Глава 24

         С первым весенним теплом в Ленинграде прошли очередные учения – на этот раз войск Гражданской обороны. И хотя некоторые военные высокого ранга скептически относились к этим войскам и подчеркнуто свысока держали себя с их начальниками, но в душе и они понимали, чем на самом деле занимаются все эти люди.

Еще в марте Берестов почувствовал, что снова приближаются великие дела – по тем нескольким поездкам, которые они совершили с Загудиным в пригороды Ленинграда. Поездки короткие, на полдня каждая, но проходили они именно в частях гражданской обороны.

Сначала они выехали на северную окраину города, в поселок Мурино. Рядом шумело новое асфальтированное шоссе, и целый лес высоких строительных кранов медленно поворачивал свои стрелы с грузами среди множества многоэтажных домов, заполняющих собою новые проспекты. Здесь, по соседству с подступившим городским шумом мирно стоял небольшой поселок, а на его окраине за зеленым забором находилась воинская часть гражданской обороны с одноэтажным штабом, складами, парком машин, кирпичными казармами, подземным командным пунктом и узлом связи.

По всему было видно, что основные постройки были сделаны еще до войны, потому что на одном из зданий Берестов прочел «1938». И поэтому, пока в штабе проходило совещание, он с интересом обошел всю территорию, высматривая основные признаки военной жизни. Ни разу не бывая до сего времени в таких частях, он с удивлением отметил про себя то, что уклад жизни здесь нисколько не отличается от привычного общевойскового. И по тому, как строятся подразделения на плацу, и как экипированы, и как поют строевые песни – обычный полк, только с другими эмблемами, да всегда с противогазами.

В ближайшей казарме на первом этаже Берестов увидел аккуратно застеленную постель сразу при входе в спальное помещение. Рядом висел портрет красноармейца, и из текста Вадим понял, что это кровать рядового Логинова, Героя Советского Союза, погибшего на Волховском фронте и навечно зачисленного в списки полка.

Ему понравились солдаты, с которыми он говорил, порядок в части, подготовленный заботливый быт, отличная гречка с тушеным мясом. Молодые ребята доверительно рассказали старшему лейтенанту, что их уже два месяца не пускают в увольнения, готовят к учениям. Но в чем будет состоять их задача и где – они пока не знали. Городские дома стояли всего в трехстах метрах от полкового забора, но путь туда был пока закрыт.

А буквально через неделю Берестов с содроганием узнал, что в Мурино совершено нападение на часового. Какой-то рецидивист совершил убийство и забрал автомат. Через два дня, прошерстив милицией и войсками всю область, бандита нашли, но молодого парня вернуть уже было нельзя.   Берестов был потрясен, он вспоминал открытые радостные  лица солдат и думал, что погибший мог быть кем-то из его собеседников.

Две другие поездки прошли в подземных командных пунктах, один из которых был только недавно расконсервирован. А до этого закрытые подземные лабиринты, принадлежавшие одному из заводов, именовались по легенде овощехранилищем. И из ближайшего открытого отсека, действительно, раз в неделю доставали мешки и грузили в машину.  Но только грузившие знали, что эти мешки картошкой не пахнут.

Загудин ходил по всем отсекам командных пунктов, проверял связь, вентиляцию, обеспеченность, надежность и все, о чем на ходу вспоминал. За ним неотступно следовали ответственные объектов, давая пояснения, и вся эта мрачная картина подземелья с тяжелыми бронированными дверями действовала угнетающе. Запускались дизельные агрегаты, питающие электромоторы, включались вентиляторы, подавалась вода в трубопроводы. И даже при хорошей вентиляции первые самые дымные выхлопы дизеля долго не давали успокоиться кашлю. Здесь же Загудин устраивал и совещания, долго перечисляя недостатки, видимые только ему.

После этих погружений под землю Берестов с удовольствием выходил на поверхность вдохнуть свежего воздуха, подальше от сырости и с удивлением замечал, что на улице уже темно и день прошел.

