы сюда попасть проблематично. Да и заказ... Не у каждого возьмут заказ на места. Тут собираются молодые поэты,
художники, студенты театральных студий. Да, пока спокойно. Но, бывает, спорят до полного одурения, а человеку со стороны кажется, что ни о чем. Но держат себя культурно, без
мата. Главное, что не пристают ни к кому, все в своем кругу у них и остается.
— Мне нравится. Ты, наверное, тут часто бывал?
— Не очень часто. Атмосфера здесь какая-то
особенная. Тут, кстати, и кухни совсем нет. Вот, — Николай кивнул на стол. – Да еще колбаса, сыр. Главное в этих стенах - духовная пища общения...
— А ты с кем здесь раньше общался? — осторожно
спросила Марина.
— С друзьями ходил. Со мной в группе учатся два
отличных парня - Эдик и Игорек, вот с ними и забегал сюда. Может, и сегодня их увидим, кто его знает.
Коктейль был прохладным, с запахом вишневого
ликера и шампанского, приятным на вкус. С эстрады раздались звуки гитары, ударили барабаны, и полилась, заглушая разговор, песня о любовных терзаниях молодого студента,
познавшего измену на пятом курсе. Когда угас последний аккорд, Николай заинтересованно спросил:
— Марина, а как твои родители? Как мы тогда
здорово путешествовали по Кавказу!
— Хорошо. Папу вижу только после восьми вечера,
да еще по воскресеньям. Маму, конечно, чаще - она не работает. Пока была в колхозе, они все порывались ко мне приехать, но я не разрешила.
— Ну и правильно, родители отдохнули от нас, мы
от них.
— Ты знаешь, Николай, — засмеялась Марина, — у
моей мамы сейчас появились новые обязанности!
— По дому?
— Да нет! — Марина смахнула выступившую слезу. –
Пока мы были в Белохолмске, ни с чем подобным мама не сталкивалась. Дело в том, что в Ленинград, в отличие от нашей провинции, приезжают разные иностранные военные делегации.
Сначала их принимают в Москве, как полагается - в будние дни, а потом - на субботу и воскресенье отправляют сюда. Бывали недели, когда у отца вообще не было выходных, все возил
разные делегации по историческим местам. Бывает так, что делегации устраивают приемы или торжественные обеды. В этих случаях приглашаются и жены... Вот теперь маме надо бывать
и на этих церемониях.
— Ну, что же, интересные обязанности.
— С одной стороны интересно, с другой - отнимает
массу времени. Когда я была на картошке, приезжала военная делегация из Перу. Вот скажи, на какой слог надо ставить ударение в этом слове, на первый или на второй? Скажи, как
правильно надо произнести?
— Знаешь, Марина, я с этими индейцами близко не
знаком и в их Лиме ни разу не был, но мне кажется, что надо говорить с ударением на второй слог, Перу.
— Правильно, Николай! — обрадовалась Марина. –
Так и произносится. Маме перед этим приемом один офицер из политуправления все уши прожужжал: «Не скажите, пожалуйста, Татьяна Федоровна, слово «Перу» с ударением на первый
слог. А иначе это слово зазвучит на их языке, как «собака». И наши друзья из Южной Америки очень обидятся». Да еще лекция на час об обычаях, традициях, привычках. И такой
инструктаж перед каждой делегацией. Представляешь?
— Представляю, — вздохнул Николай. — Прием
напоминает экзамен, который никак нельзя завалить. Но я думаю, что Татьяна Федоровна с этим справляется.
— Конечно.
— Да, все время надо чему-то учиться. Всю жизнь
будет встречаться что-то новое... О! Какая неожиданность! Я думал, что вы уже по домам, — Николай привстал со стула и пожал руки двум парням. – Вот, Марина, знакомься. Это и
есть мои друзья. Эдик, — он указал на плотного парня с черными кудрями. – И Игорь, — похлопал по плечу небольшого, хитро улыбающегося паренька с глазами лисы.
