Глава 23 

           Над Петропавловкой лениво ползли кучевые облака, по очертаниям  которых, при желании, можно было прочесть все самое знакомое. Эти светло-серые косматые обитатели неба могли напомнить о чем угодно и о ком угодно, в зависимости от настроения человека. Это были уже не те свинцовые космы, которые сыплют злым колючим снегом и мелким холодным дождем. Сейчас даже стали видны кусочки синего неба и солнце на короткие мгновения успевало осветить новую картину тихо расцветающей весны.

Сейчас, в апрельский воскресный день, у стен крепости собирались уже не январские моржи, а самые обычные любители позагорать. Они стояли вдоль стены с расставленными в стороны руками и с надеждой взирали на облачное небо,  которое изредка посылало им долгожданные теплые весенние  лучи. Эти белые голые тела, отчетливо виднеющиеся на фоне темно-красных кирпичей крепостной стены, и были, предвестниками  наступающих теплых дней. Такими же верными признаками предстоящих погодных событий как грачи, ласточки или подснежниками.

 А граждане, глядя из окон трамваев, грохочущих по Кировскому мосту, понимали, что пришла пора менять свой гардероб и готовиться к теплым денечкам. И даже последние льдины, принесенные из Ладоги и выброшенные на каменистый пляж, уже не смущали проезжающих, когда они видели рядом с серыми глыбами льда загорающих людей.

Подумал об этом и Николай Адамов, проезжая на трамвае мимо Марсова Поля. Он расстегнул пуговицы плаща и  с удовольствием решил, что завтра уже не возьмет его с собой в университет, даже при любой погоде. В кармане его плаща лежала маленькая коробочка с небольшой, величиной в  половину ладони овальной гравюрой, изображавшей Смольный в закатных лучах. А в руке он бережно держал букет темно-красных роз, только что купленных в цветочных рядах возле зоопарка.

В это воскресенье Марина отмечала свой день рождения и решила позвать на небольшой праздник всего двоих: Николая и свою самую лучшую подругу. Со  Светланой они познакомились в самом начале университетской учебы и с тех пор почти всегда занимались вместе в аудиториях и библиотеках. Девушка приехала в Ленинград из Архангельской области, жила в общежитии и любой выход в домашнюю обстановку был для нее радостным событием. Для нее все вокруг  было удивительным  и великолепным, и, казалось, что ничто в жизни не сможет ей омрачить веселое приподнятое настроение.

Когда Николай слушал обеих, оживленно говорящих сияющих   подруг,   то его не покидало ощущение того, что, глядя со стороны невозможно определить – у кого же из них на самом деле сегодня день рождения. Они громко смеялись над своими же шутками и бесовские сверкающие огоньки не покидали их глаз.

Вообще, можно было предположить, что Марина и Света – это сестры, которые долго-долго не виделись друг с другом. Столько времени, что набралась целая тележка воспоминаний, которую непременно надо было разгрузить на присутствующего здесь благодарного слушателя и зрителя, вежливо кивающего весь вечер.

Впрочем, у Марины были и другие основания для веселья - рядом был Николай, и она не скрывала от него своего искреннего расположения. Что, похоже, совсем не удивляло Светлану и не вызывало у подруги чувство ревности или зависти. Поэтому, чаепитие, начавшись в двенадцать, проходило в дружеской, откровенной и доброжелательной обстановке.  Пожалуй, такое встречается не так часто там, где возле двух девушек находится один парень или наоборот.

Наверное, к этому времени Марина уже хорошо изучила свою подругу и, рассказывая ей раньше о Николае, знала, кому можно доверять свои девичьи тайны.

Старшие Загудины с самого утра уехали на дачу и должны были приехать только вечером к ужину. Поэтому, хватило времени и для застолья с шампанским, и для чая с рижским бальзамом и прекрасным тортом, и для фотографирования, и для музыки. Николай старался, как мог, чтобы никого не обидеть своим вниманием, чувствуя себя сначала несколько скованно между двумя девушками, но потом привык и вел себя свободнее.

Было еще совсем светло, когда все покинули квартиру Загудиных и пошли  провожать Светлану в общежитие. Половину дороги девушка просила не провожать ее дальше, но Марина и Николай не согласились, к тому-же и самим надо было погулять по свежему воздуху.

Они прошли тихой улочкой мимо музея Суворову, миновали несколько спокойных сквериков, специально обходя шумные улицы. Но вскоре вышли на набережную, где машины мчались уже с зажженными подфарниками. Красное закатное солнце еще отражалось временами в окнах домов правого берега Невы.