В перерывах между посещениями командных пунктов и убежищ Загудин часто приглашал к себе начальника гражданской обороны округа полковника Настасьева, который разворачивал карту и колдовал над значками своих объектов, которых было еще больше, чем частей округа. Поначалу Загудина это серьезно утомляло и угнетало, но все-же он решился заучить дислокацию всех частей гражданской обороны и их названия. Тем более, что Командующий Груздев намекнул: от того, как пройдут учения, зависит и будущее самого Загудина.

Генерал все порывался объездить побольше частей, но время было не резиновым, имелись и другие задачи.  И как не хотел Загудин всюду успеть, считая, что без него нигде не справятся, этого не получалось.

Поездки закончились тем, что, надышавшись особенным воздухом подземелий, совсем не целебным, побывав в облаках надрывного кашля, Загудин подхватил ангину. Это было тем более опасно, если учесть, что у Егора Михайловича на фронте было ранение в горло. Но в госпиталь он не ушел, а продолжал работать в штабе, уже не выезжая к подземельям. На столе лежали документы, а рядом – в тумбочке, лекарства в таблетках и микстуре. На журнальном столике – всегда горячий чай. Один раз в день приходил начальник медицинской службы округа полковник Чаусов, который озабоченно осматривал гортань и говорил, что уже есть улучшение. Другого он ничего сказать и не мог, потому что сам назначил   эти лекарства, которые своими запахами изгоняли всех посетителей, не желающих мешать генералу выздоравливать.

В таком состоянии генерал пробыл неделю, мучаясь болями в горле и температурой, но продолжая работать. Все кончилось тогда, когда Командующий назвал дату приезда комиссии из Москвы, очень близкую дату. У Загудина сработали внутренние силы организма, болезнь отступила, и он на самом деле стал чувствовать себя лучше.

На следующий день он бодро вошел в приемную, словно вовсе не болел всю неделю, позвал Берестова в кабинет, и, указав на груду лекарств, распорядился: «Убрать все отсюда!» - командирским решением с болезнью было покончено.

Еще через день, ранним утром возле штаба округа выстроилась целая кавалькада машин.  Первой стояла «Чайка» Командующего, дальше пять «Волг» и десяток «УАЗиков». Водители часа два слонялись вокруг своих машин, прежде чем колонна тронулась. Из инструктажа они знали только маршрут и томились неопределенностью назначенного времени, что, впрочем, всегда было характерно для водителей такого уровня.

В десять утра в кабинете Загудина, которому Командующий  поручил встречу и даже отдал на время свою «Чайку» вошел оперативный дежурный.

—      Товарищ генерал, самолет взлетел в девять пятьдесят пять. На борту двадцать два пассажира.

Загудин оторвался от бумаг и бросил взгляд на часы:

—   Хорошо, вызывайте машины сопровождения и отправляйте колонну. Держите со мной постоянную связь, докладывайте об обстановке.

—   Есть, товарищ генерал.

Потому и отдал Командующий свою «Чайку» Первому заместителю, что там стоял радиотелефон, а связь Загудину нужна была устойчивая. Встречать предстояло Начальника войск гражданской обороны страны генерала армии Алтухова с офицерами его штаба.            

За время ожидания прилета самолета Берестов тоже успел убедиться в том, что радиотелефон Командующего работает хорошо. Машина стояла у командного пункта, и когда Вадим разговаривал с женой, слышимость была отличной, хотя расстояние до городского телефона составляло около двадцати километров.

С этого же телефона позже говорил и Алтухов, докладывая Министру обороны о своем прилете, когда «Чайка» неслась из Лукашево на Большую Садовую.

Никаких неожиданностей не было и не должно было быть - об этом прилетевший генерал сразу сообщил Загудину. Ничего сверх запланированных мероприятий и дорогостоящих вводных ожидать не следует, все пройдет точно по установленному графику. Да и как можно что-то поменять, если приближается юбилей Победы и низкой оценки войска гражданской обороны не должны получить. Поэтому и проводятся учения в Ленинграде, где есть мощная база, а не вдали от центральной части.

Это сообщение несколько успокоило Загудина и он даже остался в гостинице на ужин. А после ужина даже попробовал себя в бильярде, но быстро проиграл две партии моложавому полковнику и, оставив кий в покое, вышел на лестничную площадку.

С дивана поднялся полковник Становой – помощник Алтухова и принял строевую стойку.

