Глава 25 

                  Напряженная летняя сессия благополучно завершилась, студенческое племя свободно вздохнуло и теперь можно было подумать о том, где провести чудесное время - каникулы.

В один из таких дней, когда Николай вышел из дверей университета, возвращаясь из библиотеки, где сдавал кипу книг, его окликнул женский голос. В тени липы стояла серая «Волга», а рядом с ней приветливо махала рукой Валентина Романцева.

—   Вот, увидела тебя случайно и сразу решила остановиться, —   радостно сообщила девушка. —   Здравствуй, Николай!

—  Здравствуй, —   Адамов был несколько озадачен и не считал нужным даже скрывать это.

—   Я знаю, что у тебя уже сессия закончилась? — полувопросительно сказала Валентина.

—   Да, закончилась.

И что будешь дальше делать? —   последовал следующий вопрос.

—   Пока буду в городе, а потом, может, с матерью поеду куда-нибудь.

—   А отец?

—   С отцом я могу только на выходные ездить, ему дают отпуск осень, когда я еду в колхоз. Бывает и конец августа, но редко. А ты как сюда попала – на Васильевский. Говорю же тебе, случайно. Все равно делать нечего, заехала в «Березку», но там ничего нового нет. Взяла пару кассет для видео и все.

—   У нас еще нет такого аппарата. —   Николай с интересом отнесся к новости о видеомагнитофоне.

—   Я ведь тоже закончила учебу, и даже очень хорошо.

—   Поздравляю. —   Адамов тронулся с места и медленно пошел в сторону Морского музея, взглянув на часы.

Валентина пошла рядом, слегка размахивая маленькой коричневой сумочкой. 

—   Поехали со мной на дачу, Николай! Посмотрим вместе кино, интересно – ты такого не видел. —   Валентина взяла его за рукав и с видом заговорщика добавила: — Американское!

Чувство любопытства на какой - то миг овладело Адамовым, и он даже вспомнил мелодию из виденного недавно итальянского фильма. Но тут же в нем проснулась и вторая половина его «Я».

—   Нет, я не могу. Родители не знают где я, будут ждать... Да и ехать далеко в Осиновую Рощу...  В следующий раз встретимся...

—   В следующий раз, —   недовольно повторила Романцева, —   Ты же сейчас ничем не занят, —   глаза ее прищурились и не по-доброму сверкнули. —   Чего ты выдумываешь, Николай! Мы поедем на другую дачу – на Каменный остров, здесь можно и пешком дойти. И нет там никого, не то, что в день рождения. Ну, как?

—   Нет, Валя, я на самом деле не могу, мне надо еще к товарищу зайти, —   придумал Николай следующую версию.

—   А где он живет? Может быть, подвезти?

—   Зачем? Здесь-же  совсем недалеко, прямо на Васильевском.

То, что его товарищ живет недалеко, было полной правдой, только заходить к нему сегодня Николай совсем не собирался.

—   Жаль! —   вздохнула Валентина. — Когда мы теперь встретимся?

— Как-нибудь, обязательно, город у нас небольшой, — Николай улыбнулся и зашагал быстрее.

—   Я тебе позвоню! —   крикнула девушка, отпуская его руку.

—   Звони, —   Адамов еще прибавил шаг и вскоре скрылся за углом.

Пройдя квартал, он сел в самый переполненный трамвай и благополучно затерялся среди группы докеров, шумно обсуждающих неудачные итоги последней игры «Зенита», и тихо матерящихся по этому поводу. Несколько раз Николай взглянул в окно, выискивая в потоке машин серую «Волгу», но потом успокоил себя и решил, что его никто не собирается преследовать, и не исключено, что встреча с Валентиной на самом деле была случайной.