Дул ветер и было совсем не так тепло, как в полдень. Однако, несмотря на явный переход погоды на ночной режим, Николай, к своему удивлению, увидел нескольких чудаков, которые по-прежнему стояли у стен Петропавловской крепости, разбросав руки в стороны, словно уснувшие регулировщики.    

В это воскресный день Николай достаточно нагулялся по весеннему городу, проводив Марина обратно на Суворовский проспект, и возвращаясь пешком домой на улицу Воинова по большому кругу -  через набережную у Большеохтинского моста.

День рождения прошел прекрасно и, шагая мимо зажженных фонарей, Николай снова и снова продумывал все эпизоды и разговоры этого дня. Как улыбалась Марина и как смотрела на него, как шутила Светлана, какую музыку они слушали, - все медленной кинолентой снова проплывало перед глазами, вызывая приятные воспоминания.

Но что-то совсем неуловимое легкой тенью ночной кошки проскакивало в памяти и вызывало незаметную тревогу и боль, словно от нечаянной царапины игривого котенка. Что это было? Откуда эта тень на хороший день?

Как Марина наливала чай, как он рассказал анекдот о студентах, какие пирожки умеет печь именинница – кинопленка воспоминаний пошла дальше. Но вдруг картинка замерла на одном неподвижном кадре. Да, Николай вспомнил, что и как Марина у  него спрашивала.

Так вот в чем дело! Вот откуда эта царапина кошачьего когтя! Вот что не хочется вспоминать и не думать об этом. Только об одном, с виду пустячном вопросе и обо всем, что с ним связано.

Когда они были на кухне одни, Марина просто спросила, как ему понравился другой день рождения – у Романцева. Николай ответил односложно и коротко: что такой праздник не для него, там собрались люди совсем не студенческого возраста. О встрече с одноклассницей он благоразумно не упомянул, справедливо рассудив, что не стоит одной девушке рассказывать о другой.

Но дальше оказалось, что Марину вообще не интересует день рождения Первого Секретаря, об этом событии ей мог рассказать и отец. А хочется знать, как выглядит старинный дворец, где она никогда не была. Николай рассказал о здании как сумел и больше они к этому не возвращались.

Сейчас же, по прошествии  короткого времени,  Николай, вспоминая этот эпизод из разговора, вдруг понял, что ему, по каким-то причинам совсем не хочется помнить о дне рождения у Романцева, и это воспоминание почему-то вызывает у него негативную реакцию.  И именно это царапает душу, как речной песок с ракушками. Он не мог понять причин этого и совершенно не хотел копаться в себе в этот вечер, понадеявшись на то, что голова сама сделает нужные выводы, если ее сильно не донимать.

Но мысли уже сами собой пошли по другому направлению...

Николай никогда не ожидал, что его простого студента многотысячного университета вдруг пригласят в комитет комсомола на заседание бюро, и с радостным видом сообщат свое необычное решение. Важнейшее решение, над которым целый день трудилось все бюро, заключалось в подборе кандидатов для поздравления Первого Секретаря областного комитета партии Романцева с днем рождения. Старшие товарищи из партийного комитета ВУЗа подсказали, сколько должно быть кандидатов и даже написали их фамилии, однако комитету надо было и свое слово сказать, а поэтому и просидели целый день, пропустив все лекции.

Всего в списке было четыре человека. Старшим этой странной группы поздравляющих назначили студента пятого курса Подопригору, с дедушкой которого Романцев когда-то работал в партийной организации прославленного завода. Двух девушек - серьезных отличниц с других факультетов Николай вообще видел первый раз. Они молча сидели на заднем сиденье «Волги» и всю дорогу бубнили слова приветствия. Адамову тоже дали бумажку, но он сказал, что достаточно того, что скажут лучшие студентки, и, скомкав лист, сунул его в карман плаща.

Машина остановилась у деревянного зеленого забора, отличавшегося от обычного дачного только своей протяженностью. Сверху над забором не было ни угрожающих металлических штырей, ни колючей проволоки, ни предостерегающих надписей. Зато за простыми деревянными воротами, которые открыл обычный боец ВОХР с кобурой от пистолета ТТ, находились уже ворота металлические, а в обе стороны от них шли плиты высокого бетонного забора. Эти вторые уже открывались электромоторами, и документы при въезде проверял молчаливый высокий парень в сером костюме при галстуке.

