Глава 31 

   Об этом вылете Берестов узнал в пятницу, и суббота прошла в подготовке к  очередной командировке. С вызовом в штаб начальника секретной части Холодова, сказавшим недовольно, что летом он бы был уже на даче,  и сбором справочных материалов в управлении боевой подготовки.

   Давно миновал февраль, не принесший Загудину ничего, кроме скромной грамоты от Командующего, и напряженной работы в самом угрюмом расположении духа.  Начался очередной март  с туманами, талым снегом и подъемом воды в Неве для очередной тренировки комиссии по чрезвычайным ситуациям.

   В эту субботу Берестов прошагал почти все коридоры штаба округа, и его шаги гулко отдавались в длинных узких переходах. За окнами проплывали мимо Штаб военно-воздушных сил, Зимний дворец, сквер, Дворцовый мост, здание Адмиралтейства, бульвар, Исаакиевский собор. На третьем этаже, дойдя до уровня шестого подъезда, Берестов опустился этажом ниже и пошел в обратную сторону, чутко прислушиваясь к тишине выходного дня. Наконец, в районе оперативного управления, он услышал то, что искал – стук пишущей машинки. И уже через полчаса торопился обратно, бережно неся маленькую справочную раскладушку, похожую на шпаргалку.

—   Летим пассажирским рейсом, —   сообщил Загудин, принимая справку. —   Билеты возьмем у коменданта Пулково перед вылетом. Встречаемся в аэропорту в восемь часов, с собой ничего лишнего, —   генерал вышел из-за стола и подошел к вешалке. —   Сам-сам! — повторил он привычные слова, надевая шинель. —   Оденьтесь теплее, но не в бушлат!

   Утром реактивный лайнер Ту-134 взмыл в небо и, пробив облачность, показал красное солнце, висевшее низко над горизонтом.  Самолет взял курс на север, и вскоре в разрывах облаков можно было рассмотреть заснеженные озера и неприветливые остроконечные вершины Хибин.

   Конечно, Вадим знал, что в средине марта будут учения в Заполярье, но не знал – поедет ли он в те края, а,  кроме этого не ожидал, что ехать придется на два дня раньше его предположений.

—      Напомните мне, когда вернемся, о коменданте! —    строго произнес Загудин, ворочаясь в кресле. —   Ко мне его – стервеца!

—      Ясно, —   ответил Берестов, глядя, как генерал пытается устроиться, чтобы вздремнуть.

—   Я ему найду место в комендатуре на Новой Земле!

       Дело в том, что места им достались в конце салона и спинки кресел там не откидывались. Поэтому к концу рейса Загудин настолько зарядился отрицательной энергией, что половину дороги до Мурманска вообще промолчал и никак не реагировал на рассказы сопровождающего майора о красотах Кольского залива и о памятнике неизвестному солдату, названному в народе «Алешей».  

      И только после завтрака с жареным палтусом и бутербродами с семгой Загудин оживился, и стал таким же деятельным, как всегда – предстояло много работы.

     Из Дома офицеров выехали в штаб дивизии, где генерал с головой погрузился в карту обстановки и план учений. А Берестова оставил в оперативном отделе разбираться в обстановке самому.

     Для начала Вадим поднял трубку дальней связи и через «Надежду» и «Вулкан» вышел на городскую сеть Ленинграда, сообщив жене Юле, что уже долетел. Затем подошел к окну в коридоре и определился, в какой части города он находится. С третьего этажа хорошо просматривался Кольский залив, разноцветные многоэтажки, ярусами опускавшиеся к порту, железнодорожный вокзал и памятник на окраине города. По заливу медленно двигались суда, сопровождаемые десятками чаек, а в районе железной дороги поднимались ввысь в морозный воздух множество дымов разных оттенков – от прозрачно-белого до асфальтово-черного. Где-то за грядой сопок пряталось солнце, отбрасывая длинные тени от фонарей. Перейдя на другую сторону здания, Берестов увидел в окно такие-же разноцветные коробки домов, но уже взбирающиеся вверх по склонам. А между кирпичными и панельными домами стояли вперемежку старые деревянные и, огороженные заборами, обширные промышленные зоны.