—   Бросьте! —   устало махнул Загудин и опустился в ближайшее кресло.

—   Как игра? —   поинтересовался Становой, хотя бильярдная была ему прекрасно видна через открытую дверь и все разговоры, несомненно, слышны.

—   Проиграл, —   развел руки Загудин. —   Совсем разучился играть, нет времени на это.

—   Можно наверстать, если потренироваться.

—   Можно, только зачем? Есть дела и поважнее, хотя и не привык я проигрывать.

— Боевая подготовка, учения... Мой начальник тоже не любит проигрывать, поэтому он и Герой Советского Союза.

—   Я тоже Герой, товарищ полковник, —   Загудин сурово сверкнул глазами и в упор посмотрел на Станового. У меня два тяжелых и четыре легких ранения за мою звезду.

—   Понятно, понятно, —   примирительно пробубнил полковник.

—   И не все сейчас носят такую нелегкую звезду как у меня, —   продолжил Егор Михайлович, побагровев. —   Василий Терентьевич Алтухов, —   он махнул подбородком в сторону зала, —   получил свою звезду в сорок четвертом, как и я. А кто-то  и задним числом уже получал в мирное время.

—   Да я ничего и не говорю, —   смутился Становой.

—   Не надо хвастаться своим начальником, —   прервал генерал, —   сами растите.

—      Постараюсь, Егор Михайлович, —   вызывающе произнес Становой, —   может быть, тоже стану генералом армии, —   при этом выразительно посмотрел на генерал-лейтенантские погоны Загудина.

—   Может и станете, если прекратите только о званиях мечтать. Спокойной ночи. —   Загудин поднялся с кресла и стал спускаться вниз, застегиваясь на ходу.

Становой в раздумьях покачал головой и презрительно усмехнулся вслед.              

Берестов возвращался домой поздним вечером, когда проводил Загудина до Суворовского проспекта. Здесь, у подъезда, подальше о посторонних ушей генерал отдал все распоряжения на следующий день.

УАЗ ехал по ленинградским улицам, уже освободившимися от пикового потока машин, но транспорта оставалось еще достаточно много.

Медленно проехали мимо Нарвского универмага, где люди перебегали дорогу, торопясь в метро, и остановились у светофора. Тронулись на зеленый свет и водитель привычно набрал скорость на знакомом отрезке пути. По проспекту Стачек по три ряда в каждую сторону проносились машины, освещая шоссе ближним светом фар.

Впереди показался мост с железнодорожными путями, нависающий над шоссе и ведущий с территории Кировского завода. Водитель Юртов, взглянув в зеркало заднего вида, стал перестраиваться в левый ряд для поворота.  Машина покатила по левому ряду, мигая поворотником и внезапно двигатель заглох. Напрасно Юртов попытался ее завести на ходу стартером, двигатель  не заводился.   УАЗ с выключенным двигателем подъезжал к мосту.

—   В чем дело, Семен? —   озабоченно спросил Берестов.

До дома оставалось всего два квартала, и эта загвоздка совсем не вписывалась в послерабочее настроение адъютанта.

—   Заглохло! — выкрикнул Юртов, снова поворачивая ключ стартера.

Берестов быстро осмотрелся и увидел, что из-за непрекращающегося потока машин им не удастся  уйти к правой обочине. А впереди надвигался мост, под ним было почти темно.

—   Тормози! Останавливайся! —   громко сказал Вадим.

—   Может, докатимся...

—   Быстрее, тебе говорю! — Берестов резко ударил ладонью по рулю и Юртов резко затормозил.

Машина остановилась в тридцати метрах от моста. Осторожно открыли двери и выбрались наружу: Юртов – к капоту, Берестов – сзади и чуть сбоку машины, не заслоняя габаритных огней.

Эти несколько минут, пока водитель копался в двигателе, запомнились Берестову на всю жизнь. Машины, проносившиеся по третьему ряду, резко тормозили перед УАЗом - преградой, уходя в сторону, некоторые вылетали через две сплошные линии на встречное движение. Периодически на автомобилях, не разобравшихся в обстановке, вспыхивал яркий дальний свет, ослепляя встречных водителей, а вспышки дополняли звуки резких сигналов. Несколько машин резко затормозили всего в паре метрах от автомобиля, остановленного на оживленном транспортном потоке.