От ворот «Волга» повернула налево и по широкой дороге, покрытой плитами, медленно проехала вглубь под сенью старых мощных дубов, белых берез и задумчивых  лип. За очередным поворотом открылся старинный дворец – серое каменное здание родового поместья князей Вяземских. Гранитная колоннада, два белых льва у входа, аккуратно постриженные газоны и кустарники. Невдалеке, сквозь деревья, просвечивала голубая гладь озера и, вероятно, там должны были быть и лебеди.

Где-то там - за забором гудело шоссе, но сюда звуки  не доносились и Николай  чувствовал себя словно в другом необычном мире.  Мягкая спокойная красота и белки, свободно бегающие по дорожкам среди кустов. Конечно, он и раньше бывал на разных дачах, но эта сразу показалась ему особенной. Может, из-за того, что дворец князей Вяземских, спрятанный в этом лесу, внушал уважение своим возрастом, а деревья наводили на раздумья о том, кого они могли видеть на аллеях  много лет назад. Ведь, среди  этого старинного рода было много выдающихся людей, да и знакомых в Петербурге насчитывалось немало. Николай вдруг представил, что в этих местах могли гулять лихие гусары – герои войны с Наполеоном, декабристы, поэты и художники, а, возможно, и сам Пушкин или Жуковский. И этот весенний воздух с запахом свежих дубовых листочков был им знаком еще за многие годы до его рождения. И, конечно, прекрасные дамы в длинных невесомых белых платьях плавно проплывали среди этого великолепия, даря окружающим обворожительные улыбки, стеснительно прикрываясь веерами. Волшебный мир закулисья, о котором он никогда не догадывался!

Им не пришлось долго ждать и созерцать эти прекрасные окрестности, расположенные рядом со штабом учебной дивизии. Через пять минут студенты уже входили в кабинет Романцева,  скромно обставленный, с портретами Ленина, Брежнева и репродукцией картины Левитана «Корабельная роща».  Белокурая студентка Тося уверенно сделала шаг вперед и начала свой монолог:

—   Многоуважаемый Григорий Борисович! Разрешите от имени студенчества Города-Героя Ленинграда горячо и сердечно поздравить Вас - выдающегося руководителя областной партийной организации, Кандидата в члены Политбюро нашей славной коммунистической партии с днем рождения и пожелать Вам крепкого здоровья и дальнейших успехов на благо нашей великой Родины. Мы - комсомольцы, представляющие студенчество и молодежь нашего прославленного города  будем всегда верны...

Романцев встал с кресла и молча слушал, застегнув пиджак на все пуговицы. Он терпеливо выслушал и вторую студентку – Надежду, и Подопригору, а потом крепко пожал всем руки и пригласил на чай.

Ребят посадили в конце стола банкетного зала, где было еще человек пятьдесят поздравляющих. Здесь Николай увидел много знакомых лиц, включая и своего отца, и Командующего Груздева, и генерала Загудина, и заслуженных артистов из разных театров.

Еще через полчаса их поздравляющая бригада уезжала обратно в город, и в это время к Николаю на крыльце подошла бывшая одноклассница Валентина, упитанная рыжеватая девушка с зелеными глазами, абсолютно не похожая на своего отца Романцева. Она попросила его остаться и проводить  к видневшемуся за деревьями озеру.

—   А ты возмужал, Николай, даже не узнать, —   Валентина сорвала с газона травинку и повертела ее в руке. —   Такой симпатичный стал, лучше, чем прежде.

—   Все мы растем и меняемся. 

—   Но ты на самом деле стал как-то взрослее, мне это сразу бросилось в глаза и понравилось.

—   Ты тоже, Валя, выросла. Ведь школа осталась уже далеко позади.

—   Ну, не так уж и далеко, всего два года, —   она взяла его под руку и повела к беседке на берегу.

Николай оглянулся, надеясь увидеть кого-то из тех, с кем он приехал, чтобы попросить его немного подождать, но на аллее уже никого не было видно.

—   Ты что, куда-то торопишься? Твои ребята уже, видимо, уехали. Папа отправит тебя на другой машине, отдохни, —  она положила ему на плечо ладонь. —   Если хочешь, можешь завтра не ходить в университет, никто ничего не пикнет.

—   Нет, на учебу я все-таки пойду. Как я могу не прийти на учебу  после такого доверия бюро комсомола?

—   Ладно, твое дело. Тогда, хотя бы не торопись, посмотри как здесь красиво.

