Глава 2

 

Солнечные блики игриво сверкали на спокойной воде Финского залива, и легкая  рябь у самого берега лениво шевелила траву на песчаном дне. Изредка налетающий ветерок, поднимал небольшую волну в затоне, которая хлестко ударялась о столбы причала и, пузырясь белой пеной, исчезала под темными досками.

Жара медленно оставляла поселок, находившийся недалеко от Ленинграда, солнце уходило за высокие сосны - туда, где шумело Приморское шоссе.

У причала стояла прекрасная белая яхта, куда несколько человек в матросской форме грузили картонные коробки и ящики. С капитанского мостика за ними наблюдал настоящий «морской волк» - мужчина лет сорока, с бородой, одетый в белоснежную форму с золотыми галунами и блестящими пуговицами, державший в руках дымящуюся трубку.

Судя по всему, работы предстояло много - на берегу стояли два грузовика под тентами, а возле них прохаживались трое очень похожих друг на друга мужчин - в светлых рубашках и с галстуками, несмотря на жаркий июль.

— Ну, что там? — крикнул капитан, выколачивая трубку об сверкающие надраенные латунные перила. – Час остался! Успеете?

Седовласый мужчина с коробкой приостановился у трапа и опер ношу на ступеньки.

— А когда мы не успевали, Илья Леонидович? Не первый раз все-таки в залив идем!

— В этот раз, может быть, и дальше придется. Заправились под завязку. Говорил мне Губарев, что шеф хочет Балтику посмотреть, порыбачить там.

— А - а - а - а! Вот в чем дело! — понимающе кивнул мужчина. – Если Игорь Геннадьевич сказал, значит, не сам выдумал - начальник приказал. Только вот, что там делать ночью - не пойму... Хотя и белые ночи еще... Далеко от берега, все-таки.

— Думаю, что отдыхать, Дмитрий Александрович. Совещания и в Смольном можно проводить. – Капитан дунул в трубку и перешел к трапу. – Ладно, хватит тебе ящики носить, поднимайся сюда - пройдем по кораблю.

Старший помощник Пряжкин быстро, несмотря на широкую коробку,  поднялся наверх, и они привычно пошли от носа к корме, внимательно, заглядывая во все углы.

Илья Леонидович Казаринов принял эту яхту под свое командование еще семь лет назад и знал уже на ней каждую царапину. Все это время он старательно, как за малым дитем, следил за посудиной, полюбившейся ему с первого взгляда, с той поры, как увидел ее на стапелях Адмиралтейского завода.

Летом яхта, ревя двумя мощными двигателями Горьковского завода, бороздила просторы Финского залива и Балтики, а зимой ремонтировалась в особом доке под неусыпным оком капитана Казаринова.

Кого только не было на борту этой белоснежной красавицы. Как в быстром калейдоскопе мелькали события и людские лица. Менялась команда, охрана, обслуга, гости, и только два человека оставались на этой яхте постоянными: первый секретарь ленинградского обкома партии Тостиков и всегда подтянутый капитан Казаринов.

Этот день и этот выход в залив, на первый взгляд, были самыми обычными и похожими на все остальные. На горизонте предстоящих событий не было и намека на что-то такое, что выходило бы за границы обычного суточного круиза.

Яхта была проверена, как всегда, до болтика, полностью заправлена топливом и водой, загружена провиантом и имуществом, двигатели тихо гудели на холостых оборотах, радиостанция работала на установленных частотах, все механизмы действовали без сбоев. Что могло произойти, мешающее отдыху? Как будто ничего.

Казаринов, имея за спиной незаурядный опыт судовождения, не ощущал ни малейшей тревоги за предстоящий выход в залив. За прошедшие годы случалось всякое: и волнение моря, не предусмотренное прогнозами; и кратковременные отказы одного из двигателей; и неизвестно откуда появляющиеся корабли на встречных курсах... Всего и  не перечислить.