Когда они, наконец, тронулись и убрались с проспекта Стачек, Берестов облегченно вздохнул:

—   Завтра будешь на обслуживании целый день, я позвоню технарям.

—   А если Татьяна Федоровна вызовет?

—   Разберемся, гостевую дадим.

Оказалось, что при движении машины отсоединился один из высоковольтных проводов, к которым Юртов не прикасался уже давным-давно. Чем это могло закончиться, он и сам теперь увидел.

На следующий день по этому же маршруту проследовала колонна машин штаба округа, в одной из которых ехал генерал Алтухов. Сидя на переднем сиденье «Волги» Загудина, Берестов уже при дневном свете увидел то самое место, где они остановились с Юртов.  При подъезде к мосту были отчетливо видны черные полосы на асфальте, словно кто-то устраивал здесь ночные гонки без правил.

Колонна следовала на судостроительный завод имени Жданова, который в узких кругах специалистов имел еще и другие названия: Северная верфь или завод номер сто девяносто. Здесь должны были пройти несколько этапов учения гражданской обороны.

Генерал Алтухов взял с собой половину офицеров, прибывших с ним, вторая же половина в это время контролировала ход учений на других объектах города. Из штаба округа прибыло тоже достаточно офицеров. В результате  оказалось, что наблюдателей едва ли не больше, чем самих участников учений, выстроившихся у здания заводоуправления.

После короткого заслушивания в актовом зале и осмотра заглубленного командного пункта началась отработка практических вопросов по вводным. Наблюдение за действиями велось с обширной трибуны, установленной на краю заводского двора.

Сначала один из корпусов погрузился в желтый дым, взвыла сирена, и бригады в противогазах приступили к эвакуации условно пострадавших. Появились пожарные и санитарные машины, люди с носилками и с повязками на рукавах. В небо взлетела красная ракета, раздались удары колокола.

После этого шума и беготни наступило некоторое затишье, все «раненые» и «погибшие» вернулись на свои места, и тут наступил черед другого корпуса.

На этот раз здание окуталось черным дымом подожженных невдалеке автомобильных покрышек. Дым шел в сторону от трибуны, видно было, что организаторы все учли по местам расположения источников дыма. Здесь уже для спасения было задействовано вдвое больше людей, колонна скорых и пожарных машин снова выскочила с сиренами из-за угла. И опять площадь заполнилась бегущими с носилками.

Через полчаса снова наступил перерыв, во время которого руководитель учения рассказал, что будет дальше, и все последовали к другому объекту завода. Этим объектом оказалась старая кирпичная труба котельной, которую давно хотели разобрать, но подошедшие учения помогли это сделать другим способом.

Когда все собрались на отдаленной площадке, на этой трубе показали, что бывает во время бомбежки. Саперы еще раз проверили окрестности и прогремел взрыв. Кирпичная труба, уцелевшая когда-то в годы войны и служившая заводчанам еще с двадцатых годов, медленно обрушилась вниз, выбрасывая по сторонам клубы пыли. Опять появились спасатели и специальные машины.

После окончания всех практических действий директор завода пригласил гостей из Москвы на экскурсию по огромной территории, где было что посмотреть.

Сначала все зашли в закрытый док, где на стапелях строился большой противолодочный корабль. Один из ведущих инженеров  рассказал, что этот корабль уже имеет название «Современный» и строится два с половиной года. Будет включен в состав Северного флота, его водоизмещение четыре тысячи тонн, что в десять раз меньше, чем у таких гигантов, как авианесущие  крейсера «Минск» и  «Москва».

Инженер  протянул указку в сторону стального гиганта и стал говорить о вооружении и двигательной установке корабля. Шестьдесят тысяч лошадиных сил – это звучало впечатляюще, в газотурбинных двигателях хранилась мощность тысячи «Жигулей».

«Вот это корабль! Сила!» —   восхищались сухопутные офицеры, задирая вверх головы.