     Вадим вернулся в оперативный отдел и сразу был встречен вопросом улыбающегося майора небольшого роста с тонкими щеголеватыми черными усиками:

—      Что-то я вас не припомню, товарищ старший лейтенант. Вы у нас впервые?

    —   Да, раньше здесь не был.

—      О! У нас отличные места! Не хотели бы сюда попасть служить?

—   Почему бы и не послужить. Здесь, насколько я знаю, еще и льготы есть.

—   Есть и льготы – полтора оклада. А шапку мы тоже так называем – за полтора уха. —   Майор облокотился рукой о стол и внимательнее взглянул на Берестова. —   Что, точно хотите послужить?

—   Пошлют – поеду. Но я знаю, что сюда не всех посылают.

—   Ну, вас то пошлют! —   хмыкнул майор. —   Попросите своего шефа, и вперед к нашим снегам. Сюда приезжают по осени выпускники военных училищ и их распределяют по полкам. Правильно говорите – не простые ребята. Так у нашего кадровика есть шутка – он ее из года в год повторяет, и все она ему никак не надоедает. Он рассказывает прибывшему лейтенанту о славном пути нашей дивизии, а потом спрашивает: "Так, в каком полку хотите служить? В поселке Нагорном или в городе Печенге?». Знаете, где Нагорный?

—   Нет.

—   Вы там были – возле дома офицеров. Полк стоит на окраине Мурманска. А Печенга – сто километров отсюда, ближе к Норвегии, чем к нам. И вот, когда лейтенант, незнакомый с географией, слушает вопрос кадровика, то первое, что попадает ему на слух, слово «город». И он, естественно, выбирает Печенгу с ее двумя десятками домов. И вдалеке от цивилизации. —   Майор коротко ответил на чей-то телефонный звонок и взглянул на часы. —   Хотите знать замысел учений?

—   Конечно, это интересно.

—   Тогда, подходите ближе.

       Майор оторвался от стола, прокашлялся и, сразу посерьезнев, начал говорить, водя карандашом по карте. Карандаш же плавно заскользил по небольшим речушкам, изгибам сопок, по тонким линиям дорог и болотам, вырисовывая группировки вражеских войск и направления выдвижения мурманской дивизии.  Чувствовалось, что майор решил потренироваться в докладе и нашел себе благодарного и внимательного слушателя. Может быть, он знал, что его обязательно, как оператора, призовут к ответу  на одном из этапов учений, и надо суметь отстоять любую  стрелочку, проведенную на карте.       

   Из всего сказанного Берестов понял, что по замыслу учений, противник решил нагло проникнуть на нашу территорию и объявить эту часть Кольского полуострова своим, потому-что здесь жили их предки и большинство местных названий на их языке. Грубо нарушив условия мирного договора, по которому эти места  давно принадлежали СССР. Этот недружелюбный сосед высадил морские десанты, вторгся в наше воздушное пространство и разбомбил у побережья все, что только мог. Несмотря на сильнейшее противодействие нашей противовоздушной обороны и свои потери в самолетах. После воздушного вторжения  враг предпринял сухопутную операцию и на ряде участков пересек нашу границу с вклинением в глубину на пять – десять километров. На переговоры не идет и собирается продолжать наступление в направлении на юго-восток, подтягивая к границе резервы из глубины. В этих условиях боевые части, находящиеся непосредственно у границы, уже ведут тяжелые бои. К ним на помощь выдвигаются части мурманской дивизии, которые с марша вступают в бой и вынуждают противника отойти за линию государственной границы.

   Берестов смотрел, как майор уверенно водит указкой по карте, без запинки называет числовые данные, быстро и точно произносит   финские названия населенных пунктов, таких, что, казалось, без долгой тренировки не обойтись.  Перед его глазами проходили колонны техники, мчащиеся в снежной морозной круговерти темной заполярной ночи вперед – туда, где прорвался враг; лыжники, бесшумно скользящие в белых маскировочных халатах вдоль колонных путей; длинная извилистая цепочка огоньков, уходящая за горизонт. Эти картины были взяты откуда-то из фильмов о войне, а как на самом деле все это будет претворяться в жизнь на просторах Заполярья, еще предстояло увидеть.