Судьба, играючи, подбрасывала капитану всякие загадки и ситуации, из которых он всегда выходил победителем. Гости яхты и не подозревали о том, что порой могли оказаться в тревожном положении, не будь у них капитана Казаринова.

Поэтому, когда прошлым летом начальник охраны подполковник Губарев рассказал Тостикову об одном из опасных эпизодов, тот обнял Илью Леонидовича и просто, похлопывая по спине, несколько раз произнес одни и те же слова: «Спаситель ты наш!». А потом подарил капитану вот эту самую трубку, которая и лежала в кармане летнего кителя.

Сейчас капитан думал скорее не о том, что впереди бессонные сутки и разные неожиданные сюрпризы, а о том, что пора бы уж своего помощника Пряжкина хорошо потренировать  по вопросам ночного кораблевождения. И еще он мечтал, что скрывать, о том, что после этого рейса будет два выходных дня, когда можно поехать на дачу под Сестрорецк и немного покопаться на огороде и в саду.

Капитан не чувствовал, что может чем-то подвести своего высокого начальника Тостикова ни в этот выходной день, ни в другие. А чувства его никогда, к счастью, не подводили. Не подвели и на этот раз. Дело было совсем в другом: в другой плоскости, в другом направлении, в другом стечении событий.

Резкий сигнал отвлек Казаринова от его мыслей, и он бросил взгляд на причал, откуда уже уехали разгруженные ЗИЛы. На бетонку медленно въезжала черная «Чайка», а за ней, словно выводок утят, тянулся с десяток блестящих «Волг». Через несколько секунд двери авто открылись и многоголосая веселая толпа заполнила весь причал.

Тостиков не отличался разнообразием словарного запаса и бодрым голосом выкрикнул то же самое, что Казаринов слышал десятки раз:

— Принимай гостей, капитан!

Вместо обычного «Есть», «Так точно», «Очень рад!» капитан подошел к Первому секретарю строевым шагом и приложил руку к козырьку:

— Товарищ Первый секретарь областного комитета партии! Яхта «Балтика» к походу готова. Командир корабля Казаринов.

Тостиков посмотрел на притихшее окружение и назидательно произнес:

— Вот так работать надо, товарищи, — и протянул руку капитану. – Я тебя уже полмесяца не видел, Леонидыч. Некогда отдыхать! Это меня сегодня коллеги уговорили, а то бы никак не вырвался. Губарев! — позвал он начальника охраны. – У тебя все готово?

— Готово, Василий Григорьевич. Все проверено, —  тихо ответил подполковник.

— Хорошо. Можете проходить, товарищи, — хозяйским жестом Тостиков указал на трап, но гости только ближе подошли к яхте, оставаясь на причале.

— Сотов, ты можешь остаться, — повернулся секретарь обкома к своему помощнику. – Я в эти сутки работать не буду.

— Как!? — удивился помощник. – Разрешите с вами, Василий Григорьевич?

— Разрешаю, — величественно кивнул Тостиков и зашагал по трапу.

Остальные сразу же пошли вслед за ним.

Яхта отходили от берега тихо, без гудка. Двигатели работали на плавных оборотах, наверху мачты горели несколько сигнальных огней, хотя и было достаточно светло. Корабль уходил все дальше и дальше в залив, навстречу свинцовым волнам Балтики, и вдали виднелись другие суда, медленно идущие к входу в Неву.

А в это время по Приморскому шоссе в город двигалась колонна легковых машин и первой шла черная «Чайка» с горящей  желтой фарой, переключающей все светофоры на зеленый свет.

У корабля и колонны машин были разные маршруты, они уходили в разные стороны...

Яхта вышла из-под тени высоких сосен, развернулась, освещаемая со всех сторон красными лучами солнца, и двигатели, набирая обороты, ударили ревом по причалу. Белые борта с багровыми отблесками низкого солнца приподнялись над волнами и яхта, словно белокрылая чайка, помчалась в залив, догоняя уходящий день.