На чистейшем песчаном берегу стояло несколько беседок, у сочного зеленого камыша были построены крепкие мостки, прозрачная вода лениво билась о громадный гранитный мшистый валун и маленькие рыбки, сверкая чешуей, выпрыгивали из воды в маленьком затоне. Метрах в двухстах по берегу, на воде, дополняя волшебную картинку, действительно, был построен домик для лебедей, и белоснежная пара величаво и гордо кружилась вокруг своего жилья. Несколько толстых сосен с гирляндами шишек и лениво взмахивающие ветвями темные дубы словно пришли в этот парк с картин Шишкина и Левитана.

—   Здесь и правда – чудесный мир, —   согласился Николай, —   я такого и представить себе не мог по ту сторону забора.

—   Папа —   большой ценитель красоты, при каждом приезде вместе с садовниками все осматривает, подсказывает. Привозит из-за границы  новые сорта цветов, саженцы.

—   Это я заметил, что ценитель. Валя, вот мы пили чай из  редкой старинной посуды, она, наверное, давно у вас в семье. Я не специалист, но...

—  Старинной! —   Валентина искренне расхохоталась, ухватившись за бока. —   Ты еще скажи, что она из Эрмитажа  или из Екатерининского дворца, или из Петергофа. Этот сервиз подарил папе немецкий консул, обычная «Мадонна», но сделана в единственном экземпляре на заказ. Специально под старину, но стоит не меньше, чем старинная, саксонский фарфор. Ладно, ты лучше расскажи, тебе интересно со мной? —   она пытливо заглянула ему в глаза.

—   Встретить одноклассника, которого давно не видел – это всегда интересно. Ведь учимся в разных местах: я – в университете, ты в ЛИСТе, разные маршруты...

—   Ты ведь не забыл, как мы дружили в школе? —       нетерпеливо перебила Валентина.

—   Школу мы уже закончили, Валя.

—   Да закончили, но вступили в другую взрослую жизнь. А в этой жизни все уже по-другому, на совершенно ином и очень  высоком уровне. И все здесь идет по другим правилам. Когда мы были детьми, то не совсем понимали,  кем являются наши родители.  Сейчас же  должны и думать немного иначе, и даже в чем-то  родителям помогать.  Так как, интересно со мной, студент-общественник? Или ты с кем-то встречаешься?

—   Знаешь, Валя, я сегодня не настроен говорить на эту тему.

—   А в этой теме ничего опасного и нет, Николай. Ты забыл, как целовал меня еще в девятом классе? Я тебя оставила здесь, чтобы ты знал, что нравишься  мне по-прежнему.  И это уже не детские слова. Почему бы нам не встречаться?

—   Интересно, два года не виделись и такие речи! Ты ведь ничего сейчас обо мне не знаешь. Да и учеба занимает много времени, когда там встречаться? —   он пожал плечами.

—   Все  знаю, Николай, иначе бы и не сказала этого. И даже слышала, кого ты провожаешь после университета,  на кого находишь время. —   Валентина медленно с задумчивым видом стала обходить беседку, теребя в руках носовой платок.

—   Марина – хорошая девушка, мы  вместе учимся, Валя, и дружим.

 —   Дружи на здоровье, —   хмыкнула Валентина. Но старая дружба с годами еще крепче должна становиться, Николай.  И тебе не найти лучшего друга, чем я. А ты исчез куда-то, даже не звонишь, связался с дальневосточной провинциалкой, —   в голосе послышался жесткий скрежет.

—   Она вовсе не провинциалка, —   возразил Николай, —    у Марины бабушка – бывшая учительница московской школы и больше половины учебы у нее прошло в столице.

—   Все-равно сельпо, чего ты ее защищаешь?

—   Тебя не переубедишь! Никогда ведь не видела ее!

—   Подумай лучше, когда мы встретимся в следующий раз, Коля.  В любое время и в любом месте, я в этом не ограничена. Нам еще есть о чем поговорить. —    Она снова подошла и взяла его за руку. —   Я очень хочу, чтобы ты понял меня.     

Николай посмотрел на зеленые глаза Валентины, блестевшие, как у азартной кошки, преследующей беззаботно гулявшую мышь, на вздернутый вверх конопатый нос, потом миролюбиво улыбнулся, стараясь утихомирить охотничий азарт и на ходу продумывая как не обидеть свою знакомую в такой непростой праздничный день.