Выйдя из гремящего трамвая, он спокойно пошел по бульвару  среди колясок с детьми и отдыхающими на лавочках пенсионерами, вспоминая о том, что еще напрямую связано с этой встречей. Склонность к анализу он унаследовал от отца, постоянно рассматривающего все происходящие события во взаимосвязи даже с малозначительными штрихами жизни. Любви к шахматам и шашкам, разного рода головоломкам Николай  тоже научился у отца. И отдых с удочкой в руках, когда можно было размышлять о чем угодно, также был чертой характера, скопированной с отца. Мама тоже развивала эти наклонности сына, справедливо считая, что думающий человек всегда будет лучше учиться и иметь свое слово.                

Сейчас, когда учеба на время закончилась, можно было привести свои мысли в порядок и посмотреть на  последние события из его жизни более пристально.

При внимательном и вдумчивом подходе получалось так, что встреча с Валентиной являлось звеном одной цепи. А другими звеньями были настойчивые разговоры родителей о его однокласснице Романцевой. Между тем, имя Марины почему-то вспоминалось все реже и реже, хотя Николай и рассказывал о семье Загудиных.

Отец часто в присутствии Николая вспоминал о том, что Григорий Борисович Романцев выдвинул очередную инициативу и вдохновлено говорил о том, что это улучшит жизнь ленинградцев. Как уважают Первого секретаря в городе, какой он душевный и отзывчивый человек. При этом Петр Михайлович давал прекрасную оценку и семье Романцева, особенно младшей дочери Валентине – отличной студентке, передовой комсомолке и победительнице конкурса на знание истории Смольного.

«Еще бы не знать истории этого памятника!»,  —   думал про себя Николай, —   «Если Валю ко всем подобным конкурсам еще в школе  готовили профессора- историки, лингвисты, географы, ботаники, архитекторы и прочие науковеды. И знания для конкурсов они давали не из туристических буклетов и справочников, а из своих кандидатских и докторских диссертаций».

Он молча слушал эти речи, кивая головой, а затем, улучив момент, когда отец отвлекался на телефонный звонок, уходил к себе в комнату.  Здесь он отвлекался на уче6у, готовясь к очередному семинару или контрольной и на какое-то время эта работа вытесняла из памяти случайные, как он считал, разговоры о Валентине.

Но в последние два месяца о Романцеве, что было совсем странным, почему-то заговорила и мать Николая – Вера Эдуардовна. Она поддерживала отца в его хвалебных речах о Первом секретаре и тоже отзывалась о Валентине, как о прекрасной девушке. Хотя, по сути, совсем не знала ее, если не считать тех редких  визитов к ним домой и совместного приготовления уроков, что было уже очень давно. Да еще с выпускного вечера Валентина могла мелькнуть в памяти матери.

Однако Вера Эдуардовна даже сказала сыну, что хочет его дружбы с дочерью Романцева, и это заявление, повторенное не единожды, вообще поставило Николая в тупик. Так как он знал, что еще со знакомства в кавказском санатории мать очень доброжелательно относилась к Марине и часто интересовалась у сына ее студенческими делами. Сейчас же это имя в разговоре с родителями вспоминал только Николай, но натыкался на стену безразличия, которой совсем недавно не  было и в помине.

Все это наводило на невеселые мысли о том, что его судьбу хотят решить без него. Но, как бы хорошо не относился Николай  к родителям, он не мог просто так перечеркнуть свои отношения к Мариной, о чем он еще раз накануне и сказал матери.

Вера Эдуардовна не стала долго переубеждать сына и не высказала своего резкого решения, коим обычно славятся родители-деспоты. Она просто сказала, что не ограничивает сына в выборе друзей. Но вместе с друзьями должны расти и другие отношения. И вот, в качестве главного друга Николая она хотела бы видеть Валентину Романцеву. Все стало предельно ясно, но Николай не согласился с таким выводом матери, о чем и сказал ей спокойно и откровенно.

Николай Адамов многого не знал, и родители не хотели его посвящать в некоторые непростые события, произошедшие совсем недавно.