С этого момента все занимались своими делами: Казаринов, откинув светозащитный козырек, выводил судно в залив; старпом Пряжкин пересчитывал количество людей; команда устраивала прибывших; начальник охраны Губарев расставил по местам прибывших с ним четырех человек; на кухне заработали у газовых плит повара.

Капитан так обучил свою команду, что ему достаточно было только вопросительного взгляда на матросов, моториста или помощника. Всегда следовали четкие и быстрые доклады, что позволяло Казаринову в любых ситуациях экономить время и принимать правильные решения.

Когда в рубке появился Пряжкин, Илья Леонидович проводил яхту в половине кабельтова  от длинной баржи с углем. Старпом выжидал, пока яхта трижды рассекла белые буруны волн и доложил:

— Всего тридцать один человек, Илья Леонидович. Спасательные средства на всех есть, гостям показали. 

— Хорошо. Маршрут?

— Губарев сказал - к северному выходу из залива в Балтику, походим у островов, и на ночь вернемся в залив ближе к берегу, чтобы волнение было меньше.

— Понятно. Тогда возьмем немного правее. – Капитан плавно повернул штурвал, взглянул на компас и повернулся к Пряжкину. – Становись к штурвалу, держи на вон те скалы... Скорость не увеличивай, двадцать узлов хватит.

Старпом привычно взялся ладонью за темно - коричневое колесо, мельком посмотрел на стрелку, показывающую направление на северо-запад и коротко сказал:

— Курс принял.

— Вот и хорошо. – Казаринов прошелся по рубке и остановился возле матроса-рулевого, неподвижно замершего с биноклем у глаз.

— Сколько до того островка, Коржов?

Матрос вместо ответа стал зачем-то вращать настройку резкости окуляров, но капитан терпеливо ждал. Ждал и когда этот высокий рыжеватый парень водил биноклем по северному берегу залива, и когда на лбу матроса появились капельки пота, и когда он в надежде взглянул на старпома.

Прошло две минуты, и тогда Казаринов спокойно сказал:

— Ты ждешь, пока мы  врежемся в скалы островка?

— Никак нет! — ожил матрос. – Примерно еще около мили будет, товарищ капитан.

— Нет, Коржов, ближе. Около трех кабельтовых осталось. А у тебя в бинокле есть деления для определения расстояний. Кроме этого, и по очертаниям залива, по лоции, которую обязан знать наизусть, можно определить. Ты же не все время матросом будешь! — уже недовольно заключил Казаринов.

И, выходя из рубки, добавил, обращаясь к старшему помощнику:

— Научи его, Дмитрий Александрович.

— Есть, Илья Леонидович!

Капитан вышел на палубу под набирающий силу морской ветерок. В воздухе уже ясно чувствовался запах водорослей, рыбы и всего того неуловимого букета, напоминающего о том, что до моря уже недалеко. Зеленоватые волны Финского залива стали темнее, а чайки, сопровождающие яхту, своей окраской напоминали воды Балтики со светлыми барашками на гребнях волн.

До выхода в открытое море оставалось совсем немного. Далеко позади уже еле виднелись форты Кронштадта, маленькими блестками сверкали на далеком берегу крыши золоченого дворца Петергофа, проглядывающие сквозь парковые деревья. Через окуляры морского бинокля стал различим Сосновый Бор, и над прибрежными соснами показалась белая узкая полоска - высоченные стены атомной электростанции.

Оглянувшись назад, Казаринов увидел за бурунами зеленую полосочку далекой прибрежной полосы и еле различимые белые игрушечные кораблики, спешащие до ночи попасть в родные гавани со слабо мерцающими огоньками.

На палубе раздался дружный смех: гости смеялись над каким-то анекдотом и спускались по трапу в салон, где уже был накрыт ужин. Мужчины освободились от галстуков и пиджаков, а Тостиков облачился в синий спортивный костюм с гербом страны и надписью «СССР».