Стало темнеть и на аллеях зажглись фонари. Уходящее солнце окрасило серый небосвод в красный цвет, предвещая ветреный день, и потемнели сосны на противоположном  берегу.  Николай   взял пару камешков и один за одним бросил их далеко на тихую гладь озера. Камешки, сделав несколько отскоков от воды, булькнули на дно, и в это время за его спиной послышался спокойный голос Романцева:

—   А мы уж вас потеряли с Петром Михайловичем.

Рядом с Первым Секретарем стоял Адамов-старший, и смущенно покашливал в кулак, чтобы ничего не говорить. Чувствовалось, что он находится здесь только для массовки и пока не совсем понимает свою роль в этой встрече у озера.

—   Вспоминаем с Николаем школу, папа, —   Валентина смущенно улыбнулась. —   А гости уже разъехались?

—   Не все еще и приехали, Смольный же пустой не оставишь, —   Романцев взглянул на часы. —   Хотя уже и поздновато. —   А, хороший у тебя сын, Петр Михайлович, и высокий и статный. И студент отличный, как мне говорили. Валентина сразу его с собой увела, чтобы девчонки-студентки в город не увезли, —   он довольно рассмеялся, оценивающе глядя на  Адамова-младшего.  

—   Не перехвалите, Григорий Борисович, а то возгордится. Я  ему все время напоминаю, что он самый обычный молодой человек. И все надо своими руками делать.

—      Побольше бы нам таких обычных ребят. Партия такими и должна прирастать. А насчет самостоятельности, Петр Михайлович, правильно говоришь, только не забывай, что в наше время к самостоятельности сильный толчок нужен. Да и двойной плавательный жилет не помешает.

—   Пусть и сам побарахтается, Григорий Борисович, мужчина все-таки, —   улыбнулся Адамов и взъерошил волосы Николаю.

—   А вот у нас с сыном не получилось, —   задумчиво произнес Романцев, —   но зато дочери боевые, с детства мальчишкам ни в чем не уступают. Правильно, Валентина?

—   Да, папа.

—   Ничего, мне зять сына заменяет. Как сейчас первый, так и в будущем второй. —   Первый Секретарь еще раз откровенно оценивающе взглянул на младшего Адамова. —   Я же совсем недавно таким вот был! Молодым, задорным, бодрым! —   он сжал правую руку в кулак и взмахнул ею, как Брежнев с трибуны партийного съезда.

—   Да, годы идут, —   начал говорить генерал Адамов, но тут же спохватился, —   а вы таким же бодрым и остались, Григорий Борисович, годы вас обходят стороной.

—   Все равно задевают, как ни стараюсь.

—   Ваших сил еще и на Кремль хватит, Григорий Борисович!

—   Хватит, —   кивнул Романцев без тени сомнения, и с этими словами как то так весь подтянулся при своем невысоком росте, что показало окружающим его скрытую  внутреннюю силу. —   Только рано еще говорить об этом.

—   Только вас Леонид Ильич и считает своим преемником.

—   Молодежи это скучно, Петр Михайлович, —   скромно произнес Романцев. —    Ты, Николай Петрович, заезжай к нам, всегда будешь желанным гостем. Я вижу, что и Валентина не против таких визитов, не стесняйся.

Первый Секретарь  крепко пожал руку, сам подойдя вплотную, и при этом Николай не почувствовал ни малейшего намека на то, что Романцев несколько часов пробыл за банкетным столом. Затем они с Адамовым-старшим медленно продолжили путь по берегу озера, о чем-то тихо беседуя, и вскоре скрылись за поворотом...

... Вот этот день и растревожил мысли Николая, принеся маленький сумбур в сложившееся представление о спокойной запланированной жизни, к которой  он так привык, и которая ему ясно представлялась на годы вперед. В конце концов, после настойчивых и упорных размышлений, он понял, чем все же вызвано то, что называется в просторечии «на душе кошки скребут». И почему ему не хочется вспоминать подробности того дня рождения на даче у Романцева.

Он то думал, что сам, после окончания школы, кирпич за кирпичиком, строит свое представление о мире и о своем месте в нем, своими руками и умом становится взрослым, старательно отбрасывая шелуху и тщательно перерабатывая все доброе, чему учит его жизнь, жадно впитывая все хорошее и практичное от лучших примеров – матери и отца. Сам вошел во взрослую жизнь и выбрал будущую профессию. Сам постигает сложные пирамиды университетских знаний. Наконец, сам выбирает себе друзей, и решает на каком уровне поддерживать с ними отношения. И выработал твердый каждодневный распорядок, учитывающий учебу, спорт и отдых, и, который никому не мешает.