   И еще Берестов думал о том, что это интересная работа – разрабатывать военные операции, и пытался представить себе – сколько же надо для этого всего знать.

—   Майор Лазуткин доклад закончил, —   сказал майор и улыбнулся. —   Ну, как? Все понятно?

—   В принципе, по карте то все. Но, как говорил Суворов, гладко было на бумаге...

—   Знаю я это изречение, —   перебил майор. —   Но здесь все выверено до мелочей – сами увидите. Наши ребята за три месяца прошли ротные, батальонные учения, штатные стрельбы. Так что толк будет.

   Дверь приоткрылась и подполковник с красной папкой в руке, вытирая лоб платком, крикнул в проем:

—   Лазуткин! Быстро сюда.

   Через минуту майор вернулся в кабинет и, натягивая шинель, сказал:

—   Будет у нас еще время поговорить, товарищ старший лейтенант – приказано вашего шефа сопровождать за город.

   Вскоре машина, потряхивая на ухабах, пробиралась к центральным улицам города и Загудин с интересом рассматривал при свете дня разноцветные панельные коробки домов. «Волга» проехала мимо гостиницы «69 параллель», поселок Нагорный, мост через Кольский залив и свернула к Мурмашам.  Рядом с дорогой пошли темные деревянные дома, высокие дощатые заборы, и железные ворота между ними.

—   Что это? —   спросил генерал, показывая на один из таких длинных заборов и виднеющиеся вышки.

—   Это колония строго режима, товарищ генерал.

  Километров через пять, уже за пригородом снова показался черный забор с колючей проволокой и Загудин опять поинтересовался – что за забором.   

—   А это – общего режима, —   ответил Лазуткин, привыкший к виду подобных строений.

   Они проехали по неплохой грунтовой дороге достаточно долго и вдали снова показались мрачные высокие заборы.

—   Опять тюрьма! —   предположил генерал.

—   Нет, это какая-то база Северного флота.

—   У вас здесь что ни забор, так  воинская часть или колония!

—   Места такие... Отдаленные.

   Вскоре проехали зверосовхоз, возле которого тоже приткнулась база хранения техники, потом несколько радиолокационных комплексов, зенитный полк, саперный батальон  и небольшой учебный центр.

   Загудин все с интересом рассматривал, слушал объяснения оператора, но ни в какие  части не заезжал, объяснив это просто: «Их и так уже задергали перед учениями, им сейчас не до нас».

   И когда стало быстро темнеть, а сизый морозный туман начал сгущаться, клочьями падая на дорогу в свет фар, генерал скомандовал: «Возвращаемся в город!». 

   Короткий день, лишь чуть вспыхнув далекими лучами холодного заполярного солнца, быстро закончился.  После ужина в гостинице  Загудин предупредил Берестова:

—   Завтра выезжаем рано и сюда больше не вернемся. Подъем в пять часов.

   Почему такой ранний подъем, Берестов понял следующим утром, когда задрожала земля от запуска десятков мощных двигателей в соседнем Нагорном мотострелковом полку и сизый дом от холодного несгоревшего дизельного топлива заведенных, но не до конца прогретых машин, окутал все вокруг на сотни метров. Учения начались.

   Завтракать пришлось по укороченной программе, наскоро пережевывая бутерброд, и обжигаясь горячим чаем, – после того, как Загудин заглянул в кафе и сказал: «Догоните у парка!».

   Сам парк был окутан дымным туманом, из которого выскакивали люди в комбинезонах, поправляя на ходу вещмешки, оружие, противогазы и полевые сумки. Все походило на растревоженный муравейник и какое-то суматошное броуновское движение. Но, зайдя с генералом на контрольно-технический пункт, Берестов не увидел здесь никаких признаков суматохи и ночной паники. В полутемном помещении, где висел дым от нервного перекура, командир полка спокойно наблюдал за светящимся табло  и, повернувшись к вошедшим, сразу доложил Загудину о количестве машин, ушедших из парка. 

—   Добро! —   кивнул генерал, поправив фуражку. Через сколько времени  уйдет последняя машина?

—   Через сорок минут.

