Глава 21

Круговерть февраля незаметно заняла место ушедшего января. Вадим продолжал работать, привыкая ко многим поручениям, которые надо было исполнить только срочно, и даже собственные проблемы и семейные дела очень часто и вынужденно отодвигались этой службой на второй план.

Загудин исполнил свое обещание и перед самым парадом Берестовы переехали в двухкомнатную квартиру, находившуюся  неподалеку от проспекта  Стачек и в десяти минутах ходьбы от станции метро «Кировский   завод». Рано поутру груженый «Урал» отправился в путь из поселка Серово в Ленинград.

Но при этом не обошлось и без маленького происшествия. Когда все  вещи были распакованы и нашли свои первоначальные места в квартире, то оказалось, что не хватает одного мешка. И совсем не лишнего – в нем находилась обувь. Началось с того, что стали подбирать  Людмиле обувку для завтрашнего похода в ясли, но ничего не находилось. Жена Юля была в тихом ужасе, и даже переезд в город ее не радовал. Сам Вадим тоже был не в восторге от перспективы остаться без новой пары ботинок.

На следующий день   Юля проснулась раньше всех, собрала Людмилу и с первыми поездами метро они уехали  сначала в детский ясли-сад в Парголово, а затем жена одна  добралась и до Серово. К величайшему удивлению  дяди Миши Криницкого, выходящего из знакомого подъезда и не ожидавшего в ранний еще час увидеть Берестову, перебравшуюся накануне в город.

—А что, Юля, в Серово все-таки получше? — с недоумением и хитрой улыбкой спросил старшина.

—Дела еще есть, дядя Миша, — ответила девушка, заглядывая по другую сторону распахнутых дверей.

А с той стороны этого самого подъезда спокойно стоял никем не тронутый мешок, и вся обувь была на месте. Да и куда бы она делась в военном городке с непугаными лисицами. Дядя Миша, услышав эту историю о потере обуви, долго смеялся, вытирая слезы, а потом помог затащить мешок обратно на четвертый этаж, и чуть не опоздал на развод, рассказывая домочадцам и соседям о честных жильцах их дома.

Так и прошел этот переезд, а уже в Ленинграде Берестовы купили себе необходимую мебель, благо, что и магазин находился  рядом – в одном ряду с гастрономом самообслуживания и магазином детских игрушек «Золотой ключик». Закончились ужины на двух сдвинутых табуретках и хранение книг в коробке из-под спичек. Можно было ходить в туалет и ванную, не занимая очередь за соседями, да и для разговора по межгороду не надо было уезжать на почтовое отделение или вокзал. Людмила благополучно и без лишних хлопот была переведена из яслей Парголово в ясли, находившиеся во дворе соседнего дома, а Юля нашла себе работу в другом детском саду недалеко от Нарвской.

На семейном фронте все было хорошо и, несмотря на неуютное время года, к Берестовым стали приезжать друзья и гости. Порой издалека; не в отпуск, а по командировке; переночевать и на неделю; с самостоятельными походами по магазинам и с желанием посмотреть музеи; с приветами от родителей и просто так, потому-что уже приезжали; без просьб и с просьбами достать билетик; приезжали самые разные люди и всем им Берестовы были рады, терпеливо выслушивая далеко за полночь рассказы о далеких родных местах и впечатлениях о городе на Неве. Вадим возвращался домой поздно и поэтому все посиделки проходили уже ночью.

По субботам Загудин обычно работал и Вадим тоже с самого раннего утра и до обеда был в штабе. В субботние дни постоянно бывал на Дворцовой Командующий, и Загудин мог в спокойной деловой обстановке решить с Груздевым любые служебные вопросы. В воскресенье был полный выходной день, за редкими исключениями.