Но теперь оказывается, что в эту жизнь, самостоятельно строящуюся на разумных открытых и честных принципах, другая сторона этой жизни хочет внести коррективы. И совсем вне зависимости от его желаний.

 «Плюс не может жить без минуса» – так говорил им преподаватель философии Гаранин. В каждом событии, а не только в каждом человеке, живут два «Я». И человек становится в итоге таким, какое из этих «Я» победит – доброе или злое. Две стороны жизни – свет и тень неотделимы друг от друга. А он, оказывается, в  своей спокойной жизни как то подзабыл об этой вечной и несокрушимой истине. Но оно – это забытое все же напомнило о себе, не давая жить только на светлой стороне мыслей. Оказалось, что истина никогда не уснет, даже если о ней совершенно не думать. Она всегда найдет возможность достучаться до самых отдаленных, затуманенных и закрытых уголков сознания, чтобы напомнить о себе и заставить  задуматься.

Николай видел схожие ситуации в веселых кинокомедиях, но никогда бы не подумал о том, что сам может стать одним из героев похожего сюжета. Он понял, что его хотят просто -напросто сосватать и приучить к мысли о том, что это он сам сделал свой выбор. Но  такой водевильный вариант его совсем не устраивал, к тому же он относился к Марине с трепетной теплотой и не мог себе представить такого развития событий, которое бы абсолютно не зависело от его воли и выбора. А Валентина всегда оставалась для него просто одноклассницей, к которой он не испытывал ничего кроме школьного чувства товарищества. 

Через пару дней после дачной поездки Николай решился поговорить с отцом, несмотря на чрезвычайную занятость генерала. Приближались майские мероприятия, а затем и выпускные экзамены, после которых выпускники академий разъезжались в отпуска и затем – к местам службы. Не проходило ни одного дня, чтобы генералу Адамову не звонили из Москвы с советами куда направить того или другого офицера с известной фамилией. И дома тоже не было покоя. Почему - то каждый звонивший считал, что начальник академии очень рад и все время ждет именно его звонка. А Адамов, закрывшись в кабинете, не мог уже две недели написать статью для военного журнала, что для него, как для ученого было самым большим угнетением состояния души.

Однако, он нашел время для сына и поздним вечером они вместе  сели на кухне попить чаю с булочками.   Это был совсем короткий перерыв, когда генерал выходил из своего кабинета и во время чаепития минут пятнадцать спокойно смотрел  в окно на колодец двора. Обычно, после такого выхода он возвращался к себе и уже не выходил оттуда допоздна.

Вот в этот момент Николай  и спросил у отца то, что не давало ему покоя и занимало мысли все последнее время.

—   Папа, а ты ведь раньше никогда не беседовал с Романцевым,  вот так -  один на один. Иначе бы рассказал об этом. А сейчас вы вместе и по парку погуляли. —   Николай стал медленно размешивать сахар в стакане.

—   Что в этом странного? Григорий Борисович – хороший человек и я рад, что он уделил мне часть своего времени.

—   И меня – обычного студента он тоже знает.

—   По рассказам дочери, вы же учились вместе.

—   Чего-то Григорий Борисович оставил своих гостей и пришел вместе с тобой к пруду.

—   Свежим воздухом тоже надо подышать. А что тебя смущает, что-то не пойму.

—   Да то, что Романцев вдруг заинтересовался моей очень скромной персоной.

—   Что же в этом плохого, Николай? —   Адамов отломил кусочек булочки и плавно стал намазывать его маслом. —    Григорий Борисович, действительно захотел увидеть тебя поближе. У него какая-то сумасшедшая интуиция, он, даже  не разговаривая с человеком, может определить кто перед ним.  Может, из-за этого и достиг таких высот. 

—   А зачем меня видеть, папа? Чем я это заслужил?

—   Все очень просто. Любому родителю интересно знать с кем дружат его дети. К тому же ты нравишься его  младшей -  Валентине и Романцев знает об этом от дочери.

—   Ну, дружили в школе давным давно, так что из этого следует?

—   А то, что с Валентиной ты можешь и дальше дружить. Девушка она смышленая, симпатичная, производит хорошее впечатление.

—   Вы ведь с мамой знаете, что я почти год дружу с Мариной Загудиной.

—   Одно другому не помешает, Николай. Можно со многими и ребятами, и девчатами дружить. Но вот к Валентине Романцевой я тебе советую серьезно присмотреться. Понятно, что это дело будущего, а строить его надо уже сейчас. Мне  кажется, что вы прекрасно поладите между собой. К тому же и Григорию  Борисовичу ты приглянулся, и он будет помогать  тебе.