А в это время в доке продолжалась работа. Десятки людей, не обращая внимания на пришедших, работали на разных уровнях. Ослепительно сверкала электросварка, гремел металл, звучали громкие голоса. Корабль выглядел, конечно, не таким, каким привыкли видеть его на воде. На стапелях можно было рассмотреть все то, что скрывается под ватерлинией.  В носовой части виднелся бульбовой обтекатель, скрывающий главную часть мощного гидроакустического комплекса – подкильную антенну. Этот обтекатель сразу отличал противолодочный от всех остальных кораблей.

Тускло блестел серый металл, еще не покрытый ни защитной краской, ни слоем морских ракушек. По обеим сторонам от корабля находилось несколько лифтов, которые двигались, доставляя людей и грузы к местам работы. На высоте пятиэтажного дома маленькие фигурки, держась за леера, переходили по мостикам из лифта внутрь  корабля  и обратно. Близко к кораблю не подходили: куски арматуры, болты и стальные пластины, валявшиеся на полу у корабля, говорили об опасности.

День незаметно двигался к обеду, и сопровождающий инженер стал незаметно поглядывать на часы. В соседнем доке тоже стоял противолодочный корабль, но он был младше своего собрата  «Современного» на целый год и также предназначался для Северного флота. Младший брат выглядел совсем по-другому с оголенным каркасом, словно разобранная игрушка.

После выхода из этого дока все двинулись к открытому стапелю, и вскоре он показался за очередным заводским зданием. Под открытым небом строился сторожевой корабль, и дойти до него оставалось метров триста. Но генерал Алтухов остановился и сказал, что ему и отсюда все хорошо видно. После этого стал жать руки и благодарить директора завода и сопровождающих инженеров. А Загудин быстро подозвал Берестова и отправил его к заводоуправлению за колонной машин.

На этом и закончились учения гражданской обороны, а вечером того же дня транспортный самолет вылетел из Лукашево, унося комиссию в Москву. АН взлетал тяжело и надрывно гудя, будто жалуясь небесам на свою нелегкую жизнь, и оторвался от взлетной полосы уже в самом ее конце – десятки коробок, загруженных в грузовой отсек, тоже имели свой вес.

Следующий день выдался пасмурным, с мелким ленинградским дождем, начинающимся и прекращающимся десятки раз на дню. Загудин уехал по депутатским делам и Берестов решил пообедать пораньше.

—   Ну, как, навоевался? —   окликнул Берестова Чекан у входа в столовую.

—   Ничего, зато интересные места видел. А ты чего не поехал на эти учения?

—   Мой шеф такими делами не занимается, для этого и есть Первый заместитель. По охотничьим хозяйствам, по выставкам рационализаторов еще не ездил?

—   Нет. 

—      А на склад реализации списанного оборудования с учебных полигонов, в городки мишенных команд?

—   Пока нет.

—   Ну, еще успеешь. Подойдешь ко мне после обеда, я тебе покажу вкратце план боевой подготовки до конца года. А то твой начальник, я понял, не посвящает тебя в эти дела. Почитаешь, чтобы знать, какие еще мероприятия тебя ждут и где.

—   Спасибо, Валера!

—   Не за что. А пропуска уже получил?

—   Какие пропуска?

—   Ты совсем уже замотался с вашими мероприятиями, - Чекан покачал головой. —   Первое мая уже послезавтра,  коллега. Подойдешь к Золотову, все у него.

На первомайскую демонстрацию Берестов получил два пропуска – на себя и на жену и они собирались всей семьей поехать на Дворцовую. Но накануне праздника к ним внезапно нагрянули друзья Баковы из Серово – Виталий, Наталья и маленький Саша, которых они не видели достаточно давно. После радостных объятий и веселых реплик стали решать, что делать с пропусками на демонстрацию. В конце концов, решили, что на Дворцовую поедут мужчины с детьми, а женщины в это время приготовят праздничный стол. Проблем с обедом и его составляющими не было. Накануне праздника Вадим оформил в магазине штаба праздничный заказ, поэтому в холодильнике было все, чего нельзя было увидеть на прилавках универсамов. Кролик, красная икра, растворимый кофе, сухая колбаса, карбонат, конфеты, рижский бальзам,  рябина на коньяке, осетрина, чешское пиво, печень трески, свинина на ребрышках и прочие деликатесы терпеливо ждали своего часа.