Женщины среднего возраста, их было четверо, ничем особенным не отличались от обычных кабинетных работников, только, пожалуй, блеском золотых украшений, нанизанных почти на все пальцы. Они задорно хохотали над любыми словами секретаря и первыми уселись за стол, уставленный всевозможными закусками.

Выслушав первые три тоста в свою честь, Тостиков повернулся к соседу, сидевшему слева от него, и спросил:

— Что еще будем строить, Борис Сергеевич?

Архитектор Посохов, высокий худощавый мужчина с узким худым лицом, был новичком в этой компании и согласился на этот морской поход только после третьего приглашения лично самого Тостикова. Каких только отговорок он не выдумывал раньше, но когда секретарь строго сказал: «Я буду совещание с тобой проводить на корабле», не осмелился более отказываться.

Посохов отложил вилку и сосредоточенно помолчал несколько секунд.

— Думаю, Василий Григорьевич, надо спортивный дворец соорудить на Петроградской стороне.

— Правильно! И стадион рядом есть, а еще что?

— Еще Васильевский остров надо застраивать. Многоэтажки можно ставить, грунты выдержат.

— Хорошие планы. А по Выборгской стороне?

— Вы видели на макете, помните? Тоже пойдут высотные дома, до Озерков и Парголово.

Тостиков наморщил лоб, что-то вспоминая и, слегка улыбнувшись, кивнул головой.

— На макете все похоже на сказку. Сначала громадье этих планов удивляет, потом восхищает, а дальше заставляет думать, и, в конце концов, засучив рукава, выполнять. На то мы и коммунисты, чтобы людям сказку превращать в их настоящую жизнь. Так, Борис Сергеевич?

— Согласен, — ответил архитектор. – Комплекс «Блокадное кольцо» со скульптурной группой, обелиском, мраморной чашей совсем недавно тоже был только макетом. Но прошло два года, и он превращается из деревянных брусочков в монумент.

Рогатка. Это слово, от которого веет чем-то веселым и озорным, знакомо каждому коренному ленинградцу. Здесь, на южной окраине города, сходятся, как ручейки, несколько основных дорог, чтобы влиться в шоссе, ведущее на Москву. Отсюда колонны солдат уходили на близкий фронт - Пулковские высоты. Эта небольшая площадь помнит тысячи сапог, колонны полуторок с боеприпасами и ранеными, беспощадные бомбежки и горожан, падающих на снежные обочины голодной зимой сорок второго года. Площадь, укрепленная противотанковыми ежами, колючей проволокой и дотами, с зенитками и окопами в несколько рядов -  клочок земли, политый кровью.

В этом месте и решили соорудить монумент к тридцатилетию Победы, среди дотов, сохранившихся с войны...

Оба ненадолго замолчали. С другой стороны стола кто-то уже затянул песню и несколько голосов на разный лад пытались подпевать, вставляя отдельные слова.

 

— Перспективы мне ясны, — подвел итог Тостиков. – Осталось только все это, как говорит Брежнев, претворить в жизнь. У нас все для этого есть. Кстати, метростроевцы тоже не отстают и идут с вами в одну сторону. Уже спланировали линии метро в новостройки. Какие трудности есть?

— Ничего, Василий Григорьевич. С вашей поддержкой все получается, и современную архитектуру вы знаете.

— Не лучше, чем вы, — перебил Тостиков. – Ладно, отдыхайте, Борис Сергеевич, а мне пора.

Он подал руку Посохову и шагнул за темно-зеленую штору.

 

Время белых ночей заканчивалось и ночи, хоть и не очень длинные, окутывали настоящим седым полумраком.

Яхта светилась огнями им медленно шла в западном направлении. Веселье, достигшее своего апогея, стало медленно стихать. Все меньше курильщиков поднималось на верхнюю палубу, все меньше желающих  было постоять рядом с рулевым и посоветовать ему, как удобнее вращать штурвал.