— Марина, — представилась девушка и озабоченно
осмотрелась в поисках свободных стульев.
Но напрасно. В дальнем углу уже стояли вокруг столов, и к
барной стойке было не подступиться. Зал за короткое время каким-то образом прибавился еще человек на пятьдесят.
— И что за день такой! — недоуменно произнес Эдик.
– Бедному студенту уже негде выпить..., — он закашлялся и с трудом закончил предложение, — ... стаканчик чая.
— Я бы угостил вас, ребята, отличным мороженым, —
произнес Игорь, хитро прищурившись.— Но, видите, приткнуться негде.
Николай озабоченно начал сдвигать свою посуду на
одну половину стола, приговаривая:
— Сейчас что-нибудь придумаем, минуту терпения...
Но Марина посмотрела на часы и остановила эти
приготовления:
— Уже поздно, Николай. Давай, оставим твоим
друзьям этот столик и поедем домой.
— Хорошая идея! — похвалил Игорь. – Спасибо.
— Ладно, пользуйтесь нашей добротой, в следующий
раз вы нам освободите место, — заметил Николай.
— Для вас всегда готовы, — заверил Эдик и
развернулся в сторону стойки бара.
Марина и Николай вышли на улицу, где, несмотря на
позднее время, темноту и морось, зябко поеживались с десяток молодых людей, все еще надеявшихся попасть внутрь. Увидев выходящую пару, они встрепенулись и приблизились к двери,
но из теплого полумрака раздался усталый голос, повторяющий весь вечер одно и то же: «Ребята! Ничего не могу сделать. Мест нет, приходите завтра».
— Куда? — спросил Николай. – На какую остановку
пойдем?
— Только вперед, ближе к дому. Я обещала, что
приеду в восемь, так незаметно идет время.
— Это оттого, что нам интересно вместе. Разве я
не прав?
— Если бы ты был мне неинтересен, я бы с тобой не
встречалась.
Холодный ветер летел вдоль набережной Фонтанки,
гнал впереди себя темные листья, шуршал наполовину оторванной афишей, гудел в подворотнях и гремел ржавыми калитками. Впереди, вправо и влево, летели десятки разноцветных
огоньков, с приглушенным ревом пролетая через Аничков мост. Мимо прошел мужчина с собакой на поводке, пробежали две девушки со счастливым смехом.
— Когда я тебя увижу, Марина?
— Сейчас уже никуда не уеду до лета, так что
созвонимся.
— Может быть завтра?
— Мне ведь, на самом деле, надо в библиотеку,
Николай. На нашем факультете - это основное место учебы. А в пятницу будет семинар, даже не знаю...
— Тогда в выходной, в субботу вечером или в
воскресенье.
— Знаешь, тут тоже не всегда получится.
— Ну, почему, Марина?
— Бывает, отец берет билеты на хорошие спектакли,
и мы идем всей семьей. Случаются и короткие поездки в Москву на выходные - к бабушке и сестре. Пока бабушка здесь....
— Вот дела! — воскликнул Николай. – Я хочу быть с
тобой, пойми, Марина!
— Не огорчайся, — она взяла его под руку и
прижалась щекой к плечу. – Позвони мне завтра вечером.
— Я могу и сегодня позвонить.
— Сегодня не надо.
— Хорошо. Мне даже интересно с тобой просто
ходить до Смольного и обратно.
— Нет уж, туда мы сегодня уже не пойдем, —
засмеялась Марина.
Они сели в полупустой троллейбус, пахнущий ночной
сыростью асфальта и поехали в сверкающем огнями и шуршащем шинами потоке вперед - к Суворовскому проспекту. Их дома находились совсем недалеко друг от друга и эти моросящим
вечером они расстались в небольшом трамвайном тупичке возле старинного дореволюционного вагона, блестящего влажной крышей под одиноким фонарем.