Глава 30

 

    — Скажи, а все-таки это страшно  - прыгать с парашютом? — спросила Марина.

        Николай начал отвечать, но шум от встречного поезда заглушил его слова...

    Прошедший месяц наполнился такими событиями, о которых оба и мечтать не могли.

   В семье Адамовых наконец поменялась обстановка и чувства здравого смысла возобладали у обеих родителей Николая. После того ноябрьского дня, когда младший сын совершил затяжной прыжок и старшего Адамова пронзила острая боль от осознания того, что можно без войны потерять родного человека, генерал стал чаще говорить с Николаем. Не упоминая больше ни одним словом свои прежние наставления о выборе друзей. В наступившие слякотные зимние вечера генерал мог просто садиться с книгой в комнате  сына и, перелистывая страницы, всего-навсего наблюдать, как тот занимается. И мать прекратила говорить о том, что Николаю звонила Валентина, а она все-таки продолжала звонить. И все спрашивала, где ее одноклассник пропадает, хотя другая девушка на ее месте давным-давно бы все поняла и забросила это занятие.

   А перед Новым Годом Адамов сделал, наконец-то, что должен был сделать давно, но никак на это не решался. В один из вечеров он позвонил Загудину домой и договорился о встрече, а на следующий день они долго беседовали как старые добрые приятели, вспоминая, где служили, и общих фронтовых друзей. И жены генералов после этого поговорили по телефону, делясь любимыми рецептами новогодних блюд. Несмотря на промозглую ленинградскую погоду и порывистый ветер, дующий с Финского залива, в двух  семьях большого города стало теплее и уютнее. Через несколько дней Марина побывала у Николая  в гостях и была очень тепло встречена его родителями. А сам Николай сиял в этот вечер как никогда, показывая Марине свои поделки, альбомы с фотографиями и ее единственное фото на своем письменном столе. 

   В этот декабрьский период Николай долго раздумывал о том, говорить ли Марине обо всех перипетиях, встретившихся на пути их дружбы и том, как бережно он хранил огонек их отношений. В какой-то момент он решил рассказать, как к нему относится его одноклассница Валентина Романцева. Но потом, еще раз серьезно поразмыслив и  все, тщательно взвесив, решил, что своими откровениями только, пусть   непроизвольно, нанесет боль любимой девушке. И решил не придавать ушедшему большого значения и никогда не говорить об этой «чепухе» - как он назвал про себя этот суматошный период. Да, он назвал это «чепухой», хотя в глубине души понимал, что, на самом деле, прошел этап испытания его чувств и втайне гордился тем, что все выдержал.  Но, кто знает, что там еще может быть впереди – об этом Николай тоже думал, но уже без той тревоги, что сопровождала его мысли раньше.

   Перед Новым Годом родители с обеих сторон поговорили между собой и решили согласиться с просьбой своих студентов – отпустить их на зимние каникулы в Москву. У Адамовых тоже были там родственники, но, посовещавшись, взрослые решили направить молодежь к Анне Седовой – старшей дочери Загудиных —   большая квартира и от центра близко. 

... Сейчас они ехали в «Красной стреле», мчавшейся в темноте по направлению к столице, и редкие далекие огоньки мелькали сквозь голые ветви лесополосы, плавно перемещаясь к хвосту поезда.

Встречный со свистом пролетел мимо, и снова стало слышно стук колес своего вагона.

— Не страшно, —   повторил Николай. —   Я уже привык. Хочешь когда-нибудь посмотреть?

—  Нет, Николай, я очень впечатлительная и буду волноваться.

—   Непохоже на тебя, всегда спокойная,  и по виду не трусливая.

—   Знаешь, мы однажды с классом, давно-давно, в классе четвертом ходили на какую-то экскурсию. Шли спокойно по улице мимо ограды больницы. И вот кто-то из мальчишек нашего класса показал пальцем на желтое одноэтажное здание во дворе и говорит: «О! А я знаю, что там такое, там – морг. У меня дядя в этой больнице работает. Внизу в подвале стоят холодильники и они лежат там под простынями». Экскурсия была интересная – на обувную фабрику. Но ночью мне не ботинки и туфли снились, а вот это самое здание. Всего-навсего, один взгляд бросила туда, куда этот мальчик показывал, а запомнилось на целую ночь кошмаров... Ты же сейчас уже и затяжным прыгаешь?

—   Да, и затяжным.

—   Там случайностей еще больше может быть, —   она взяла Николая под руку и прислонилась щекой к его плечу.