Казаринов посмотрел на компас, вперед по курсу. Огней на горизонте не было, часы показывали два часа. Через открытую фрамугу упругими волнами залетал сочный морской воздух.

— Где мы сейчас? — спросил вошедший Губарев.

Капитан показал точку на карте.

— Примерно здесь, Игорь Геннадьевич.

— Далеко ушли, но до Балтики все равно не дойдем. А что там впереди правее? — подполковник показал на небольшой светлый овал, висевший над горизонтом.

— Хельсинки, — буднично ответил Казаринов.

— Хельсинки?! Ого! Уже и заграница рядом. Знаешь, Илья Леонидович, пожалуй, мы и так далеко ушли. А еще назад столько же возвращаться. Давай-ка, мы вот здесь развернемся, — Губарев ткнул в карту. – И отсюда пойдем назад. К берегу надо будет подойти часам к десяти. А там еще полдня будем: у Софьи Анатольевны из отдела пропаганды день рождения завтра... Еще шашлык впереди, а потом, может, и снова в залив.

— Понятно, — не удивился привыкший ко всему капитан.   

— Значит, решили —  Губарев поднес руку ближе к глазам и покачал головой. – Ой - е - ей! Поздновато. Пойду отдыхать, лейтенант Чижов остается за меня.

Начальник охраны ушел, а Казаринов, выкурив трубку, поменял рулевого и вызвал наверх старшего помощника.

— Дмитрий Александрович! Хватит зевать, сейчас будем делать разворот.

Яхта уменьшила ход и стала плавно ложиться на правый борт.

— Право руля! — скомандовал Казаринов, глядя на компас. – Еще право... Так держать. Увеличить обороты... Так... Держать курс.

Пряжкин осмотрелся по сторонам - в полумраке за бортом не было видно никаких огней.

— Поведешь яхту, — спокойно сказал Казаринов. —  Смотри сюда, с этим курсом  и с такой же скоростью пройдешь до этой точки, — он ткнул карандашом  в карту. – Дальше с курсом, отмеченным на карте. Вот здесь увидишь огни, что это? Правильно. А, может, и не увидишь ничего, будешь вести ближе к берегу. Думаю, не заблудишься!

— Не заблужусь, — заверил Пряжкин. – все ясно.

Казаринов ушел в свою каюту и лег отдыхать, но заснуть долго не мог, чувствуя какую-то неясную тревогу. За бортом плескались волны, бережно качая белоснежную красавицу, двигатели мирно гудели, убаюкивая самых дорогих пассажиров из Смольного...

 

Пряжкин старался выполнить все, что приказал ему капитан. Он часто смотрел на компас и карту, на часы, на скорость. Не ленился выходить на палубу, всматриваясь в темноту, начинающую быстро окрашиваться в серые тона.

Впереди робко засветилась широкая узенькая полосочка над невидимым еще  горизонтом, и вскоре посредине этого слабого свечения появилось светящееся облачко, постепенно увеличивающееся в своих размерах - где-то там начинало всходить солнце.

Пряжкин уменьшил ход яхты и с нетерпением ждал, когда яркое солнце своими мощными лучами - прожекторами так осветит все вокруг, что не надо будет смотреть ни на компас, ни на карту.

Но солнца старший помощник не увидел. Вместо ожидаемого светила, вместе со светлеющим небом над водами залива стал подниматься плотный туман, обволакивающий все вокруг. Туман, похожий сначала на легкую тюлевую занавеску, темную внизу и белесую сверху, превратился в клубы, не уступающие кучевым облакам.

— Вот это да! — воскликнул рулевой.

Пряжкин переложил с места на место, ставший надолго бесполезным, бинокль и недовольно буркнул:

— На компас лучше смотри, не отвлекайся.