Пока Берестовы жили в Серово, по воскресеньям Вадима тревожили редко, даже если генерал и работал. Но после переезда в Ленинград все изменилось.  Загудин установил для Вадима распорядок воскресного дня, по которому до двенадцати часов дня нельзя было уходить из дома. Казалось бы, на первый взгляд, это не было неудобством. Все люди долго спят в воскресное утро, затем как раз до двенадцати занимаются домашними делами, накопившимися за неделю, затем долго куда-то собираются и только к обеду покидают дом в поисках хорошего воскресного времяпровождения. Это вполне понятно тем, кто никогда не был привязан к часовой стрелке по воскресным дням. И не только к стрелке циферблата. Вадим был привязан и к телефонному шнуру. Просыпался он как военный человек рано и с самого подъема таскал за собой телефонный аппарат вместе с длинным черным пятнадцатиметровым шнуром. Аппарат был с ним неразлучно и в туалете, и в ванной, и на кухне и на диване с книгой в руках, и на балконе. А еще в этот день на тумбочке неизменно лежала газета «Досуг» и, закончив завтрак, Берестов пытался разгадать - куда же сегодня собирается пойти чета Загудиных - старших или в какой храм культуры решит пойти сегодня Марина.

Воскресным утром Вадим всегда непроизвольно  вспоминал, о чем из театральной жизни говорила на неделе Татьяна Федоровна во время их совместных поездок. А таких выездов было достаточно: начиная от центральных магазинов, дачи и заканчивая военными базами и складами от района Пискаревки до Гатчины и Лукашево. В такие дни Загудин коротко говорил: «Сегодня до обеда поедете с Татьяной Федоровной». И начиналось путешествие по улицам и проспектам, запруженным автомобилями. В Уазе Татьяна Федоровна всегда садилась позади. Иногда с ними ехала и заведующая штабным магазином Любовь Аркадьевна, женщина невысокого роста, суетливая, поддакивающая, с суетливыми бегающими глазками на сером усталом лице. При переездах на склады редко говорили о вещах, и сама собой находилась другая тема — заходил разговор  об искусстве, из которого Берестов выуживал намеки на ближайшие запросы билетов. 

Хорошо, когда с билетами все решалось загодя,  звонков в воскресные дни Вадим недолюбливал. Он таскал по квартире телефон, зная, что ничего хорошего из звонка не получится – накроется половина выходного дня. В эти утренние часы Юля старалась ничем не докучать мужу, украдкой поглядывая на стрелки часов, дочь Людмила тоже чувствовала общее настроение и не капризничала.

Часто бывало так, что до двенадцати звонка не было и тогда Берестовы без криков «Ура», но с чувством исполненного долга уходили из дома в ближайший парк или уезжали в зоопарк у Горьковской. А, уезжая на метро в центр, заходили в какой либо  музей, где в суровое межсезонье было так тихо, что слышалась неспешная беседа  смотрительниц этажом ниже. Но с получением  звонка все было иначе. Выслушав генерала или кого-то из членов семьи, Вадим быстро записывал главное и звонил в гараж штаба, вызывая машину или сообщая диспетчеру, куда ее прислать.          В следующие два-три часа он превращался в военного попрошайку, которому надо было собрать не баснословную сумму на паперти за короткое время, а, пожалуй, выполнить задачу куда более трудную. Получить билеты на отличный спектакль или кинофильм было непросто и надо было быть настоящим бойцом и артистом в своем деле. А попасть в БДТ имени Горького или в театр оперы и балета имени Кирова в день покупки билета вообще было практически невозможно. Пробиться к администратору по телефону в день спектакля нельзя – у него всегда короткие гудки, а увидеть лично – подвиг. А, встретившись с администратором, отстоять права своего шефа – тоже задача непростая, так как в Ленинграде, кроме генералов, льготы имеют еще тысячи людей. И невозможно даже вообразить, сколько населения мечтает просто попасть в эти очаги культуры на любое место, пусть даже не приставные стулья, как в маленьком зале театра миниатюр Райкина возле ДЛТ – Дома Ленинградской торговли.

В ожидании телефонной трели Берестов вспоминал, как в  декабре получил задачу на приобретение двух билетов в цирк для старшей дочери генерала Анны и внука Мишутки. Выступал московский цирк на льду, с труппой выступал и известный клоун Никулин. Трясясь в Уазике на выбоинах набережной Фонтанки, Вадим, предчувствуя нелегкий разговор с администратором,  недовольно подумал: «И почему бы Ане не посмотреть этот цирк в Москве?».