—   Да в чем мне помогать, папа? И так все идет как надо, учеба, спорт. Кстати, я недавно записался в секцию парашютного спорта,  хочу попробовать прыгать.

—   Интересное дело, у меня из-за войны не получилось – пришлось только по земле ходить. А насчет помощи, Николай, я одно скажу: от такой протянутой руки не стоит отказываться. К тому же Григорий Борисович – это стопроцентный кандидат на место Леонида Ильича, это многое значит. 

—   Ну, а сам  я, папа, могу что-то решать?

—   Можешь, конечно,  только и к родителям надо иногда прислушиваться – они плохого не посоветуют, все-таки  опыта побольше.

Они молча посидели некоторое время на кухне, и каждый думал о чем-то своем, допивая чай.

Николай больше ничего не спрашивал, а отец не стал донимать дальнейшими советами, справедливо полагаясь на то, что, в конце концов, его Коля все решит правильно. На эту тему с младшим сыном еще не говорила жена Петра Михайловича, а она умела подобрать нужные ключи.

Вскоре они вышли вместе из кухни и  отправились в разные  стороны: отец - в кабинет, сын – в свою комнату.

Осадок от разговора остался, и с горьким привкусом полыни периодически всплывал в сознании, примешиваясь к другим мыслям и воспоминаниям, мешая им, как маленький камешек под стелькой.

Николай ничего не собирался менять в своей жизни и решил ничего не говорить Марине об этом эпизоде на даче. После  того дня уже прошло две недели, Валентина звонила несколько раз, но он односложно отвечал о чрезвычайной занятости и подготовке к экзаменам. Романцева спокойно  реагировала на эти ответы и предлагала все новые и новые дни для встречи.

Сверкнула яркая молния и раскатистый весенний гром прогремел над березовой рощей пригородного поселка. Был конец апреля, когда Николай встретился с Мариной на даче генерала Загудина. В этот воскресный день все семейство генерала выехало на природу, чтобы заняться садом и огородом, подремонтировать скамейки, восстановить дорожки.

Абрамову-младшему тоже нашлось дело, и он с  радостью окапывал фруктовые деревья, орудуя новой садовой лопатой с деревянной ручкой. На веточках набухли почки, а от  земли шел запах весенней свежести и из песчано-серых  комков виднелись маленькие росточки очередной растительной жизни.

Когда полил дождь, все зашли под навес и оттуда наблюдали, как крупные капли стучат по клеенчатому столу под яблоней, а ручьи текут между дорожками, направляясь   к сточной трубе. А затем над лесом возникла сначала тусклая, потом яркая сочная радуга, опоясав коромыслом полнеба, и последний удар грома затих вдалеке эхом, будто расставаясь до следующего дождя.

На мокрой земле работать уже было неинтересно, и Николай  предложил Марине прогуляться по ближайшим рощам.

Они вышли за калитку и сначала прошли по березовой аллее к зеленому забору дачи Груздева. Где-то, за гудящим Средне-Выборгским шоссе, в том недалеком лесу находилась дача Романцева – исторический дворец Вяземских – собственность областной партийной организации. А дальше, о чем Николай  не знал, – штаб учебной дивизии и несколько учебных полков, еще чуть дальше комендатура - вотчина майора Кафеля, ставшего комендантом местного гарнизона еще с лейтенантских пор. И именно благодаря этому неугомонному, одержимому работой, майору, круглосуточно объезжающего на мотоцикле «Урал»  свои владения и проверяющего наряды патрулей, здесь можно было спокойно ходить по лесам в любое время.  

 Широкая тропа вывела Марину и Николая к деревьям у шоссе, и, повернув направо вдоль того же забора, они вошли в сосновую рощу.

От земли шел пар и воздух, напоенный свежим озоном с первой зеленой травой, легко наполнял легкие, внушая силу, оптимизм и бодрость.  За поворотом лесок расступился, и они вышли на луг, с которого были прекрасно видны шоссе, электричка на фоне лесополосы, огромные мачты линии электропередач и далекий аэродром у поселка с маленькими, словно игрушечными, домиками.

—   Вот там я теперь часто буду бывать, —   Николай протянул руку по направлению к аэродрому.

—   Насколько я знаю, там военный аэродром, оттуда отец летает в заполярные части. А ты что там будешь делать? —   удивилась Марина.