— Вроде правильно идем. Смотрите, Дмитрий Александрович, — рулевой кивнул на компас.

— Правильно, — зло подтвердил Пряжкин, не глядя на прибор. – Уменьшить ход!

— Может, сигналы подавать, — предложил рулевой. – В тумане все-таки идем.

— Ты хочешь посмотреть на общую побудку? — усмехнулся старпом. – Сбавь еще ход. – И включил прожектор.

Желтый луч оторвался от рефлектора и сразу же утонул в белом молоке.

Пряжкин вышел на палубу и стал прислушиваться к окружающему яхту туману. Предупредительных гудков не было слышно ни с одной стороны и, немного посомневавшись, он крикнул в открытую фрамугу:

— Перейти на прежний ход.

Отдавая такую команду, старпом рассуждал про себя о том, что другие суда подают гудки в тумане, и он их услышит. А островов и отмелей в этих местах, судя по карте, здесь еще нет.

Через полчаса спокойного хода, когда Дмитрий Александрович постоянно жевал и выплевывал мундштук папиросы, туман, к радости старпома стал редеть. А вскоре между белыми клубами стали появляться промежутки, когда можно было рассмотреть серо-белые буруны волн и полные очертания яхты.

Пряжкин облегченно выдохнул  и, приосанившись, крикнул рулевому:

— Да выключи ты прожектор! День уже наступил! — Он посмотрел на карту. – Сейчас по левую сторону должен быть небольшой островок, а от него уже курс немного скорректируем. Спокойно, Василий, уже выходим из тумана.

Не успел рулевой как-то среагировать на эти слова старшего помощника, как туман вверху рассеялся и повис низко над водой, а между небом и водой, действительно, стал различим каменный островок. Но только не слева, а справа по ходу яхты.

— Что за черт! — воскликнул Пряжкин. – Может, это уже другой остров, их здесь хватает. —  Он кинулся к карте и низко наклонился над ней. — Сюда мы еще не могли дойти, сюда тем более.   

Старпом рывком схватил бинокль и, повернувшись вправо, навел окуляры на серые каменные глыбы, словно стараясь отыскать на них название островка.

— Дмитрий Александрович! — позвал рулевой.

— Что еще? — нервно воскликнул старпом Пряжкин, не оборачиваясь.

И в это время неожиданно раздался резкий гудок - ревун, ударивший по натянутым нервам старпома. Он резко обернулся и посмотрел туда, куда уже молча показывал рукой побледневший рулевой.

Слева наперерез яхте шел катер, окрашенный в серый цвет. В его носовой части стояла башенка в крупнокалиберным пулеметом, на палубе находились несколько моряков. Семафор катера резкими световыми вспышками передавал сигналы, понятные любому капитану - «Стой!».

Катер стремительно приближался и последние надежды Пряжкина рухнули. У бортов, в рубке и на юте стояли молчаливые суровые люди с автоматами, на флагштоке трепетал финский флаг.

Яхта замедлила ход и остановилась при тихом волнении серо-свинцовых волн. Несмотря на остановку, пограничный катер дал еще два резких сигнала, и разбуженные пассажиры прильнули к иллюминаторам, наблюдая, как  какая-то серая посудина пришвартовывается к их белоснежной красавице. На палубу выскочили подполковник Губарев и лейтенант Чижов, в рубку вбежал Казаринов, вопросительно глядя на старшего помощника, из кают стали выходить обкомовские работники. К переходному мостику навстречу финским пограничникам подошел Сотов, посланный Тостиковым узнать, в чем дело.

Высокий белокурый офицер в коричневой кожаной куртке, ступивший на палубу с двумя моряками, неплохо знал русский язык и вел себя вполне доброжелательно. Он очень удивился, узнав, кто находится на этой яхте, и даже не стал устраивать досмотр. Слушая объяснения Сотова и Казаринова, пограничник кивал, улыбался и все время повторял: «Бивайт, я понимай». Потом показал на карте место, куда забрела яхта в тумане.