—   Все проверяется, Марина, и надежность высокая.

—   Ладно, как-нибудь посмотрю. Только летом, и когда много спортсменов будут прыгать.

— Хорошо, договорились. 
         Очередной встречный поезд стал мигать огнями за окном, и, когда он промчался мимо, Николай заметил:

— А все-таки оживленная здесь трасса.

—   Конечно, два самых больших города. Я бы хотела как-нибудь проехать здесь днем, а то все ночью и ночью.

—   Давай и проедем на обратном пути. Рано утром выедем, приедем вечером.

—   Хорошо.

  Москва встретила их такой же пасмурной неуютной погодой, как и в Ленинграде, сырым ветром со снежной крошкой и вечной суетой трех вокзалов.

   Вскоре они, встреченные радостными возгласами, уже входили в квартиру Седовых, где вся семья оказалась в сборе. Марина познакомила  Николая со своей сестрой и ее мужем, раздала подарки, привезенные из Ленинграда, чему больше всего обрадовался маленький Мишутка, и быстро обошла всю квартиру, приговаривая: «Давно я здесь не была».  Потом тихо сказала Николаю: «Поговори с Алексеем о космосе», и они с Аней удалились на кухню.

   Алексей вовсе не удивился, когда Николай, присев на уголок дивана, показал на небольшую картину, изображавшую ракету «Восток» и спросил:

—   А вы имеете отношение к космической отрасли?

—   Для начала давай перейдем на «ты», —   улыбнулся Алексей. Разница в возрасте у нас небольшая, да я вижу, что ты не случайный знакомый Марины.

—   Давай, —   согласился Николай.

—   А космос... Это, пожалуй, единственное, что я немного знаю, а в остальном еще надо долго учиться.

—   Марина рассказывала, что ты хорошо учился в  техническом училище имени Баумана.

—   Правильно сказала. А сейчас работаю на заводе имени Хруничева. Это секретный завод и занимается космическими разработками. Ты понимаешь, что это информация не для всех.

—   Понимаю, —   кивнул Николай. —   У меня, ведь, отец тоже военный и рассказывал мне, что такое военная тайна.  Сразу после училища и попал на московский завод?

—  Да. Учился я хорошо и имел право выбора. На мандатной комиссии  сам попросился на этот завод, потому-что   часто слышал за время учебы словосочетания «На Хруничева разрабатывают», «На Хруничева создали». И на комиссии сказал: «Хочу распределения на Хруничева». Мне отвечают: «Хорошо, пойдете на ЗИХ». Я удивился и подумал, что меня не услышали. Говорю: «Зачем мне ЗИХ? Хруничева!». Я же не знал, что ЗИХ – это и есть завод имени Хруничева. Рассмешил всю комиссию!.. Вот так и попал.

— А можешь сказать, Алексей, чем конкретно занимаешься?

—   Если сказать «ракетами», то это очень общее понятие. Сама по себе ракета имеет очень много узлов, их надо и разрабатывать и строить. На заводе работает больше двадцати тысяч человек. Вот и считай, что треть из них проектирует, а две трети воплощает чертежи в изделия. Но для того, чтобы ракета получалась не реактивной метлой, а чем-то толковым, ее надо испытывать на стендах. Изготавливаются стенды для статических, динамических, тепловых, огневых испытаний... И всяких разных других. Мы должны полностью знать, что происходит с объектом в космосе.  Понимаешь, о чем говорю?

—   Понимаю.

—   Так вот я и занимаюсь конструированием стендовых машин.    

—   Наверное, не только  на испытаниях бываешь. И на пусках тоже?

—   Да, и при некоторых запусках.

—   Вот это здорово, даже по телевизору впечатляет!

—   Конечно. Интересно, когда ты видишь объект от первого болтика сборки до его запуска.

—   А что сейчас собирают, если не секрет.

—   О военных ракетах помолчу, а о мирном космосе могу сказать. О полете «Союз-Аполлон» слышал?

—   Конечно.

—   Вот этой программой мы занимались. А сейчас продолжаем собирать космические станции серии «Салют».  Вообще с самого начала станция имеет условное название «Алмаз», но для того, чтобы лучше было понятно всем, стали называть «Салютом».

—   Алексей, это на «Салюте» погибли три наших космонавта?