—   Там стоят и несколько легкомоторных самолетов,  в этом авиационном полку открыли секцию парашютного спорта для гражданской молодежи. Я прошел медкомиссию, собеседование, первое организационное собрание. Короче, меня берут и скоро я буду летать вот там – среди облаков, —   Николай  с радостной улыбкой взмахнул рукой на серые кучевые облака, разорванные прошедшей грозой.

Они шли по тропке, петляющей среди холмиков с травой, легкий ветерок развевал волосы и аэродром с капонирами и ангарами становился все ближе и ближе.

—   А нужен ли тебе парашютизм, Николай? Ты же не в десантные войска собираешься! Да и опасно это, я буду волноваться за тебя.

—   Да? Не волнуйся, я буду очень осторожен. Парашют каждый складывает самостоятельно и надо только быть внимательным.

—   Все-таки земные виды спорта безопаснее. А кто тебе это посоветовал?

—   Знаешь, Марина, я давно это решил, просто не говорил тебе до тех пор, пока все не будет известно точно. Ну, а совет я нашел еще в прошлом году, когда прочел книгу Кайтанова. Это испытатель парашютов, который начал прыгать еще до войны. У него номер парашютиста девяносто четыре, представляешь, и еще в тридцать пятом году его наградили орденом Ленина. Вот сейчас подходишь к двери самолета и просто прыгаешь вниз, а раньше надо было выйти из кабины на крыло и потом уже прыгать. Вот такие трюки.

—   Я видела парашютную вышку в Москве, но прыгать  с такой высоты у меня никогда желания не было.

—   Сейчас проще. А раньше Кайтанов испытывал  парашют даже из положения, когда самолет совершал мертвую петлю, Это какой опасный прыжок! Мало ли за что можно зацепиться.

—   Да. —   Марина неопределенно покачала головой, представляя выпадение из кабины ревущего моноплана человека с парашютным мешком. —   Тогда уж лучше на спортивном планере летать, как то надежнее кажется. Может, поступить мне в такую секцию и продолжить традиции женской летной школы на примерах наших первых летчиц Лидии Зверевой и  Евдокии Анатры? И ездить на тренировки в Пулково, Ржевку  или на аэродром под Гатчину? —   Марина испытующе взглянула на Николая.

—   Ты это серьезно?

—   Серьезно, хотелось бы попробовать. Это, наверное, в крови каждого человека есть – подняться самому в небо.

—   Не надо, Марина, —   просительно произнес Николай, —    Ну куда тебе на планер, когда и так все свое время на учебу тратишь. Мы и так не часто встречаемся, а с твоими занятиями планером еще придется реже. А волноваться мне, пожалуй, придется еще сильнее, чем тебе. —   Николай подумал минуту, подбирая другие доводы, и радостно продолжил: —    Да и не возьмут тебя туда.  

—   Почему?  По здоровью я подойду.

—   Перед занятиями планеризмом или спортивной авиацией надо пройти минимум по парашютному спорту, совершить несколько прыжков.

—   Нет, к парашюту меня не тянет, но я подумаю.

—   Не думай, лучше я за двоих буду прыгать.

Лучи солнца робко сверкнули из-за облаков и снова погасли, спрятавшись в тучах на горизонте. День еще был светел, но постепенно уходил на запад. Они уже подошли достаточно близко к аэродрому, хорошо виднелись транспортные АНы на стоянках, ангары, ряды колючей проволоки на ограждении, домики и вращающиеся  зеленые антенны на пригорках.

—   Пойдем обратно? —   спросила Марина.

Николай согласно кивнул и сказал:

—   Как хорошо, что смог сегодня приехать к вам. Не видел тебя неделю, а соскучился как за целый год. Будто долго-долго летал в высоте среди облаков и все никак не мог приземлиться. А ты, Марина, вспоминала обо мне?

—   Конечно.

Они остановились на тропинке и долго не мигая смотрели друг другу в глаза. Потом Николай погладил ее по волосам и стал целовать эти волосы, руки, обнявшие его, глаза губы, тихо повторяя: «Только ты, только ты, только ты...». Зашумела трава, разговаривая с ветром, и наклонились кроны деревьев.

На аэродроме зажглись огни и тяжелый транспортный АН с гулом пролетел над головами, идя на посадку.  Взвизгнули тормоза, черный дым вырвался из-под  колес самолета и, увлекаемый ветром, темным облачком полетел за забор от взлетной полосы.

Марина и Николай, не обращая внимания на близкий  шум аэродрома, стояли, крепко обнявшись на зеленом лугу, и им казалось, что весь мир заключен только в них двоих.