       

К трибуне «А» Берестов с дочкой Людмилой и Баков с сыном Сашей добрались, пройдя все милицейские кордоны, всего за десять минут до начала демонстрации. Хорошие места были заняты еще с раннего утра, но, усадив детей на плечи, можно было все видеть.

Многоцветье нарядно украшенной площади с транспарантами, шарами, портретами  и развевающимися флагами поразило старшего лейтенанта Бакова. Он радостно озирался вокруг, удерживая сына на плечах, а когда увидел поднявшегося на центральную трибуну Романцева, зааплодировал вместе со всеми и чуть не крикнул какую-то здравницу вместо диктора.

Для Берестова такой вид Дворцовой площади был уже привычен, и он не выражал бурной радости. Баков же не мог сдержать своего восторга, сравнивая танкодромы и учебные поля Серово, по которым бродил только позавчера, со всем этим великолепием старинных зданий.

—   Ну, и повезло же тебе, Вадим! —   шепнул он другу. — В таком месте служишь! Не то, что Ванька взводный.

—   Место красивое, —   сдержанно ответил Берестов.

—   Это же надо, таких людей видишь! —   Виталий кивнул головой в сторону Романцева, приветливо махающего с трибуны рукой проходящим колоннам.

—   Вижу, —   улыбнулся Вадим, —   все-таки в одном городе живем.

—   И квартира у тебя толковая. Так что хорошая работа!

—   Служба как служба.

Вадим не стал говорить о том, что на самом деле означает эта служба и не стал мешать приподнятому веселому настрою друга. Не место и не время. Да и зачем говорить тому, кто не был в этой шкуре – тяжело понять.

Он мог сказать, что семью и квартиру видит только ночью, что и в выходные дни постоянно таскает за собой телефонный шнур, что приемную нельзя надолго покидать, ожидая звонков семьи. Что никакие блага он не получает даром, а за все платит из своих двухсот двадцати рублей денежного содержания. Что, даже выполняя поручения Загудина, нельзя надолго пропадать в городе, а все делать, глядя на часы. Что его молодой организм справляется с работой, но он постоянно загружен. Что надо обладать цепкой памятью и четкой реакцией  на поручения. Что на уяснения некоторых задач отводятся только секунды. Что чувство, когда не принадлежишь сам себе, а кому-то  - это не самое лучшее ощущение человека. Что эта работа, связанная с постоянными поездками на машинах, самолетах, вертолетах, может быть и опасной.

Обо всем этом Вадим подумал, глядя на потоки веселых нарядных людей, шагающих по Дворцовой площади. Подумал, но Бакову ничего не сказал.

Перед праздником Победы в штабе округа возник тихий ажиотаж – в приемную Командующего стало приходить больше людей, Первый заместитель часто заходил к Груздеву, кадровики носили на подпись Командующему целые горы документов, по углам разговаривали шепотом. И шквал звонков из Москвы и в Москву дополнял всю эту картину. Вскоре по обрывкам разговоров и при встрече с Золотовым Берестов понял, чем это все вызвано. К празднику Победы готовились не только торжественные мероприятия и праздничные юбилейные речи. На самом верху все считали своим долгом посоветовать Брежневу, что еще надо сделать для фронтовиков в честь юбилея. Со всех военных округов в Москву ушли кипы представлений на присвоение очередных воинских званий и наградные листы на ордена и медали. Шли дни, приближалось девятое мая, но Леонид Ильич ничего не подписывал – было сложно разобраться со всем этим айсбергом документов, свалившимся на столицу. В Москву по разным каналам уходили вопросы, а оттуда возвращались ответы без ответов.

Наконец пришел Указ о присвоении всем фронтовикам, находившимся на действительной военной службе в воинском звании «подполковник» воинского звания «полковник». За одни сутки комендант штаба Вьюгин и начальник канцелярии Урманов сшили себе новую форму к празднику.

За два дня до праздника ожидание достигло своего апогея, в коридорах штаба стали носиться самые невероятные слухи и предположения. Золотову не давали прохода и мучили вопросами целыми днями те, кто имел право такие вопросы задавать. К Берестову обращались реже, зная, что к нему идет информация только из приемной Командующего, а сам он ничего не выдумывает и никогда не обнадеживает.