Казалось, что инцидент исчерпан и пора прощаться, но, когда Казаринов сказал об этом пограничному офицеру, тот стал серьезным и ответил, подбирая слова: «Ви нарушил граница. Я не могу пускат нарушитэл».

Все уговоры и возмущение Сотова ни к чему не привели. Финский офицер все внимательно выслушал и ответил: «Идем Котка, капитан». А, покидая корабль, добавил, что надеется на благоразумие и понимание советской команды.

Взревели двигатели, и яхта в сопровождении пограничного катера пошла по незапланированному курсу в финский порт Котка. Для кого-то, возможно, этот заход в заграничный порт и был интересен, но несколько человек чувствовали себя совершенно прескверно. Не финнов они боялись, а тех последствий в виде «организационных выводов», которые неминуемо ожидают их по возвращении в Ленинград. Эти выводы начались уже на подходе к Котке с вопроса, который Тостиков хмуро задал капитану:

— Так, мы что, в плену у финнов, Казаринов?

— Дружественная страна, Василий Григорьевич. Разберутся и сразу отпустят... Формальности, — пытался разрядить обстановку Илья Леонидович.

Но Тостиков стукнул кулаком по столу и угрожающе произнес:

— Мы воевали с ними, хребет им переломали. А сейчас какой подарок им преподнесли! Первого секретаря захватили для смеха! Позор, капитан!

Он прошелся по ковру, залпом выпил стакан минералки и махнул рукой:

— Иди, командуй. Еще в Норвегию мы не заехали!     

В Котке яхту поставили к причалу с пограничными катерами, доступ к которому был ограничен. Вдали виднелись финские дома, машины, велосипедисты, сверкала реклама над козырьками магазинов. В порту шла работа: загружались и разгружались сухогрузы, вращались стрелы грузовых кранов, медленно проплывали в воздухе контейнеры и ящики. Пассажирам яхты не оставалось ничего иного, как наблюдать за всем этим и делиться впечатлениями.

Между тем, шла и другая, невидимая, дипломатическая работа. Через три часа из Хельсинки примчался второй секретарь советского посольства и вместе с финскими пограничными чинами, в ранге выше задержавшего яхту офицера, взошел на борт корабля. Прошел еще час унизительной процедуры удостоверения личности задержанных и подписания официальных документов. Финны отличались ярко выраженным спокойствием, за которым виднелось нескрываемое чувство превосходства.

В сопровождении пограничного корабля, напоминающем скорее конвоирование, чем почетный эскорт, яхту вывели за пределы территориальных вод Финляндии, и здесь финны ушли вправо - вдоль, невидимой на водной глади, пограничной черты.

Еще через пару часов, когда вдали стали просматриваться очертания родных берегов, настроение пассажиров заметно улучшилось, а когда до берега оставалось совсем немного, всех стала переполнять неуемная радость, как будто они не видели эту прекрасную землю долгие годы.

А когда ступили, наконец,  на причал, решили, с разрешения Тостикова, день рождения Софьи Анатольевны все-таки отметить. Тем более, что на берег заранее дали радиограмму и все уже было готово. 

Однако, Тостиков, поздравив именинницу, оставил компанию и вместе с Сотовым  сел в свою машину. Черная «Чайка» прошуршала шинами по бетонке и выехала за ворота, увозя Первого секретаря в Ленинград. Самые грустные раздумья будоражили Тостикова всю дорогу до города. И, в первую очередь, глядя на радиотелефон, он думал о том, как скоро Брежнев узнает о его приключениях, и что его ждет впереди...

 

Брежнев в эти дни был в Завидово и его никто не тревожил лишними новостями, тем более закончившимися благополучно. И только в понедельник утром Генерального секретаря посетил Суслов, который рассказал о задержании яхты Тостикова финскими пограничниками.