—   Хорошо, встретимся в районе учений. —   Он посмотрел на табло, где тикали двое танковых часов и повернулся к Берестову. —   Пошли! —   И уже на улице добавил: —    Теперь можно и позавтракать.

   Вернувшись в Дом офицеров, Загудин спокойно позавтракал, о чем-то сосредоточенно размышляя. А Берестов уже не стал есть, занявшись сборами в дорогу.

   Между тем, ночь медленно сменилась сумеречным рассветом, слабо осветившим ближайшие дома и огромную черную тучу над парком боевых машин, медленно смещающуюся в сторону залива. А через некоторое время подошли «Волга»  и «УАЗ» из штаба дивизии вместе с сопровождающим – майором Лазуткиным. Только теперь Загудин сказал о дальнейшем маршруте:

—   Едем в аэропорт.

   Дорога оказалась совсем иной, чем накануне: снежные переметы на поворотах были разбиты следами гусеничных машин и тяжелогрузных автомобилей. Тут и там эти следы вылетали на обочины, выворачивая из-под снега темные камни и россыпи щебня.

   Выехали за город и поехали по следам недавно прошедшей здесь техники. Километров через десять, за очередным поворотом у обочины одиноко стоял гусеничный транспортер без всяких признаков жизни.

—   Что, брошенный? —   тревожно спросил Загудин. — Стой! Берестов, узнайте в чем дело!

   Адъютант шагнул из машины в морозный свежий ветер и через секунды стукнул в дверь кабины. Когда дверь открылась, он подтянулся за поручень и, сдвинув механика – чумазого удивленного паренька, нырнул внутрь.

—   Ну, что у тебя?

—   Температура поднималась, доложил взводному, а он приказал «Вперед!». Но потом обороты стали падать...

—   Понятно, —   остановил его Берестов и включил зажигание.

   Температура охлаждающей жидкости была около семидесяти градусов. Он попробовал провернуть стартером коленчатый вал двигателя и это удалось, но температура сразу поднялась.

—   Куда антифриз дел?

—   Не знаю, —    механик простодушно пожал плечами.

—   Ничего не трогай, жди летучку. Если заведешь — заклинит двигатель.

—   Есть.

   Берестов сел в «Волгу» и доложил Загудину о причине остановки.

—   Поехали! —   генерал поправил фуражку. — Не замерз бы.

—   Машина технической помощи подберет, —   обернулся Лазуткин.

   Впереди больше не было остановившейся техники, но генерал снова скомандовал водителю «Стой!» и сказал ему:

—   Откроете желтый чемодан в багажнике и достанете мне папаху.

   Прошло несколько минут ожидания и появился растерянный водитель.

—   Товарищ генерал, багажник не открывается, замок замерз!

—   И Вы – водитель, не знаете что делать?

   Молодой парень широко раскрыл глаза и отрицательно помотал головой.

—   Пописайте на замок, солдат!

—   Серьезно?!

—   Давайте, быстрее, всю кабину выстудили!

   Проехали несколько поселков с другой стороны Кольского залива, откуда Мурманск был виден совсем по-другому – разноцветными коробочками домов среди снежных вершин сопок. А вскоре позади остался и поворот на полуостров Рыбачий.

—   Вот там, в летнее время и пасут оленей, —   объяснил Лазуткин, махнув рукой в сторону полуострова. Загоняют их туда и роют большую широкую траншею на перешейке, чтобы они никуда оттуда не ушли. Все! Вокруг вода. И ходят они по тундре до самой осени.

—   А что за вехи? —   показал Загудин на длинные жерди по сторонам дороги.

—   Здесь же метели постоянно, товарищ генерал. Бывает так переметает снегом, что не видно и границ дороги. Только по этим вехам и определяют дорожники, где чистить снег, чтобы с обрыва не упасть.

Генерал посмотрел на часы и заметил:

—   Долго едем. Но ничего, еще час до прилета. Будем встречать генерала армии Лапченко, он назначен приказом Главнокомандующего главным инспектором на этих учениях. А прилетает из Москвы, как и я, обычным рейсом.    