В конце обеденного перерыва, в минуты редкого затишья Золотов позвал Вадима к себе.

—      Ну что, Вадим, можете ехать на Профсоюзный бульвар в ателье за новыми погонами для генерала.

—   Что, присвоили? —   радостно удивился Берестов.

—   Пока нет, но должно вот-вот состояться. Брежнев обещал после обеда рассмотреть. Представляете, если вы дадите генералу новые погоны генерал-полковника? Он вас поблагодарит и никогда об этом не забудет.

—   Вот это здорово!

—   Конечно, хорошо. Адъютант Министра обороны с утра с шефом в Кремле. А что насчет нашего разговора? — Золотов закрыл дверь в приемную. —    Помните о друге Марины Загудиной?

—   Помню.

—   Ну и как? Вы высказывали свое мнение о нем Марине?

—   Как-то не заходил об этом разговор.

—   Так сами его заведите. Скажите хотя бы, что он вам не нравится, что он в армии не служил, а это уже не мужское воспитание. Ну, придумайте что-нибудь.

—   Попробую, Максим Владимирович. Только...

—   Без всяких «только», Вадим. Не надо терзаться, мы выполняем свою работу, которую нам поручили. Если не мы, то все равно сделает кто-нибудь другой, только с нехорошими последствиями для нас. Ладно, идите, — устало улыбнулся Золотов.       

 Но после обеда Берестов никуда не смог выехать, так как Загудин дал ему несколько срочных поручений, связанных с поздравлениями ветеранов. К тому же такие новые генеральские погоны, вышитые золотошвейкой, стоили денег, которых у Берестова на данный момент не было. И пока он решал, как освободиться и съездить в ателье, где взять деньги, наступил вечер, и ехать на Профсоюзный бульвар было уже поздно.

Около десяти утра следующего дня стало известно, что Загудин вычеркнут из списка и очередное звание «генерал-полковник» ему не присвоено. Как и почему это получилось, кто дал такой совет Леониду Ильичу – осталось неизвестно.

         Узнав эту новость в кабинете Командующего, Загудин возвратился в свой кабинет и, отключив все телефоны, сидел там молча полчаса. А потом с остервенением стал жать на звонок вызова адъютанта, нагружая Берестова все новыми и новыми поручениями. 

 А Берестов уже не садился за свой стол, ожидая новых вызовов. Он ясно представил себе все последствия предполагаемого шага, связанного с подношением новых генеральских погон, и ощутил, что находился в одном шаге от серьезной ошибки, к которой сам по себе не имел никакого отношения.

Золотов же просто сказал, что с известием о предполагаемом присвоении воинского звания произошла ошибка, но кто в ней виноват и что произошло в Москве ему неизвестно.

Утром девятого мая прошел небольшой дождь, и от зеленых газонов повеяло свежестью и чистотой. На праздник, предполагая повышение в воинском звании, Егор Михайлович пригласил своего свата генерал-майора Седова и тот приехал накануне вечером в Ленинград.  После завтрака оба выехали на открытие нового мемориала, построенного в конце Московского проспекта на Площади Победы.

Огромное бетонное кольцо, разорванное ступенями посредине, чаша с вечным огнем, бесчисленные фамилии погибших в блокаду, высеченные на гранитных стенах, игла обелиска, взлетевшая ввысь на пятьдесят метров. Все это увидели жители города при  открытии мемориала. Плиты покрыли тысячи живых цветов и венков, седые фронтовики со слезами на глазах слушали звуки метронома, траурные мелодии и музыку Шостаковича. Горел яркий вечный огонь и его пламя отражалось в блестящих бронзовых буквах надписи «900 дней – 900 ночей». Сотни пионеров несли почетную вахту, сменяя друг друга. Все машины, проезжающие по площади, замедляли ход, неслышно проезжая вокруг мемориала.

В скверах и парках города звучала музыка, встречались фронтовики и до позднего вечера слышались песни военных лет. А когда совсем стемнело, небо озарили огни салюта – в Городе-Герое прогремело тридцать артиллерийских залпов и разноцветные сполохи были видны ленинградцам отовсюду.