Разговор, действительно, сначала совсем не клеился, но Берестов знал, что администратор просто тянет время в поисках своей выгоды. Сначала он долго шуршал билетами на следующую неделю, потом не мог ничего найти ближе десятого ряда, а время стремительно приближалось уже к началу дневного представления. Наконец администратор шумно вздохнул и спросил:

— Но вы же берете эти билеты не для генерала? Вот есть на одиннадцатый ряд.

— Не для него, — согласился Берестов. — Генералу не до цирка. Но и не для себя, Виктор Пантелеевич, а для его дочери и внука.

— Сейчас еще посмотрю, погодите... Скажите, а вы можете посодействовать о выделении солдат на понедельник – надо бы помочь с оформлением арены.

— Хорошо, помогу, — ответил Вадим.

Он знал, что спортсмены из ленинградского СКА, находившегося рядом за углом, иногда помогают цирку, не откажут и сейчас.

Обдумывая эту задачку, он не обратил внимания на то, что двери администраторской открылись, а, услышав знакомый голос, проговоривший: «Пантелеич, у тебя минералка есть?», поднял голову и увидел Никулина.  Комик сделал пару глотков и спросил:

— Что, лейтенант, не дает? — и кивнул на администратора.

Вадим пожал плечами, а Никулин подмигнул:

— Тебе сколько билетов?

— Два.

— Пантелеич, выдели из моих, сегодня больше никто не придет.

Вадим поднялся со стула и хотел искренне поблагодарить, но Никулин уже был у дверей:

— Давайте, не опаздывайте, — и быстро вышел в коридор.  

Другой раз - перед премьерой БДТ имени Горького – с билетами было, пожалуй, еще сложнее. Генерал вернулся из Петрозаводска в субботу утром, а вечером того же дня узнал о новой премьере самого известного театра на Фонтанке. На этот раз воскресный звонок раздался не в воскресенье, а в одиннадцать часов вечера субботы, сразу настроив все ночные размышления Вадима на новый рабочий лад.

Возле БДТ Берестов был уже в восемь утра и прочно занял свое место у служебного входа среди двадцати заядлых театралов, пришедших к знакомому подъезду так же рано. 

Администратор, седой кучерявый солидный мужчина лет пятидесяти, страдающий одышкой, пришел  к девяти часам и ни от кого не скрывался. Он все быстро объяснил уже знакомым театралам и прошел к себе. В кабинете внимательно выслушал Вадима, мельком глянул на его красную пропуск-книжицу, которых видывал немало, и, умудренный уже богатым опытом, не повел себя как ретивые запрещающие администраторы, а первым делом сказал:

— Поздновато, конечно, для хороших мест. Только одна ложа и осталась, Григорий Борисович уехал с визитом за границу. Но этой ложей я не распоряжаюсь, только помощники Романцева или директор.

В голове Берестова промелькнула картинка, как он звонит начальнику охраны Первого секретаря Мурзину и тот, сам уже рассчитавший судьбу ложи, посылает его подальше да еще и поучительно-недовольным тоном советует искать другие варианты. «И как Вам такое в голову пришло?», — слышится Вадиму. «Действительно, могут не просто послать, а в район Кеми или Грязевца, да и как генерал на эту идею среагирует? Одни вопросы..." 

Во время этих раздумий администратор привычно листал толстую книгу с сотнями пометок разными чернилами, потом кому-то позвонил, но абонент не ответил. Снова перевернул пару страниц со словами:

— Я понимаю, что премьера – это хорошо, но и вы меня поймите. Что если ваш начальник пойдет на этот спектакль в следующий выходной, будут отличные места? Позвоните от меня, спросите.

— В следующую субботу может быть командировка, — вздохнул Вадим.

Администратор снова снял телефонную трубку и дозвонился до собеседника по имени «Павел».

После короткого разговора промокнул платком вспотевший лоб и подал Вадиму коричневый  листок со словами:

— Есть два билета в четвертом ряду, вот эти, можете выкупать в кассе. Хорошо, что Паша согласился, ему спасибо, молодой человек.

— Кто это?