Всего месяц прошел с момента чрезвычайного происшествия, которое произошло в академии, руководимой генералом Адамовым. То, что случилось, было тщательно закрыто от посторонних по всем канонам сохранения военной тайны. Но многие в городе, кого это коснулось по службе, знали о черном дне июня, а в самой академии событие вызвало разные неодобрительные оценки и пересуды.

Все началось с того, что группа преподавателей академии попросила своего начальника о выезде в воскресный день на пикник к берегам Финского залива и о выделении для этих целей автобуса. Адамов мог бы не выполнить эту просьбу  и посоветовать ехать офицерам на электричке. К тому же выезд автомобилей в воскресные дни был запрещен Командующим войсками Ленинградского военного округа. Но Адамов подчинялся непосредственно Москве и не выполнил предостерегающего приказа Груздева, хотя тот являлся для него начальником, как начальник Ленинградского гарнизона.

Генерал, прошедший суровую военную школу, не увидел, какая мина заложена под его разрешением на выезд в академическом автобусе. И когда автобус ПАЗ рано утром выходил из автопарка, никто не мог сказать, что же произойдет дальше. А иначе бы двенадцать офицеров разобрали свои рюкзаки и отказались от запланированной затеи.

Солнечный день, берег залива с чистой водой, зеленая листва и свежая трава с полевыми цветами, покачивающиеся сосны, пахнущие смолой, хороший клев и ароматная уха действовали завораживающе и убаюкивающе. Горячая похлебка с большими кусками рыбы, шашлык из свинины и чудесные деликатесы чередовались с коньяком и водкой под непрерывающиеся тосты и здравницы. Благо, и поводы для такого застолья были уважительные: у одного преподавателя – день рождения, еще у двоих – очередные воинские звания.

Места застолья менялись трижды, почему-то компании очень хотелось посмотреть новые места по побережью залива и каждый вспоминал, где-же они еще не были и где лучше.

А время, на которое никто не обращал внимания, стремительно шло вперед и солнце стало  прятаться в тучи на горизонте, от воды повеяло холодком. Пора было уезжать, и сборы проходили уже при свете фар автобуса. Кто-то пел, кто-то предлагал пройтись пешком, кто-то громко смеялся от неуемной радости. Но, в конце концов, все загрузились в автобус и машина тронулась.

За время всей этой дневной поездки водитель-сержант исколесил вдоль побережья десятки дорог и в ночной темноте при свете фар все хорошо наезженные туристами дороги казались ему одинаковыми. Он колесил по лесу, пытаясь попасть на асфальт, старался ориентироваться по проблескивающей местами воде Финского залива и огням на берегу, но у него ничего не получалось.  Через пятнадцать минут он вообще уже не мог понять, где едет и в какой стороне находится Ленинград.

Один из офицеров – преподавателей вызвался ему помочь и стал подсказывать – куда рулить, вглядываясь в непроглядную темень. Казалось, что они начали выбираться из лабиринта и скоро будет шоссе.    На одном резком повороте у правой обочины росли невысокие кусты, а за ними виднелось большое светлое пятно, напоминающее изгиб  дороги.

«Проезжай, напрямую – через кусты», —   услышал водитель подсказку офицера и повернул направо.

В свете фар мелькнула высокая трава, и тени деревьев стали поворачиваться, как стрелки на циферблате солнечных часов. Скорость автобуса была невысокой, он несколько раз подпрыгнул на скрытых травою бугорках и дремлющих офицеров резко качнуло на сиденьях. За стеной кустов показался длинные  деревянные жерди на низких колышках, что-то ограждающие. Водитель хотел затормозить, но автобус уже успел сбить ближайшую жердину и передние колеса завертелись в воздухе. Потом машина резко ударилась о песчаный выступ, перевернулась направо и с высоты пятиэтажного дома боком полетела с обрыва на каменные валуны.