Брежнев сразу спросил:

— Это не провокация определенных кругов? Может, судно было в нейтральных водах?

— Нет, в финских, — ответил Суслов, не меняя выражения лица.

— С Финляндией у нас хорошие отношения, что теперь может быть?

— Ничего, Леонид Ильич. Претензий у финнов нет, корабль почти сразу отпустили. Но сам факт неприятный, не рыбака, все же задержали. В финских газетах появились статьи, искажающие суть происшествия.

— Что пишут?

— Буржуазная пресса, от них хорошего не дождешься. Пишут, что на яхте был пьяный шабаш, команда бросила управление, при задержании произошла драка...

— Наплевать на их писанину, но под эту ложь попал коммунист - руководитель ленинградской партийной организации. Что предлагаешь, Михаил Андреевич?   

— Вам решать, Леонид Ильич. Я думаю, можем ограничиться партийным взысканием. Потом дальше посмотрим.

— За что взыскание?

— За нарушение норм партийной жизни, Леонид Ильич.

— Хорошая формулировка, под нее можно кого угодно подвести, — Брежнев встал из-за стола и подошел к книжному шкафу.

Снял с полки книгу в красной обложке и протянул ее Суслову со словами:

— Посмотри, что Тостиков сделал для Ленинграда.

— Я знаю, Леонид Ильич, читал.

— О взыскании я не спрашиваю. Меня интересует, как теперь Тостиков сможет развивать советско-финские отношения. Как он сумеет вести переговоры с Кекконеном. Не могу себе это представить.

В кабинете наступила тишина, и только легкий шелест маятника часов напоминал о непрерывном течении времени. Брежнев несколько минут размышлял, молчание стало затягиваться.

— Посоветуемся на Политбюро, — произнес Генеральный секретарь. – Там и примем решение.

— Тостикова вызвать в Москву?

— Не надо, и так все ясно.

Через несколько дней Тостиков узнал о своей дальнейшей судьбе. С должности Первого секретаря Ленинградского обкома партии он был переведен очень далеко от города на Неве - послом в Китай. Туда, где бушевала «культурная революция» и толпы «хунвэйбинов» на непрекращающихся митингах обещали покарать «ревизионистов» из СССР. В ту страну, которая незадолго до этого развязала вооруженный конфликт за остров Даманский на реке Уссури, в котором погибли советские пограничники.

В Смольном стал руководить новый Первый секретарь обкома.

 

Новости об арестованной яхте, а еще раньше и об угнанном салон-вагоне, докатились до стен Московского Кремля и, отразившись от них, вернулись громким эхом в Ленинград. Эхом в виде организационных выводов, наказаний, увольнений, перемещений, проверок, контроля, партийных комиссий, собраний и просто разносов кабинетных масштабов.

Многие партийные деятели выпали из обоймы номенклатуры Смольного и затерялись где-то на просторах Вологодщины, Псковщины и Новгородской области.

Военные железнодорожники, обеспечивающие путешествие вагона Командующего в столицу, поехали продолжать службу на маленькие карельские станции и в Мурманскую область.

Прошло некоторое время и казалось, что уже все получили по заслугам и перемещения завершены. Но так мог подумать только наивный человек. Партийный контроль работал не временами, а постоянно,  работа по укреплению рядов продолжалась.

Когда Командующего Шарова перевели в Москву, то уже никто не связывал новое назначение генерала с какими-то грехами. Новым Командующим стал генерал- полковник Груздев Анатолий Яковлевич, освободив должность Первого заместителя Командующего.

В штабе Ленинградского военного округа и среди командующих армиями и корпусами возникла новая тема для обсуждения - кто займет место Груздева? И чего греха таить: на эту должность себя примерял не один генерал.

Шло время, а должность оставалась свободной. Никто не знал, что в Москве этот вопрос обсуждался уже не один раз и в соперничестве за освободившееся место участвуют генералы на уровне заместителей Министра обороны...