— Павел Луспекаев.  Он у нас самый безотказный.

Так Вадим заочно проникся глубоким уважением к актеру, имя которого на первых порах ему ничего не говорило. Но теперь, встречая знакомую фамилия в газетных и журнальных рецензиях на спектакли, он всегда вспоминал о хорошем человеке - фамилия накрепко врезалась в память.

Может потому наша память и  сохраняет лучше светлые воспоминания о прекрасных людях, что сам по себе человек всегда стремится к свету, а зло отвергает и  мы лучше помним добро, чем черные страницы жизни, и конечно-же отчетливее запоминаем ярких представителей человечества чем их неудавшихся собратьев - плохих экземпляров матушки- Природы.

Но оказалось, что не только Берестов получал воскресные задачки подобного рода, генерал обращался и к другим людям, если понимал, что его должность и награды в каком-то конкретном случае не произведут впечатления.

И в один из понедельников, еще в ноябре, когда Загудин уехал в горсовет, он, зайдя поговорить к адъютанту Командующего, услышал от Золотова о том, что тот доставал билеты для генерала в минувшее воскресенье. У Максима Владимировича тоже никого не было в приемной – Командующий уехал обедать домой, и капитан, чтобы никто не мешал беседе, провел Вадима в кабинет шефа. 

Здесь он рассказал, что потерял половину выходного дня и закончил свой короткий спич словами: «Вот так-то, Вадим».

Берестов почувствовал, как у него начинают краснеть уши, словно у нерадивого ученика, не вконец потерявшего совесть. Он какое-то время стоял оглушенным, не зная, что ответить и ощущал себя человеком, что-то укравшим у своего товарища. И было это украденное свободным временем, которого и так не хватало при их службе, когда человек не принадлежит ни себе, ни своей семье.

Капитан понял состояние своего коллеги и уже, слегка улыбнувшись, успокоил:

— Ладно, Вадим, не от Вас это зависит. Егор Михайлович  понимает, что у меня больше возможностей, поэтому иногда и обращается. Просто мне не хотелось бы, чтобы это превратилось в систему.

— Максим Владимирович! да я и не знал об этом, — Вадим  вскочил с кресла, — я всегда считал, что генерал только мне поручает эти билетные дела.

—Оказывается, не всегда. Вы, ведь, не каждое воскресенье вы выполняете такое поручение?

— Нет.

— А между тем Загудины почти каждую неделю посещают театры и концертные залы. Театралы, оказывается, — Золотов покрутил ручку приемника и было соверешенно непонятно с каким подтекстом он произнес это последнее предложение.

— Теперь буду знать, но что я могу сделать в этом случае, Максим Владимирович?

         — Да, ничего. Ладно, сочтемся как-нибудь славой. Дело в том, Вадим, что вам нечего дать администраторам, хоть и должность на слух немаленькая. Что с вас взять? В принципе, все решает Командующий. Поэтому администратору смысла нет близко знакомиться с  Егором Михайловичем, только для какого-то пустяка. Но для пустяков у них есть и другие возможности. Я, например, могу взять солдат для театра в батальоне охраны, или устроить прием какому-то человеку. А вам Вьюгин ни одного человека не даст.— Капитан переключил приемник на «Маяк» и послышалась легкая музыка. — Помните, Райкин приходил в прошлом месяце?

Вадим живо вспомнил седого, чуть сутуловатого человека в черном пальто, с тростью и металлическим браслетом на правой руке, очень спокойного, с тихим добрым голосом, сразу располагающим к себе любого собеседника. Великий артист, выступления которого с нетерпением ожидали миллионы людей во время передач праздничных концертов и новогодних «Огоньков», сидел в приемной и терпеливо дожидался, пока Командующий освободится.

В тот день Берестов получил то, о чем даже и думать  не мог.  Райкин написал на квадрате бумаги несколько непонятных значков и просто сказал усталым голосом: «Пойдете прямо в кассу к Доре Моисеевне».  Дома жена была в восторге, попасть в битком набитый зал райкинского театра было напрасной мечтой любого театрала. Вечером после ужина, уложив дочь спать, они еще рассуждали о том, что, может быть и не стоит отдавать в кассу этот драгоценный листок, а сохранить его на память. Но потом здраво рассудили, что в условных значках мало что говорит о выдающемся артисте и о том, что это написано рукой Райкина. И поэтому лучше взять билеты на спектакль, пока этот листочек не затерялся, что они в ближайшую субботу и сделали.