—   Да, это серьезная трагедия. Но считается, что станция здесь не виновата. Виноват спускаемый аппарат, который разгерметизировался... Космос – это непроторенная дорога и все здесь может быть. После этого случая и на беспилотных полетах были отказы систем управления. Но, в конце концов, станцию доработали. Второй летный «Алмаз» вращался вокруг Земли семь месяцев, а четвертая сборка летала уже два года, на ней побывало два экипажа.

—  А можешь сказать, когда примерно будет следующий полет?

—   О пилотируемых, честно сказать, не знаю. Там все решает комиссия. А мы сейчас собираем свои носители «Протон» и будем ими выводить по заказу Правительства ретрансляторы «Радуга» и «Экран». Чтобы люди везде могли телевизор смотреть.

— Все это хорошо, но есть, наверное, и разведывательные цели?

Алексей молча пожал плечами.

—   Ну, ладно, это и так ясно. А ты многих космонавтов видел?

—   Пожалуй, всех.

—   А сам не хотел бы слетать?

—   Любой, Николай, хотел бы из нашей когорты полететь. Кто еще лучше конструкторов разбирается в корабле и знает его до каждой заклепки! Да и самому посмотреть, как системы ведут себя в условиях космоса. Но после того как слетал наш Феоктистов, туда такая очередь, что не пробьешься. Так что, пока останемся на родном заводе.

Николай  хотел еще что-то спросить, но в это время из кухни донесся голос Ани: «Ребята, мойте руки!».

Алексей пружинисто поднялся с кресла:

—   Потом договорим, мы еще фотографии не смотрели.

Следующим утром Николай не увидел Алексея – тот еще с ночной темнотой умчался куда-то за город к смежникам, и обещал жене вернуться только через три дня.

«Вот так всегда!», —   сказала Анна за завтраком. — «Уедет в Подмосковье, а потом оказывается уже в другом месте – на Байконуре, в Плесецке или на каком-то заводе за Уралом. Я уже привыкла к этим выездам. Что где не получается - Алексея на самолет и вперед. Не конструктор, а пожарник».

   В этот второй день Марина и Николай посетили бабушку – Марью Фаридовну и почти до самой темноты слушали рассказы об ее выдающихся учениках, которые кем только не стали после школы. Казалось, что нет ни одной такой профессии, где бы ни трудились бывшие школьники заслуженной учительницы. Оказалось, что Марья Фаридовна по-прежнему общается со многими из них. Она хорошо помнила названия все городов и поселков, где были эти ребята, и безошибочно показывала маленькие кружочки на карте – чувствовалось, что она до сих пор старается вести по жизни своих учеников – словами и советами.

   Хотел было Николай, под впечатлением разговора с Алексеем, спросить, а нет ли среди выпускников Марьи Фаридовны людей, близких к космосу. Но вовремя сдержался и внимательно просмотрел старый альбом с фотографиями – и современными, и далекой послевоенной поры, некоторые потрескавшиеся и пожелтевшие, с ровными линиями и фигурной обрезкой. С глянца и матовой поверхности смотрели десятки молодых незнакомых людей с внимательными глазами и целеустремленными лицами. Какими они сейчас стали? 

   Уходили, когда уже стемнело. Час пик уже прошел и в метро было меньше народа. Они вышли раньше на одну остановку и пошли по старым петляющим улочкам Арбата. Впереди, за поворотами ярко светили фонари, обозначая территорию очередного посольства. Возле металлических оград медленно прохаживались милиционеры, а на высоких флагштоках лениво шелестели мокрые флаги разных цветов, подсвеченные снизу прожекторами.  Редкие прохожие спешили домой, туристов в это время уже не было. Сырой ветер дул из подворотен и гнал перед собой по тротуару мелкую снежную крупу.

—   Ну, как, не скучно? —   спросила Марина.

—      Как мне может быть с тобой скучно! Мы, пожалуй, еще никогда так долго не были вместе.

—      Была учеба, а сейчас каникулы. Но они быстро пролетят в этой суматохе большого города. Ладно, нам надо придумать культурную программу на завтра.

    —   Ну, на елку, наверное, не пойдем.

    —   Нет, елку оставим детям.      

—   Тогда, если хочешь, на каток, или за город – на  дачу Седовых.

—   Далеко дача?

—   Километров девяносто, возле Солнечногорска. Летом там красота: лес с грибами, Сенежское озеро с раками и лещами, катер...  А сейчас можно на лыжах покататься, там склоны хорошие.

—   Отличная идея, записываем в память первым номером.

—   Теперь ты дальше придумывай. Только не стесняйся – говори, куда ты хочешь попасть. Хоть и каникулы, но какие-то билеты мы все-равно достанем.

