Глава 4 

Широкая лесная тропа, вмещающая солдатский строй в колонну по три,  вела из танкового парка в расположение учебного полка. Серый песок еще хранил небольшие лужицы от прошедшего летнего дождя, чуть унявшего июльскую жару. Высокие сосны слабо качали верхушками, трава блестела круглыми стекающими капельками, которым суждено вскоре высохнуть без следа. Выглянуло солнце и послало сквозь деревья несколько широких лучей, похожих на прожекторные, из светлых пятен от земли поднялись маленькие испаряющиеся облачка и полетели к своим большим собратьям, проплывающими по небу косматыми клочьями на восток.

В тенистом лесу легко дышалось, и Берестов, шагая в одиночестве, наслаждался этими мгновениями длинного перехода по красивым местам, где кроме небольшой прохлады, пахло сосновой смолой, полевыми цветами и болотной тиной.

Среди ветвей мелькнул рыжий хвост, и лейтенант на мгновение остановился, пытаясь определить дальнейший путь зверька. Но белка беззаботно прыгала с дерева на дерево, пробираясь вперед по одному ей известному пути, проходящему, впрочем, вдоль лесной тропы. Берестов сделал несколько шагов, задрав голову вверх, и скоро, перецепившись через выступающие корневища, громко крикнул, помогая себе не упасть на землю. Он пробежал с наклоном вперед, удержался на ногах, но от его выкриков белка метнулась в лес и исчезла из виду.

Берестов оглянулся назад и узнал то место, где он цеплялся за корни уже не первый раз. Третий год он уж ходил по этому знакомому маршруту: из поселка Серово, где находился учебный танковый полк, к  парку боевых машин, и дальше – на танкодром, стрельбище, вододром и специализированные городки. Все это время он командовал учебным танковым взводом, готовившим механиков-водителей средних танков, и уже считался, по сроку обучения и шутливой условной иерархии, разработанной коллегами-офицерами, «профессором».

Смущало только одно: в военном училище Берестов изучал более совершенную машину, и когда впервые попал в парк полка, серьезно расстроился.  «Попал в исторический музей!» – таково было первое впечатление. Но потом освоился и изучил все эти «экспонаты», как он их сначала и называл. Интересными оказались и Т-55, и самоходки СУ-100, и мощные «утюги». Когда Вадим первый раз увидел тяжелый ИС-2 в действии, его удивлению не было предела, и он восхищенно смотрел, как, медленно переставляя траки по дрожащей земле, двигается танк времен войны. Сорокасемитонную махину на пониженной передаче не могли остановить ни бетонные стены, ни толстые деревья, ни глубокие рвы.

Сразу же, по прибытию в полк, Берестов поделился своими сомнениями с командиром роты – мол, не эти танки я учил, – крепкий светловолосый майор с веселой искринкой в глазах, улыбнулся и заметил, что профессионал должен все уметь и все осваивать.  А в конце ознакомительного разговора доверительно сообщил, что эти танки старого парка будут, в конце концов, заменены, и в полк придут новые машины с Кировского завода. Эта весть воодушевила молодого лейтенанта, но прошло три года, а изменений не видно.

Раздумывая о дне грядущем, Вадим сломал небольшую веточку и, стегнув себя по голенищу, сошел с тропы в лес. Место было  исхоженное вдоль и поперек, но, чем черт не шутит – может, попадется что-нибудь интересное. Поблуждав минут двадцать, Берестов понял, что грибами и ягодами в этих местах – с ржавыми консервными банками и сгнившими сапогами – не пахнет и, взглянув на часы, прибавил шаг.

Его учебный взвод, возвращавшийся с занятий по тактике, по времени уже подходил к казарме, надо было поторопиться, потому, что командир роты устойчив в своих привычках и выработанных годами традициях.

 

Действительно, майор Слуцкий сидел в курилке, и, беседуя с командиром первого взвода Козиным, недовольно смотрел, как курсанты четвертого взвода во главе с замкомвзвода сержантом Ковровым обмахивают пыль с сапог, а самого взводного не видно. И когда Берестов быстрым шагом вышел из-за казармы, ротный подчеркнуто долгим взглядом посмотрел на свои часы.

— Товарищ майор! Четвертый взвод  прибыл с занятий по тактике, — доложил лейтенант.

— С тобой раньше на обед не уйдешь, Берестов.

— Так все по распорядку, товарищ майор!

— По распорядку, — недовольно повторил Слуцкий. — Какие результаты?