   Ждать самолета пришлось чуть больше часа, и вскоре Загудин уже приветствовал у трапа высокого плотного генерала, медленно спустившегося вниз. Вслед за генералом показался и старший лейтенант с двумя чемоданами в руках. Лапченко сел на заднее сиденье «Волги» вместе с Загудиным и Берестовым, майор Лазуткин на свое место старшего машины, а прибывший  адъютант загрузился в «УАЗ».

—   По Заполярью только двумя машинами нужно ездить, если не тремя, товарищ генерал армии, —   пояснил Лазуткин, когда машины стали петлять между заснеженными сопками. —   И пассажирские автобусы ходят по два, а иначе замерзнуть могут люди.

   Лапченко с равнодушием рассматривал огромные камни в снегу и  было видно, что он никак не может отойти от сумасшедшей круговерти московской жизни, которую оставил всего три часа назад.

—  Здесь были сильные бои, —   сказал Загудин, читавший недавно литературу о местах, где предстоят учения.

—   И зачем нам эти камни? —   кивнул Лапченко на очередной поворот с темными и безжизненными острыми скалами, торчащими из-под снега.

—   Все-таки, полезные ископаемые, никель, урановая руда, —   заметил Загудин. —   Стратегические, можно сказать. Запасы. Для оборонной промышленности, в первую очередь.

—   Да это я так, —   успокоил его Лапченко. —   Никогда в жизни здесь не был.

—   А в этих краях и коровы есть, не только олени, —   повернулся Лазуткин, вызвав у генералов ироничную улыбку.

   Вскоре дорога плавно вошла в долину, и впереди показался небольшой обелиск с красной звездой, а за ним и мост через реку.

   Лапченко всмотрелся в окружающие места и спросил у Загудина:

—   Это об этих боях вы говорили?

—   Да. Здесь в этих местах в мае сорок второго почти вся дивизия замерзла.

—   В мае? —   переспросил генерал армии.

—   Майской ночью. Дивизия наступала, шинели остались в обозе, а ночью ударил сильный мороз. Костров разжечь не из чего, леса нет.

—   Жаль ребят.

—   А потом на этом рубеже по реке Титовка была оборона вплоть до сорок четвертого года.

—   Два года обороны! Да там речку воробью перепрыгнуть можно! —   удивился Лапченко.

—   Можно, Иван Константинович, —   кивнул Загудин, а  оборона была. И не могли немцев прогнать все это время – сил не было. Доходило до того, что одна артиллерийская батарея только и прикрывала эту дорогу.

   Загудин по пути еще много говорил об окружающих их местах, и, когда они въезжали в Печенгу, Лапченко  уже по- другому смотрел на окружающие поселок скалы.   

   Через два дня заслушиваний и маршей состоялся тот самый бой в районе горы «Шар», который и поставил мурманской дивизии оценку. Лапченко оценил прошедшие учения «хорошо». И радостный командир дивизии полковник Ищенко предложил гостям перед отъездом слетать на вертолете в интересное место. Генерал армии заявил, что терпеть не может эту «консервную банку» и остался в гостевом домике, а Загудин согласился, считая, что комдив просто хочет с высоты показать зимнее Заполярье.

   Однако, вертолет, поднявшись в воздух, не стал наматывать экскурсионные круги, а взял четкий курс на северо-запад. Они пролетали километрах в шести от линии норвежской границы и в синей дымке виднелись маленькие проплешины среди сопок с миниатюрными домиками.

   Вертолет приземлился на полянке среди двух низких сопок, и, выйдя наружу, гости прошли пешком еще сотню метров по глубокому снегу. С ними шел и механик вертолета, который стал очищать  какую-то бесформенную вещь, спрятанную под белым покрывалом зимы. Загудин не сразу понял, что же интересного может быть в этих изломанных линиях и поглядывал на командира дивизии, стоящего в стороне с загадочным видом.

   Механик быстро отбрасывал снег, прикрывая предмет своей широкой спиной,  и, когда он отошел в сторону, все увидели обломок искореженного крыла.

   Загудин подошел ближе и посмотрел на острые края серого зазубренного алюминия, где на самом краю виднелась часть известной ему эмблемы – звезда с отходящими в стороны синими и красными полосами.