—   Ты говоришь, как золотая рыбка. Но есть ведь места, куда сложно взять билеты.

—   Конечно. Например, в Алмазный Фонд мы не пройдем, туда очередь на месяц, надо было заранее заказывать.

—   А почему?

—   Ограниченное количество людей. Заходит группа в двадцать человек, бронированные двери закрываются, и экскурсия продолжается минут сорок. Там хранится и корона Российской империи, и бриллианты, и золотые слитки, и исторические украшения... Короче, все строго по времени... Давай, что-нибудь реальнее.

—   А как насчет театра?

—   В какой?

—   Сколько песен Высоцкого переслушал, увидеть бы его! В театр на Таганку.

—   На Таганку, —   повторила Марина. —   Да, это, действительно сложно, даже москвичам. Придумаем что-нибудь... А я хочу пройтись по ВДНХ.

—   Отлично! Тогда с заходом в павильон «Космос» и в музей космонавтики возле станции метро.

—      Зайдем и туда, —   согласилась Марина. —   Я смотрю, тебя увлекла тема космоса. Алексей подействовал?

 —   Да я еще и раньше увлекался. И космическая  фантастика  мне очень нравится.

—   Тогда, если хочешь, можем и в планетарий заглянуть.  

—   Согласен, —   Николай радостно улыбнулся. —   Я вообще в нем никогда не был. А что, там можно звезды и днем увидеть? 

— При желании все можно, Николай, и даже поймать звезду, загадав желание. —   Марина на мгновение задумалась, отвлеченно глядя на старинный одноэтажный домик, чудом сохранившийся в переулке огромного города.

         —   В парке Горького сейчас почти все закрыто, —   вслух размышляла Марина. —   Но, все равно как-нибудь туда  сходим, ты не против?

         —   Пойдем, конечно.

         —   А если еще и в Измайловский? Там целая картинная галерея по выходным! Да и в Сокольниках неплохо. А на Воробьевых горах зимой лыжники прыгают... Как ты смотришь?

         —   И в Измайловский, и к Университету —   кивнул Николай. —  Я уже со счета сбился.

         —   Ничего, дома запишешь, я напомню.

         —   Москва – большая, за каникулы всего не увидишь, как ни старайся.

         —   А мы к этому и не будем стремиться, —   улыбнулась Марина.

         —   Главное, что мы вместе... Что еще придумаем?

   Они еще долго что-то планировали, стараясь заполнить этот короткий промежуток времени самыми запоминающимися событиями, посетить самые прекрасные места, вспоминали все новые и новые названия, связанные с Москвой. Говорили о самых разных уголках, где кто-то из них уже был или оба не были никогда и стремились туда попасть.

   И этот разговор, ведущийся в тихих арбатских улочках, продолжался очень долго. Наконец они снова вышли к Садовому кольцу, где из-за шума машин и толчеи, уже невозможно было спокойно разговаривать, а только громко и короткими репликами. А еще через несколько минут, пройдя по подземному переходу, вышли на улицу Толстого, где  в четырехэтажном сером доме довоенной поры и жили Седовы.

   На каникулы оказалось целое громадье планов. Но, когда пришло время их выполнять и претворять в  дела и страницы отдыха, то оказалось, что, стараясь все это исполнить, можно скорее устать, чем хорошо отдохнуть. И, поэтому, поразмыслив, было решено от части задуманного отказаться. Может быть, и с сожалением, но с чувством реальности.

   Из всего записанного на листок в клеточку удалось тоже осуществить немало. Марина с Николаем побывали в театре на Таганке, на вернисаже в Измайловском парке,  в цирке на Цветном бульваре, в Сокольниках и парке имени Горького, на Ленинских горах, в театре «Современник» и Планетарии.

   В день накануне отъезда они пришли к Останкинской телевышке и взяли билеты на экскурсию с посещением ресторана «Седьмое небо». Им повезло тем, что удалось попасть на дневной сеанс. Тем же людям, что стояли в очереди за ними, достались билеты на темное вечернее время, когда с вышки можно рассмотреть только тысячи ночных огней.

   Они вышли из здания на улицу и Николай, задрав голову, придирчиво посмотрел вверх на башню.

—   Пожалуй, погода не испортится, все будет хорошо видно. Смотри, и дымки нет!

—   Не представляю, что мы оттуда сможем увидеть, — Марина тоже посмотрела на огромную иглу, вознесшуюся далеко в небо.  —   Если даже с высотки университета пол – Москвы видно.   