Раздался грохот сминаемого металла,  салон наполнился стонами и криками. Водитель выжил, крепко вцепившись за рулевое колесо, но разбил голову, сломал правую руку и несколько ребер. Шесть офицеров погибли, пробитые и изрезанные кусками разорванного железа и стеклами. Остальные получили тяжелейшие ранения. Скорая помощь смогла прийти к месту катастрофы через час, после того как один из выживших офицеров смог выбраться из автобуса и найти шоссе.

Министр обороны СССР узнал о чрезвычайном происшествии сразу ночью, а так как масштабы ЧП были огромными, утром об этом узнал и Брежнев, который поручил провести тщательное расследование.

Из Москвы приехала серьезная комиссия, которая смотрела и проверяла все, начиная с путевых листов в автомобильном парке и заканчивая скрупулезным изучением личных дел начальствующего состава академии. В проекте приказа Министра обороны был большой список фамилий, имевших отношение к ЧП и подлежащих увольнению из армии.

При подготовке этого приказа Маршал Советского Союза Гречко встречался с Брежневым и настаивал на том, чтобы был уволен и начальник академии генерал-полковник Адамов. Петр Михайлович знал об этом и ходил чернее тучи, не зная, что ему делать. Обращаться к Брежневу напрямую он не мог – не тот уровень, оставалось ждать решения Генерального секретаря и он уже ни на что не надеялся.

Но об этом происшествии знал и Романцев, как и о том, что ожидает начальника академии. Поэтому он прилетел в Москву и лично поговорил с Брежневым, отстаивая «честного порядочного генерала-героя», как он охарактеризовал Петра Михайловича.

       И Адамова не уволили из армии, объявив все же в приказе Министра обороны «строгий выговор» - гибель и увечья офицеров не могли пройти совсем безнаказанными. Можно было вздохнуть с облегчением и начальник академии, зная все подробности этого дела, счел необходимым позвонить Романцеву. Он поблагодарил Первого секретаря за участие в его деле и сказал, что всегда будет рад помочь. На что Григорий Борисович ответил простыми, но очень запоминающимися словами: «Ну, какие могут быть счеты, Петр Михайлович! Я отношусь к вам, как к настоящему коммунисту, ведь, по сути, произошла случайная ошибка. Мы должны всегда поддерживать настоящих людей, таких, как вы, ваша семья, и ваш младший сын, конечно. Кстати, передавайте ему привет. Знаете, будет чудесно, если Николай и моя Валентина будут чаще встречаться и дружить. Тогда бы мы уже и на других основаниях могли помогать друг другу».

         Вот об этом Николай совсем ничего не знал, а старший Адамов хорошо помнил слова Первого секретаря и считал для себя  обязательным поступать сейчас так, как желает Григорий Борисович, не считая его пожелание чем-то невыполнимым и расходящимся с собственными взглядами на жизнь.  После июньских событий генерал увидел, что реально ему может помочь только один человек – Романцев, и чувствовал себя перед ним в неоплатном долгу. После  их телефонного разговора Адамов ни на один день не забывал о том, кто его спас от полного разгрома и позора, которые реально могли произойти.

        Но в то же время Петр Михайлович не мог действовать по принципу настойчивости и «родительской воли», делая все от него возможное для улучшения контактов его сына с Валентиной Романцевой и, полагаясь больше на объективный ход событий и на  благоприятное  разрешение всех вопросов. Да и не мог он из-за занятости постоянно заниматься такими своеобразными делами, хотя и хотел исполнения  пожелания Григория Борисовича, не видя в нем ничего необычного.

          Прошел месяц и наступила июльская жара, плавящая асфальт со следами отпечатков тысяч каблучков и колеблющимся знойным воздухом. Город нагрелся, и теперь на пляже у Петропавловской крепости можно было уже не загореть, а поджариться. Воскресные электрички уносили горожан подальше от горячего гранита,  к лесам, рощам и фонтанам Петродворца, а по водной глади Невы и Финского залива носились сотни катеров и моторных лодок.