—   Умеет у нас работать противовоздушная оборона страны, товарищ генерал! —   восхищенно произнес Ищенко.

—   Конечно. А когда это было?

—   Еще до моего назначения сюда, году в семидесятом. Но передается, как реликвия, по наследству.

—   Что-то я не помню ничего подобного.

—   В газетах не было ничего, а американцы к нам не обращались.

—   Вот тебе и мирное небо над головой, —   заключил генерал и пошел к вертолету.   

   В Ленинград возвращались на самолете Командующего и вылетали с аэродрома, расположенного недалеко от Печенги. Турбовинтовой АН долго гудел, поднимая снежную пыль вдоль рулежной дорожки, затем натужно взревел на полные обороты и оторвался от земли.

   Берестов занял место рядом с адъютантом Лапченко, и некоторое время наблюдал, как тот рисует непонятные каракули в тетради.

—   И что это у тебя за художества?

—   Стенографию учу.

—   Где-то пригодится?

—   Угу, —   кивнул адъютант. Шеф решил свои мемуары дополнить и диктует мне иногда, что вспомнит. Вообще, интересная штука, хочешь почитать.

   Берестов пролистал учебник, посмотрел на разные обозначения слов, но стенография его не заинтересовала. Куда интереснее было смотреть на землю сквозь разрывы облаков.

   После возвращения из Заполярья Берестов получил приглашение, которого долго ждал. Еще год назад, разговаривая с председателем военного трибунала округа генералом Силаевым, он попросил посмотреть интересное дело. Тогда генерал пообещал и, как оказалось, не забыл. Позвонил офицер-юрист  и сказал - в какое время можно прийти.

   Вадим сумел вырваться на час из штабного круговорота и прийти в трибунал, благо, что он  находился совсем рядом – по другую сторону арки.

   Трибунал рассматривал дело о предательстве литовских националистов. Двое мужчин, фактически уже проживших длинную жизнь, отвечали на вопросы закрытого заседания трибунала  через тридцать лет после окончания войны. Они медленно, словно удлиняя этим трибуналом свои жизни, рассказывали о том, что делали в войну. Как охраняли лагерь военнопленных, как выводили на расстрелы, как сами стреляли по людям даже без приказа, как фотографировались у ям с трупами, как получали деньги, как прятались после войны... Страшные люди, совсем непохожие на убийц, говорили, словно рассказывали о повседневности. И узнавали себя на фотографиях – молодых, в фашистской форме.

   Вадиму достаточно было один раз посетить трибунал, чтобы понять – с кем там приходится мирно беседовать военным юристам.

   Наступил май и Загудин внезапно предложил Берестову уйти в очередной отпуск. Что скрывается за словами генерала: «Неизвестно что дальше там будет», Вадим точно не знал, подумав, что все связано с планами боевой подготовки.

   Но, вернувшись из отпуска в июне,  узнал от Сивакова, что дело не только в планах учений и проверок. Петр Иванович  в первый же день, не давая времени на раскачку, вызвал Берестова к себе и для начала спросил:

—   Ну, что, отдохнул?

   А, получив утвердительный ответ, сказал:

—   Хорошо. Тогда, к делу, Вадим. Присаживайся, чтобы не упасть, разговор не короткий. И для начала вопрос: ты, когда в марте был в Заполярье, Шемина там видел?

—   Нет, —   удивился Берестов. —   Мы с генералом одни летали.

—   А Золотова там не встречал?

—   Откуда, Петр Иванович! Там не было Командующего.

—   Знаю, что не было, это я так – для проверки своей памяти — Сиваков прошел по кабинету и сел на диван. —  Пока ты отдыхал, здесь обозначились некоторые вещи и произошли кадровые изменения. Дело в том, что на командировочных удостоверениях можно получать деньги. Оказалось, что через наших финансистов прошло много командировочных документов на Шемина и Золотова, и по ним были незаконно получены деньги. Получается, что оба почти постоянно в разъездах, а реально выезжают не так часто. То есть, командировочные документы с отметками и печатями просто  - напросто привозились из частей. А потом проводились по ведомостям с выдачей командировочных  денег.

   Берестов с сомнением спросил:

—   И что, Петр Иванович, есть их подписи?