Обратно в Москву генерал Седов решил лететь самолетом и на следующий день, проезжая в Пулково, они с Загудиным еще раз  увидели монумент на Площади Победы из окна «Волги». Праздник уже прошел, но у нового монумента были сотни людей и так же, как накануне, у гранитных плит лежали тысячи свежих цветов.

—   Красиво построили, —   заметил Роман Павлович. —   Такой подарок ленинградцам! И они этого заслужили.

—  Конечно, —   отозвался Загудин, сидевший рядом на заднем сиденье, —   на одном только Пискаревском похоронено шестьсот тысяч человек. —   Тяжелая блокада, и длительная.

Они немного помолчали. Справа начались теплицы цветочного хозяйства, показались Пулковские высоты.

—   Я ведь тоже не воевал на этих фронтах, ты знаешь, — сказал Седов. —   Тяжело представить, что здесь творилось в эти девятьсот дней, но это же был небывалый ежедневный подвиг.

—   А я только на своей должности и узнал, какие тут были бои. —   Загудин показал в сторону Пулково. —   В Ленинграде, вообще, любому человеку невозможно не знать  об этой страшной блокаде. Ну, а мы с тобой воевали на других фронтах, Роман. И главное сейчас то, что мы свою жизнь и жизнь своих детей устроили, вот за это, в конце концов, и воевали. Так что можем считать, что главную задачу выполнили.

«Волга» остановилась с левой стороны аэропорта у депутатского зала, и генералы вышли из машины.

В огромном пустом зале высокая молодая девушка в строгой синей форме провела вошедших к столу и предложила позавтракать, сообщив заодно, что рейс на Москву задерживается на сорок минут.

Эта задержка не входила в планы Загудина, но ничего поделать в данной ситуации он не мог. Быстро подали завтрак, но генералы не сразу сели за стол. Подойдя к стеклу, они посмотрели на стоянки самолетов, на обычный рабочий ритм аэропорта и на серое небо, нависшее над Пулково. Потом Загудин подозвал Берестова:

—      Найдите коменданта и все узнайте —   почему задержка, не продлится ли эта задержка, как с погодой... Давайте, идите.

Вадим не раз бывал в этом аэропорту и коменданта – майора в военной летной форме нашел быстро. Тот поморщился как от зубной боли, узнав, что в депутатском зале находятся гости и объяснил ситуацию.

Через десять минут Берестов докладывал:

—   Задержка вызвана поздним прибытием самолета из Москвы, продлевать ее больше указанного срока не будут, самолет почти готов к вылету, регистрация идет, через пятнадцать минут начнется посадка на борт, погода устойчивая – не помешает.

—   Хорошо, —   удовлетворенно кивнул генерал, делая глоток чая. —   А где стоянка самолета? Где она находится?

К таким вопросам Берестов был не готов. Откуда ему было знать, как нумеруются  стоянки самолетов и где они располагаются. Пришлось отвечать нелюбимым выражением «Не знаю».

—   Так узнавайте быстрее, Берестов. А то самолет без Романа Павловича улетит! —   генерал удивленно взглянул на адъютанта.

Уже через пять минут Вадим докладывал, что самолет Ту-134 находится на стоянке номер тридцать восемь, располагающейся недалеко от центрального выхода из аэровокзала.

—   Это что выходит, —   возмущенно произнес Загудин, — Роман  Павлович будет километр идти к самолету?

—   Дойду, ничего страшного, —   сказал Седов.

—   В Москве походишь, Роман. А здесь ты у меня в гостях. Немедленно коменданта ко мне!

Когда испуганный вспотевший майор влетел в депутатский зал, Загудин приказал:

—   Самолет на Москву отбуксировать сюда – к залу.

Майор стал говорить о распорядке работы аэропорта, о недостатке тягачей, предлагал пропустить «Волгу» на летное поле, но Загудин был неумолим.

—   Вы у меня сейчас три тягача найдете, товарищ майор, —   сурово ответил он, нахмурив брови. —   Десять минут вам.

Вскоре два генерала тепло прощались у трапа самолета, стоявшего в тридцати метрах от выхода из зала.

«Волга» уехала по направлению к Ленинграду, а самолет с грохотом оторвался от бетонной полосы, унося генерала Седова в столицу.