        Ни Николай, ни Марина никуда пока не уехали – у родителей не было еще отпуска, а ехать самостоятельно на туристические базы или в санатории оба не хотели. Может быть, так даже было лучше, они могли часто встречаться в разных новых уголках Ленинграда, где еще ни разу не были. Даже ехать в Москву к сестре Анне Марина пока отказалась, сказав, что для поездки лучше подойдет август.

Город дышал воздухом раскаленных плит набережных и ждал праздника – очень скоро на Неве должны появиться красавцы-корабли с разноцветными флагами морской грамоты. Но перед этим праздником произошло еще одно морское событие, которое увидел город-герой. Радио и телевидение сообщили о предстоящем за несколько дней, и все центральные улицы и проспекты города расцвели флагами и транспарантами.

В этот день  Марина и Николай стояли у набережной Морского вокзала, расположенного на Васильевском острове и со всех сторон их окружали тысячи людей, пришедших сюда с самого утра. Они остановились в хорошем месте – всего в  тридцати метрах от ажурной чугунной решетки, ограждающей въезд на причал. Свободный от людей и машин причал, был оцеплен милицией и военными. Серый свежевымытый асфальт отблескивал пленкой быстро испаряющейся воды, газоны с зеленой травой и цветники дополняли яркостью красок развевающиеся разноцветные флаги.

Возле самого здания вокзала прохаживались пограничники и таможенники, в тени липовой аллеи расположился военный оркестр и  рота почетного караула, у маленького фонтана стояли несколько генералов и офицеров.

День снова обещал быть жарким, по небу проплывали одиночные кучевые облака и только небольшой ветерок да утреннее время спасали людей, находящихся на открытой площади, от зноя и неминуемой дневной духоты.

Около одиннадцати часов площадь всколыхнулась словами: «Идет! Идет!» и люди стали приподниматься на цыпочки, стараясь рассмотреть судно, появившееся со стороны Финского залива и проходящее в этот момент возле основного маяка гавани.

—   Видишь? —   спросил Николай, показав в сторону крана.

Он видел уже очертания корабля, находившегося сравнительно недалеко.

Марина кивнула и радостно воскликнула:

—   Какие фигурки! Как в фильмах о старине!  

Рядом соседи тоже делились восторженными впечатлениями, и толпа превратилась в колышущееся гудящее людское поле. Людские лица осветились радостными улыбками, руки с флажками и букетами цветов поднялись выше в единодушном порыве радушия и доброжелательности. Под порывом усилившегося ветра затрепетали знамена, присоединяясь к людскому гомону, и площадь у причала приобрела облик одного огромного дружелюбного хозяина встречающего дорогого гостя.

А между тем в гавань медленно и величественно входило белоснежное судно с развевающимся флагом Дании - фамильная яхта «Неброский». По реям ходили матросы, убирая паруса и это об их, казавшимися издалека маленькими, фигурах, сказала Марина. На яхте блестели стекла палубных надстроек и латунные буквы на борту, развевались разноцветные флаги, и белые буруны волн плавно рассекались, уходя в стороны. Словно сказочный корабль пришел в ленинградскую гавань из романов о заморских походах и пиратах южных морей.  На ближайшем к берегу борту стояла группа людей, с интересом наблюдающая за встречающими, и на их лицах, которые уже можно было рассмотреть, читалось полное изумление от неожиданности такой встречи.   

Когда яхта полностью замедлила ход и стала швартоваться у причала, раздался грохот артиллерийского салюта и в небо взлетели тысячи ярких огней, которые с треском рассыпались в мельчайшие вращающиеся звездочки нескольких шаров с цветами флага датского королевства. Толпа радостно ухнула, задрав вверх головы, и в это время прозвучал очередной залп, а затем и еще несколько.