Такой особой атмосферы в зале, какая была на спектакле у Аркадия Исааковича, Берестовы потом еще долго нигде не встречали. На сцене играла группа единомышленников, понимающая друг друга даже по измененной интонации. Вихрем менялись десятки образов, узнаваемых с первого взгляда. Ничего лишнего и пошлого, а дирижер этого неповторимого спектакля ощущался во всем: в каждой детали интерьера, в каждом жесте артистов, в урагане аплодисментов и десятках букетов. 

Конечно, Вадим все помнил и сейчас подумал о том, что Золотов может еще напомнить  и о беседе с чемпионом мира по шахматам Анатолием Карповым, и о встрече с известными учеными, и о поэте Дудине. Да мало ли о ком, ведь Максим Владимирович часто звонил Берестову, когда у него в приемной появлялись интересные люди.

В приемной Командующего действовал один хороший обычай, о котором знали все штабисты с Дворцовой. Если туда заходил известный человек, то к нему ни генералы ни старшие офицеры не бросались с разговорами и глупыми вопросами вроде «Ну как там у вас в театре, Иван Иванович?», а тем более с просьбами. Все оставались на своих местах и сдержанно приветствовали гостя кивком головы, если тот сам не обходил всех с рукопожатиями. Разговаривать с посетителем могли только адъютанты по долгу своей службы, хотя они и не носили широких лампасов.

Но Золотов не стал больше ни о ком напоминать, а на утвердительный ответ Вадима просто кивнул и улыбнулся:

—  Дело вовсе не в этом, Вадим. Я и дальше буду вам помогать, только есть один вопрос – в каких отношениях вы с семьей Загудиных?  

— Хорошие отношения, — Берестов пока не понимал к чему этот переход в разговоре.

— Лучше бы были доверительные, — вздохнул Золотов, — а у вас, как я понял они просто рабочие. Кроме службы, о чем нибудь говорите с семьей?

— Конечно, разговариваю, и на разные темы, не без этого. Ведь часто ездим куда-нибудь вместе. Мне кажется, что вполне хорошие ровные отношения. Что-то не так, Максим Владимирович?

Вместо ответа Золотов с задумчивым лицом прошелся по ковровой дорожке, ведущей к белой высокой двери в комнату отдыха, вернулся обратно и, присев на подлокотник кожаного кресла, сказал с еле заметной улыбкой  ласковым полушепотом в своей привычной манере говорить:

— Мне бы очень хотелось, Вадим, чтобы вы меня хорошо поняли, от этого многое зависит...

— Постараюсь, — Берестов стал еще сосредоточеннее.

— Я вам как-то говорил, что Командующий  имеет особый статус. Он у нас такой один. И, если Татьяна Федоровна увидела где-то во время  приема на жене Груздева новое платье, то это не значит, что и она может такое носить и для достижения своей цели надо надоедать полковнику Швилиху. Вы тогда в ноябре не захотели говорить на эту тему с женой Загудина, и даже намекать...

— Мое ли это дело, Максим Владимирович? Как я могу что-то подсказывать в таком роде? Ведь можно и по шее получить!

— Можно, — согласился Золотов. Да и запросов по осени было достаточно, одним платьем не ограничилось. Я в то время просто все решил, через начальника Военторга. Швилих рассказал Татьяна Федоровне, что вещи, которые имеются у жены Командующего, привезены из Москвы и они в одном экземпляре. На время заказы такого рода закончились, мне кажется, что привычка командовать начальником Военторга отошла в прошлое. Во всяком случае я очень на это надеюсь. Но сейчас, Вадим, появилась ситуация особого рода и мне самому с ней не справиться. Это настолько тонкая тема, что мне придется очень тяжело, а как сложится обстановка - предсказать трудно. И вы должны мне помочь по мере возможностей.