— Шемин лично оформлял командировочные и получал деньги, все проверено. Надеюсь, у тебя таких случае не было?

—   Что вы, Петр Иванович! —   Берестов встал с дивана.

—   Знаю, сиди. Командующий уже перевел Шемина на другое место службы – в Вологодскую область. Золотову он поверил, да и подписей Максима Владимировича за получение денег нигде не нашли.  Хотя... Кто его знает,  —   Сиваков прошел по кабинету и хмуро показал на свои папки: —   Ни одного Военного Совета нормального не проходит. За это время еще и управление боевой подготовки отличилось. Твой шеф, когда на охоту ездил, всегда лицензию покупал. А эти птенцы Пологова на полигонах дичь бьют, рыбу глушат... Всего  зверя истребили. Жалобы от населения пошли... Прямо у домов уже из ружей палят...  После основного Военного Совета опять будет малый совет. Такая вот обстановка.

   Сиваков махнул рукой, словно отбрасывая от себя все неприятности, и уже другим спокойным тоном сказал:

—   Загудин уезжает, Вадим. Вообще то, он сам тебе должен об этом сказать, но нам надо решить один вопрос.   

   Берестов удивленно взглянул на Секретаря Военного Совета.

—   Куда, Петр Иванович?

—   Советником во Вьетнам. И помощник там у него будет другой человек – из разведуправления. Совсем другая специфика, войсковики там нужны в другой роли. Но тебе предлагается другая должность, и об том я тебе сейчас расскажу.

   Сиваков достал из сейфа небольшую серую папку,  вытащил из нее несколько распечатанных листов и сел за стол.

   Говорили они с полчаса, и за это время в кабинете не раздалось ни одного телефонного звонка. А, может, Петр Иванович и просто выключил телефоны. В конце разговора он заметил:

—   Посоветуйся с  женой, но в общих чертах.

   Думать Берестову над тем, что предложил Сиваков, пришлось, действительно, серьезно. Так было все неожиданно и важно. Да и с Юлей они говорили на эту тему весь вечер. На следующее утро Вадим дал полковнику положительный ответ.

   Через неделю Загудин улетал в Москву. Командующий дал свой самолет  и в субботу, теплым солнечным  утром семья генерала стояла на краю летного поля аэродрома Лукашево. Легкий ветерок шевелил траву и трепал полосатый чулок на флагштоке.

   Сначала генерал позвал Берестова и сказал:

—   Я сказал кадровикам, чтобы вы сами смогли выбрать себе должность.  Петр Иванович поможет, если будет надо. До свидания. —   Он пожал руку и сделал несколько шагов к семье.

   До Берестов долетели слова генерала, обращенные к Марине и Николаю Адамову - «Позвоните мне, как сессия прошла» и тревожный голос Татьяны Федоровны, говоривший об азиатской малярии. Через минуту Загудин решительно произнес: «Все! Все!» и пошел к самолету.

   Гул моторов перекрыл все голоса, докатился до леса, и оттолкнувшись от стены деревьев, взлетел ввысь, стараясь догнать взлетевший АН, быстро уменьшающийся в синеве  неба.

   Возвращаясь в Ленинград, Берестов думал об оставшихся делах и о том, что заканчивается его адъютантская служба. За окном машины проплывали пригороды города и с правой стороны на фоне небольшой рощицы две электрички неслись во встречных направлениях. Вадим вздохнул и почувствовал необыкновенную легкость во всем теле, будто он освободился из жестких стянутых ремней, крепко державших его долгое время.

   У проспекта Стачек Берестов  отпустил машину и пошел пешком к тому небольшому скверу, где любила по выходным дням гулять его семья.  Ажурные чугунные решетки, сделанные еще на Путиловском заводе, прервались входной аркой, и Вадим пошел по гравийной дорожке. На лавочках у клумб с цветами сидели молодые мамы и пенсионеры с газетами. Детская площадка была наполнена шумом детворы.

   Маленькая Люда издалека узнала отца по военной форме и побежала навстречу. Вадим поднял дочь высоко над головой и, улыбаясь, спросил:
 —   Когда же ты успела так вырасти?

   Счастливый детский смех был ответом на его вопрос.