—   Да весь город! Как с самолета с тысячи метров.

   В назначенное время они вошли в зал, где прослушали обзорную лекцию об истории создания телевизионной башни. А потом наступил тот момент, который все присутствующие встретили с радостным оживлением – их пригласили к башне.

   У входа все дружно достали паспорта и заполненные анкеты, проходя контроль, напоминающий правила осмотра в аэропортах. Затем прошли к шахтам лифтов. Когда закрылись двери большой кабины, она медленно тронулась с места и с плавным ускорением помчалась вверх – на табло быстро замигали пройденные лифтом метры, вызывая у экскурсантов удивление необычайностью больших чисел.

   На обзорном кольце экскурсовод стала показывать город, медленно проводя всех вдоль огромных толстых стекол. И то, что все ожидали увидеть, оказалось еще удивительнее ожидаемой панорамы. С этой высоты дома во все стороны света тянулись до самого горизонта, тая там -  в легкой сероватой дымке, и казалось, что Москва вообще не имеет границ и бесконечна. Это вид города вызывал радостное приподнятое воодушевленное горделивое состояние души. Такое, что многим хотелось запеть «Широка, страна моя родная...» или крикнуть с этой высоты - «Я люблю тебя, Родина!».

   Такое состояние легкой, поющей, счастливой  души испытывал в эти мгновения и Николай.  Но в то же время скрипящее чувство тревоги не покидало его бьющееся сердце, потому что точного ответа Марины он не мог знать.

Сейчас он стоял, словно перед очередным парашютным прыжком, а внизу медленно катились троллейбусы и искры от трамвайных дуг синими вспышками долетали до башни, касающейся антенной облаков. Сердце замирало, как перед шагом в темную неизвестную комнату, как в недалеком детстве - перед падением с крыши в высокий сугроб, как перед преодолением незримой черты, за которой мечта.

   Николай чуть тронул свою горячую щеку, будто боясь обжечься,  наклонился к уху Марины и тихо сказал:

—   Я люблю тебя, Марина. Ты украшаешь собой весь этот чудесный мир. Без тебя все вокруг лишилось бы своих красок.

   Вверху, совсем недалеко, проплывали рваные серые облака, и казалось, что в этот момент можно навсегда, в самых мелких деталях – будь ты художником - запомнить их очертания. Чтобы потом вспоминать их с радостью или со жгучей болью.      

   А внизу маленькие машинки двигались по своему асфальтированному пути и еле различимые фигурки людей сновали далеко-далеко от этой площадки, закованной в бетон и толстое стекло.

   Эта картина уже была знакома Николаю. Сколько раз он стоял у проема двери самолета и видел далеко внизу совсем другую жизнь, до которой предстояло лететь со свистом ветра в ушах, оторвавшись от дрожащего дюраля и ревущего мотора, оставшегося  за спиной.

   И сейчас, произнеся свои непростые слова, он замер, как перед решающим прыжком – без страха, но с ожиданием, показавшимся ему длинным до невозможности.  

   Она повернула к нему голову, и  в ее искрящихся радостных глазах отразился весь бесконечный город, заполняющий собой мир с массой слов и дел.  Взяла Николая за руку и тоже тихо ответила:

—   Коля! Я тоже давно люблю тебя... Пожалуй, еще со знакомства на Кавказе… Ты ведь сам видишь это.

—   А ты веришь, что мы всегда будем вместе?

—   Да, хочу верить.

—   Значит, так и будет. Это железно.

   Экскурсовод пригласила всех пройти дальше, и через несколько шагов группа оказалась на северной стороне смотровой площадки. Внизу простиралась территория Ботанического сада, и ровная линия железной дороги уходила в далекие северные края.

—  Завтра уже уезжаем в Ленинград, —   с нотами грусти в голосе произнесла Марина. —   Кончаются наши каникулы.

—   Ничего, зато впереди - летние. Там будет уйма времени, да еще  какого! —   Николай ободряюще улыбнулся.

   «А теперь мы пройдем в ресторан. За один час обеда площадка ресторана совершит один оборот, и вы еще раз все посмотрите», —   произнесла экскурсовод и первой шагнула к лестнице, ведущей этажом ниже.

   Перед уходом с площадки Марина и Николай  взглянули напоследок  на северную часть города. По Октябрьской железной дороге медленно шел маленький, словно игрушечный, очередной поезд на Ленинград. Последний вагон сверкнул красными огоньками и затерялся среди окраинных домов.