— Общая оценка – «хорошо».

— Это понятно, что «тройки» себе не поставишь… Проверял кто-нибудь?

— Никого не было.

— И впрямь! Кого понесет туда на тактику в такую жару! Но завтра жди, к вождению серьезно готовься!

— Понятное дело, главный предмет для механиков.

— Не «главный», а один из основных, —  поправил замполит капитан Михеев, неслышно подошедший к курилке. —  А  главный предмет это – марксистско-ленинская подготовка. Так, Андрей Витальевич?

— Все они «главные», если кто-то проверяет, — буркнул Слуцкий и поднялся со скамьи. — Пошли на обед, хорош – полдня прошло… Двигаем!

— Хорошее решение! — бодро поддержал Козин, взглянув на часы.

Он пристроился слева от командира роты, и, стараясь идти в ногу, гордо посмотрел на окружающих. Во взгляде, излучавшем  превосходство, читалось: «Первый взвод, все-таки!»

Берестов пошел позади, но через десять шагов остановился и окликнул сержанта  Коврова:

— Иди сюда!.. После обеда отправишь пять человек в БУМ, помогут готовить машины… Остальных в наш класс на часок, потом на тренажеры. Перед ужином доложишь. Я буду в канцелярии.

— Есть, товарищ лейтенант.

— И на Зайнутдинова обрати внимание, до сих пор ничего не соображает… А скоро марш будет, тренировать его надо на тренажерах дольше всех. У тебя ведь и не такие экземпляры были!..  Ладно, иди.

Лейтенант догнал ротного у КПП, когда тот, стоя на крыльце, смотрел в разные стороны, раздумывая куда пойти. Оставалось еще добрых полтора часа обеденного времени, и провести его можно было как угодно.

Предваряя возможные вопросы, Берестов на ходу сказал:

— Я сначала в Дом офицеров. Никто не идет?

Он на секунды замедлил шаг, подождал ответа, но попутчиков не было, и, перебежав через шоссе, свернул налево.   

 

Асфальтовая дорожка привела к небольшой аллее, проходящей мимо пруда, искрящегося чистой родниковой водой, стремящейся через широкую бетонную трубу, на другую сторону шоссе. Невысокие липы и березки лениво шелестели вялыми листиками, под ними белели таблички, изученные уже наизусть: « Это дерево посадил…». Дальше, перед датой, известные фамилии, внушающие уважение, удивление и желание, хоть на секунду, прикоснуться к историческим деревьям. Премьеры и Президенты из далеких стран, артисты и композиторы, космонавты и военачальники сажали молодые саженцы… Когда весной таблички обновлялись, начальник Дома офицеров лично нарисовал схему их расположения, чтобы потом, при  установке, не перепутать.

Сейчас уже никто не проверит – терял ли клубный работник схему, или нет, но Берестову, быстро шагающему по аллее, на миг показалось, что три березки выглядят намного старше, чем указано на датах табличек, а две липы – явно карлики по возрасту. Лейтенант улыбнулся этому неожиданному факту, но что-либо выяснять подробнее посчитал лишним. Действительность надписей на новеньких табличках, отсвечивающих  серой краской, лучше не подвергать сомнениям. Он не раз замечал, как на аллею приходили молодые солдаты с родителями, да и он прошлой осенью фотографировался здесь с семьей. Место памятное, даже, если что-то и перепутано…

Ускоренная ходьба ни к чему не привела: библиотека оказалась закрытой, и надо было перестраивать свои планы. На обед Вадим не торопился – жена была на работе, далеко от Серово, дочь – в яслях, а самому поесть можно всегда по-военному быстро.  

Сделав поворот через левое плечо, Берестов взбежал наверх по ступеням, миновал школу, почту, и через пару минут уже открывал дверь коммуналки на четвертом этаже ДОСа, построенного еще перед финской войной. Вошел в свою восемнадцатиметровую комнату, достал из холодильника кастрюлю и переступил порог кухни.

— О, лейтенант! Запаздываешь, я уже почти отобедал.

Перед старшиной Криницким стояла тарелка с борщом, соленый огурец на куске ржаного хлеба и надкушенная луковица.

Он постучал пальцем по начатой бутылке портвейна и предложил:

— Будешь, Вадим?

— Спасибо, дядя Миша. Я же на службу иду после обеда, занятия на завтра готовить.