—   Где-то здесь сейчас и мой отец, —  сказала Марина, — может, в той группе, —   она показала на ветвистую липу, возле  которой стояли военные в парадных мундирах сухопутных войск, авиации и флота.

—   Моего тоже пригласили сюда, —   ответил Николай.   — Вечером еще будет большая встреча в Таврическом дворце.

В этот время подали трап, укрытый ярко красным ковром и на него первыми  ступили самые важные гости. Королева Дании Маргрете II - высокая белокурая тридцатипятилетняя женщина, одетая в белый костюм, красный жакет и в светлую шляпку, улыбалась белоснежной улыбкой и махала рукой в  перчатке. Чуть позади по трапу следовал муж королевы – принц Хенрик – сдержанный на улыбки стройный брюнет в сером костюме и с бабочкой.

 У трапа их встречал Григорий Борисович Романцев с членами бюро обкома, военные, представители городской интеллигенции и трудящихся. Девушки в национальных костюмах по традиции преподнесли огромный каравай с солонкой соли, а пионеры – букеты цветов.

Затем наступила очередь роты почетного караула и оркестра. Прозвучал доклад начальника почетного караула, оркестр исполнил государственные гимны Дании и СССР, королева  Маргрете II обошла строй караула. Торжественным маршем прошли солдаты и, когда они отдалились, группа прибывших датчан стала переговариваться между собой, с интересом разглядывая  военных и  оркестр,  празднично оформленную площадь, массы людей за милицейским кордоном. Было видно, что такой встречи они не ждали, да и государственного визита такого уровня королевская фамилия не совершала уже с семнадцатого года.   

Королева подошла к встречающим и людское море в очередной раз всколыхнулось радостными улыбками, разноцветными шарами, взмахами рук, букетами цветов, веселыми репликами и мельканием флажков. Она медленно шла мимо жителей города, вглядываясь в их лица и тоже махала им рукой.  В ее серых внимательных глазах возникали и вспыхивали десятки вопросов и эти лучи касались людей, вызывая у тех, на кого она смотрела, дружеские чувства тепла и ощущение встречи лучшего друга.   

О чем думала в эти мгновения встречи Маргрете II- внучка короля Кристиана? Может быть о том, что в этом прекрасном городе на Неве жила ее прабабушка – дочь датского короля, получившая имя Мария Федоровна и ставшая женой русского царя Александра III. Или о том, что бабушке пришлось в семнадцатом году бежать в Крым и потом возвратиться в Датское королевство к сестре Луизе.  А может и о том, что некоторые здания этого города напоминают ей родной Копенгаген, а самые старинные, еще петровской поры – родовое гнездо – замок Амалиенборг.

Королева Дании вежливо вслушивалась в реплики, звучащие из толпы, отдельные громкие слова и пыталась хоть что-то перевести. Она много училась и знала пять европейских иностранных языков, но русского языка, к своему сегодняшнему огорчению, королева не знала и понять ничего не могла.

—   Подходит сюда! —   шепнул Николай Марине и из-за голов горожан  показалась светлая шляпка.

Королева прошла совсем рядом, одаривая всех улыбками и помахивая рукой.  Кто-то из соседей дернулся ближе и попытался протянуть руку к королевской особе, но милиция была начеку и вежливо пожурила за такое проявление чувств.

Вскоре королевская чета отбыла в Смольный на беседу с партийным руководством области, и кортеж машин стремительно понесся по набережным Васильевского острова, а потом по набережным левого берега Невы. Погода в этот день не подвела, а оставалась солнечной и приветливой.

Однако после отъезда всей делегации Дании половина встречающих так и не покинула площадь у Морского вокзала. Оказалось, что перед отъездом в город, королева распорядилась показать свою яхту всем желающим, и эта новость неизвестным образом сразу-же распространилась в толпе.  Через час допуск на яхту был открыт, но ограничивался только прохождением палубы по кругу, о чем настоятельно попросили пограничники. Но и такой пятиминутный визит вызвал бурю радости и огромную очередь – когда еще попадешь на королевскую яхту! 