— Это тоже касается Загудиных?

— В том то и дело. Но в этих условиях я ничего не могу сказать ни генералу, ни его жене.

— Что случилось, Максим Владимирович? — Берестов почувствовал, что начинает волноваться.  

Между тем Вадим понимал, что некоторая медлительность Золотова происходит вовсе не от растерянности – за время их знакомства адъютант Командующего  всегда был уверен в себе, – а от каких-то обстоятельств, о которых пока ему не было известно. И от этой неизвестности веяло чем-то необычным, напоминающим холодный воздух с запахом кислой капусты из открытого подвала.

—   У Егора Михайловича есть дочь.

—   Даже две, —   подсказал Вадим.

—  Знаю, и о старшей – Анне Егоровне я не говорю. А вот Марина ...  Вы говорили когда-нибудь с ней о ее знакомых мужского пола?

—  Никогда.

— Похоже, и не заигрывали никогда, хотя вы почти одного возраста?

— Зачем мне заигрывать, Максим Владимирович? У меня жена и дочь.

— Правильно, Вадим. Вот за это Толика Пиларова – твоего предшественника и выгнали.  Хотя и женат, а не обошелся без глупых намеков. Что Загудина сильно  возмутило, до полного разгона. Да еще и поездки на гостевой «Чайке» с девушками. Толик, оказывается, от имени своего шефа заказывал машину и катался по вечернему Питеру, Но однажды Егор Михайлович увидел его летом с компанией  прямо на светофоре – машины остановились рядом – и  на следующий день сделал решительные выводы. Твой шеф подбирал себе адъютанта среди женатых офицеров, но с Толиком ему не повезло... Ладно, отвлеклись. Вы видели, Вадим, парня, с которым встречается Марина?

— Да, они несколько раз ездили со мной по дальним библиотекам – в районе Московской, Ланской. Его зовут Николай.

— Я знаю, — кивнул Золотов. — Это Николай Адамов,  сын генерал-полковника Адамова – начальника академии. Я не буду спрашивать, какие у них отношения, не мое дело. Дело совсем в другом...

 Золотов  поднялся с кресла и  снова прошелся по кабинету. Плотнее прикрыл двойные двери, хотя и так было ясно, что в приемной никого нет.

— Вадим, мне поступила одна просьба прямо из Смольного. Я и сам впервые сталкиваюсь с таким делом, ну, а вы тем более. Однако, как бы ни  непривычно звучала эта просьба, а выполнять ее придется, и сделать все, что от нас  зависит. Может быть, даже и в ущерб чему-то и кому-то, и строго конфиденциально, только между нами.

Золотов увидел удивленные глаза Берестова, который пока еще ничего не понимал и, предостерегающе подняв руку, продолжил:

—   Сейчас вы все поймете. У первого лица Ленинграда есть две дочери, так же, впрочем, как и у Егора Михайловича. Как там в «Горе от ума»?.. Какое горе, о, Создатель, быть взрослой дочери отцом? Так вот, старшая Нина уже благополучно вышла замуж и живет в Москве. Сейчас на очереди младшая дочь Григорий Борисовича-Валентина.   Говорят, что браки совершаются на небесах. Может быть оно и так для большинства людей. Но во властных кругах браки, зачастую, происходят не на небесах, а на земле и руководствуются в выборе жениха или невесты не воздыханиями на скамейке, а сравнением по чинам и рангам. И получилось так, что для своей Валентины Романцев не видит лучшей половины, чем Николай Адамов.  Я не знаю, чем он руководствуется, это его дело. Может потому, что и Валентина знакома с Николаем, они три последних класса учились в одной школе. Романцев намекнул старшему Адамову на свои интересы и начальник академии этот знает...

—   Но Николай уже сравнительно давно встречается с Мариной! —   воскликнул Берестов.  И, как мне показалось, они неплохо дружат,  много времени проводят вместе.

—  И это я знаю, —   сдержанно ответил Золотов, нахмурившись оттого, что его перебили. —   Как и то, что у младшей дочери Егора Михайловича весьма непростой характер и она может легко поссориться с подругой или другом. И было бы неплохо, если бы она поссорилась с Николаем.