Вечером Марина и Николай встретились у Большеохтинского моста и, посидев на гранитных плитах у воды, отправились к Таврическому саду. Жара уже спала и в сумерках белой ночи горели только фонари центральной аллеи. Они не искали специального места ближе к дворцу, но именно здесь рядом с Таврическим дворцом и нашлась свободная лавка. Парк был свободен для входа, но возле дворца находилось достаточно много милиции и людей в штатском. Горели люстры на втором этаже, все окна были зашторены и освещены.

В это время во дворце давался ужин в честь приезда королевы Маргрете II и за старинными стенами не столько кипело веселье, сколько велась напряженная дипломатическая работа.

—   Все-таки, у нас не такой и большой город, Марина. Куда ни пойдешь, везде можно встретить королеву, —   пошутил Николай.

—   Интересная жизнь. Так и кажется, что она приехала к нам из сказок Андерсена.

—   Да, у нас нет ни царей ни королей. Как-то необычно в наше время.

—   Вот поэтому и существует выражение «Старая добрая Англия». Это можно отнести и к Дании, и к Норвегии, и к другим странам, где есть монархии. Они считают, что монархизм – это свидетельство старины и древней истории  страны.

—   Может зря в революцию царя расстреляли? Мог остаться, как историческая фамилия.

—   Ой, не знаю, Николай. Сказки Андерсена с теми королевами и наш царь – это, пожалуй, разные персонажи. Я не встречала в истории Скандинавии монархов с приставкой «Кровавый». Видимо, в России все-таки серьезно людей допекли, если такую кличку ему дали. Ведь это слово не какой-то случайный человек от злости придумал, а целый народ. 

—   Считаешь, что заслужил расстрел?

—   Я не судья и не могу ничего за кого-то решать. И мы с тобой не жили в те годы. То время надо судить только в то время. А издалека все видится несколько в расплывчатом свете. Вот только детей его жаль, они здесь ни при чем.

—   А вот датская королева совсем не похожа на тирана.

—   Даже нисколько, обаятельная женщина, я бы даже сказала обворожительная. Как, она тебе понравилась?

—   Да, на мою школьную учительницу похожа. Тоже часто улыбалась и, что удивительно, ко всем относилась одинаково.

—   После университета я буду преподавать и мне тоже понравилась вот такая доброжелательная линия поведения королевы. Хотя мы ее и не знаем, но она чем-то неуловимо внушает доверие. А это так важно при обучении – чтобы тебе верили.

—   И не только при учебе.

—   Пожалуй. Скажи, а ты хотел бы, чтобы у тебя знакомая девушка была принцессой или молодой королевой?

—   А зачем мне этого хотеть? —   Николай искренне удивился этому вопросу. — У меня уже есть королева. Ты  - моя единственная королева, Марина! И не надо мне ни твоего царства, ни замков, сами все построим! Правильно?

Николай крепко прижал ее к себе, и они  долго сидели, обнявшись, глядя на светящиеся окна второго этажа Таврического дворца. Белые ночи укрыли засыпающий город, и короткие гудки кораблей возвестили о начале их прохода под поднятыми мостами Большой Невы.

      Королевская яхта еще неделю стояла у причальной стенки Морского вокзала и за это время ее посетили не только ленинградцы, но и приезжие, и даже датчане-туристы, которые  у себя на Родине были лишены такой возможности. Датские моряки ходили по городу, встречая всюду радушный прием, фотографировались с жителями и обменивались сувенирами.

      За это время королева  Маргрете II посетила Москву, где встречалась с руководителями государства - Подгорным и Косыгиным, а затем ей предложили на выбор два маршрута для ознакомления со страной – в Грузию или в Среднюю Азию. Королева выбрала Кавказ, так как уже знала, что такое жара, посетив в детстве с отцом Иран. И всюду, где она бывала, обязательно посещала магазины и салоны, пополняя свою коллекцию шляпок.

Вскоре королевская яхта покинула свою стоянку и отправилась к родным берегам, но жители города еще долго вспоминали приезд королевы.

Через неделю город плавно перешел в продолжение традиционного праздника «Белых Ночей», когда музыка звучала на стадионах и в концертных залах, казалось, круглыми сутками и тысячи людей ночи напролет ходили по набережным, с благоговением глядя на разведенные мосты          и дворцы, отражающиеся в серой воде Невы.

        А потом наступил и праздник Военно-Морского Флота. Накануне сотни ночных зрителей наблюдали, как в Большую Неву плавно заходят военные корабли Балтийского флота из Финского залива. Медленно и торжественно между  сводами разведенных мостов прошли ракетный крейсер «Киров», два эсминца, сторожевой корабль и дизельная подводная лодка.

В этот день снова светило солнце, ушла в прошлое неделя зноя и Марина с Николаем снова встретились на Дворцовой набережной, где начинался второй по торжественности парад Ленинграда. Этот парад уже организовывал не штаб Ленинградского округа, а Ленинградская военно-морская база и все самое интересное проходило на воде Невы.

На белоснежном катере вице-адмирал Кубатов прошел мимо кораблей и поднялся на борт ракетного крейсера. На берег доносились приветствия матросов и крики «Ура!» в ответ на поздравления вице-адмирала. Вся набережная была запружена людьми, многие пришли сюда с детьми. Ведь город был крепко связан с этим праздником и своими стапелями со строящимися кораблями, и морскими институтами, и военно-морскими училищами, и всем укладом своей жизни.

Когда начался праздник, люди на набережной еще больше оживились, наблюдая и болея за команды гребцов на шлюпках и за пловцами. Со всех сторон послышались ободряющие крики и свист. А кто-то выкрикивал и имена участников заплывов, вытягиваясь за гранитный парапет и размахивая руками.

Вскоре диктор объявил то, чего ожидали в конце соревнований: «Прыжок с верхней площадки крейсера «Киров» выполняет мастер спорта Крылов. Высота площадки – пятьдесят метров». Все замерли, стих свист и разговоры, как в цирке при выполнении сложного номера.

Маленькая фигурка  наверху крейсера подпрыгнула вверх, оторвалась от площадки и по дуге полетела в воду. Через секунды черная стрелочка вонзилась в Неву, выбрасывая фонтаны брызг и исчезла, чтобы вскоре вынырнуть в стороне от места падения. Шумный вздох облегчения и громкие аплодисменты заглушили слова диктора, объявившего об окончании водноспортивного праздника.

—   Почти также, как в прошлом году, но все-равно интересно, —   заметил Николай.

—      А я впервые на этом празднике, —   призналась Марина. —   Не с кем было пойти, а одной...

—   И как? Понравилось?

—   Конечно. Но вот этот прыжок... С такой высоты... А если достанет до дна?

—   Не достанет. Здесь на фарватере Невы глубина, пожалуй, побольше, чем глубина Азовского моря, где всего пятнадцать метров.

—   А все-же опасно.

—   Не опаснее, чем с парашютом. Крылов не просто падал, он летел и управлял своим телом. А, если просто прыгнуть, то об воду с такой высоты можно и разбиться.

—      Смотри!  Там катера возят людей на корабли.

—   Да, обычно после этого праздника устраивают экскурсии на корабли.

—   И на крейсер?

—   Да. Если хочешь, можем стать в очередь, но это долго.

—   Ничего, постоим, расскажешь о кораблях.

—   Ну, тогда – вперед!

И, взявшись за руки, они со смехом побежали к гранитным ступеням, спускавшимся к воде.