Зачем, Максим Владимирович? Если люди увлечены, прекрасно ладят, у них общие интересы.

Какие интересы? —   устало спросил Золотов.

Много говорят об университете, учебе, литературе, музыке. Мне видно, что они интересны друг для друга. Неужели Романцев не может найти кого-то другого?

Все это прекрасно, Вадим, но только не для этого конкретного случая. Если бы мы говорили о какой либо другой паре,  то я бы в ладоши захлопал и искренне за них порадовался. Но сейчас не до аплодисментов. У меня попросили посодействовать тому, чтобы встречи этих молодых людей – Марина и Николая  происходили пореже и ограничивались бы только университетскими коридорами. Николай Адамов должен подружиться с Валентиной и в будущем составить ей партию.

А Марина?

Марина пусть остается студенческой подругой, но очень и очень отдаленной, пока сама не поймет, что она лишняя в этом треугольнике.  А окружение Романцева постарается познакомить ее с другим, не менее симпатичным парнем. С другой стороны эти помощники организуют встречи Валентины и Николая, и очень скоро – на дне рождения Романцева.

—   Но разве приглашают к Первому секретарю обычных студентов?

— Таких приглашают, —   улыбнулся Золотов. —   Младший Адамов приедет с поздравлениями в группе студентов и потом останется там на празднике.        

—   Наверное, вас попросил об этом Мурзин – начальник охраны Романцева?

—   Чего то он вам, Вадим, мерещится, с тех пор как остановил ваш УАЗик в районе Пискаревки.

—   Вы и это знаете?

—   Конечно. Нет, это не Мурзин, Никита Николаевич такими делами не занимается. У Романцева есть другой помощник, которого вы не знаете, и просьба исходит от него. А то, что говорит этот помощник – самая прямая речь Григория Борисовича и эти указания нельзя пропускать мимо ушей.

—   И что я – простой старший лейтенант могу сделать во всей этой непростой истории, Максим Владимирович?

—   Многое.  Вы часто бываете рядом с Мариной – библиотеки, музеи, магазины, дача. Можете просто намекать о том, что Николай вам не нравится и ей нужен другой друг. Например, такой как герой кинофильма... Ну, не важно. А Николай, что с него возьмешь? Он даже в армии не служил. А Егор Михайлович не очень жалует тех, кто не был на военной службе.

—   Скажу и наживу себе врага в семье Загудиных?

—   Ну, не сразу в лоб, подумайте, прежде чем сказать. Попробуйте приметить конкретные недостатки ее друга и  обратить на это внимание девушки. И вода камень точит, Вадим.  Надо помочь, просьба, как видите, исходит не от простого человека.      

Берестов понял, что попал в непростую историю. Он не видел войны, но сейчас каждой частицей своего тела ясно ощущал, что находится на минном поле, где нельзя рубить с плеча и прыгать наугад в разные стороны. И посоветоваться тоже он ни с кем не мог. Отказываться – значит подписать себе  приговор, и в чем этот приговор заключается, и с какими последствиями – тоже было неясно. Военная танковая наука учит «Не вижу – не еду». Впереди была беспросветная мгла и огромные клубки хитросплетений чьих то интересов. Вероятность попасть в мясорубку даже после благополучного прохождения минного поля была стопроцентной. Да и раздумывать долго с ответом тоже было нельзя.

—   Постараюсь, Максим Владимирович. Сделаю, что смогу.

—   Хорошо, Вадим, что вы поняли смысл происходящего. —   Золотов пристально посмотрел в лицо собеседника. —   Вы будете не один, в этом направлении работает достаточно грамотных людей. Но, если вы поведете себя неправильно, вот тогда только можно остаться одному в поле воину. Надеюсь на вас, —   он улыбнулся и посмотрел на закрытую дверь.

За дверью в приемной была полная тишина. Золотов посмотрел на мирно тикающие часы с бронзовыми фигурками Амурчиков и поднялся с кресла.

Разговор закончился и, уходя к себе, Берестов ощущал в душе неподъемный груз доверенной ему тайны.