— Значит, не поддержишь? Жаль! А на прошлой неделе стаканчик красненького  тяпнул, — старшина хитро усмехнулся.

— Так это в субботу было, после бани. Сравнил, дядя Миша!

— Ладно, не обижайся. Тебе, может, этого еще и не надо, а для меня это – лекарство, все кости ломит.

— Может, на дождь? — Берестов присел к столу и принялся за суп.

— Какой там дождь, и не мечтай … еще с неделю. А то, что сегодня капнул, не считается, так – капли…  У меня это еще с завода. Я тебе говорил, что меня откомандировали после войны на Кировский завод в группу испытателей?

— Говорили. И на сколько?

— На два года получилось, — старшина открыл пачку «Беломора» и зажег спичку.

— Ого! А я  думал, на месяц – два…

— Для такой работы и месяца много, а я два года танки гонял. Надевал корсет, пристегивался и вперед – на препятствия.

— Что за «корсет»?

— Это такая жесткая фуфайка, внутри специальные пластины, чтобы сильно позвоночник не ерзал. Все равно, нагрузки были такие, что сейчас по ночам заснуть не могу.

— Интересно попробовать, — Вадим налил чай и открыл пачку печенья.

— Да ничего интересного, особенно сейчас, — хмуро ответил Криницкий и с силой задушил окурок в пепельнице. — По молодости, конечно, любознательно было. Романтика, геройство… Едри его в корень… А сейчас без таблеток не могу… Но в то время о себе не думали, что будет, как, приказ выполнять надо. С другой стороны – платили неплохо, и премиальные случались такие, что на коньяк хватало.

— И много намотали, дядя Миша?

— Пожалуй, до Москвы и обратно несколько раз. Давай, за здоровье! — Он выпил еще стакан вина и громко крякнул. — Сейчас уже на коньяк денег нет. Только на бормотуху и на лекарство.

— Так вы и конструкторов Кировского завода видели!

— Спрашиваешь! — хмыкнул старшина. — Ты знаешь, Вадим, кто танк КВ сделал?

— Конечно.

— Так  вот,  я почти каждый день Котина видел, как тебя сейчас.

— Наверное, отчетливее, — улыбнулся Вадим, глядя в захмелевшие глаза.

— Смеешься? — обиделся старшина.

— Нет, дядя Миша, — серьезно ответил Берестов, — интересно вы говорите. Как я могу над фронтовиком смеяться? — он достал сигарету и взглянул на часы-ходики. — Через десять минут выхожу… Расскажите о Котине,  какой он человек?

— Конструктор отличный, что говорить. А как человек… барин. Высоко голову носит. Знаешь, его заместитель Духов попроще был, царство ему небесное.

— Что, умер?

— К сожалению. С ним обо всем можно было поговорить, — Криницкий горестно вздохнул и помотал головой, доставая очередную папиросу. — Даже, поматериться разрешал, коли что не выходило… Душа-человек! Так вот, гоняли мы танки по разным местам. Останавливались на заправку и обед, а остановки на десять минут я не считаю. Били их, как только могли. А за сломанные балансиры и катки премию получали – вот как было… Стимул что надо. Только после этого, правда, позвоночник трещит и башка болит.

— Дядя Миша, а вам сейчас на службу не надо идти?

— Наш рембат обойдется и без меня. Мы до обеда закончили средний ремонт на одной машине, и меня ротный в баню отпустил.

— Ну, так и ехали бы в баню.

— Субботу подожду, веселее.

— Пора мне, дядя Миша.

— Давай, Вадим, до вечера.

Берестов зашел в свою комнату, собрал папку с конспектами, мимолетом взглянул на фото жены и дочери, подмигнул им, и побежал вниз по лестнице.

Средне-Выборгское шоссе жило своей круглосуточной напряженной жизнью: проносились дымные грузовики и львовские автобусы, одинаково часто и в сторону Ленинграда, и в сторону Выборга. На обеих автобусных остановках стояли люди, наступало время окончания рабочего дня. Но для танкового полка в шестнадцать часов начиналась вторая половина службы и работы, которая, если были ночные занятия, заканчивалась, когда эти люди, стоявшие на остановках, второй раз после отдыха шли на работу.

Эта  вторая часть дня была не менее важной, чем половина первая: подготовка закладывала успех на следующий день.

Конспект был только маленьким камешком в фундаменте настоящего толкового занятия. Конечно, можно обойтись только несколькими исписанными листами и минимальной материальной базой, но только тогда, когда безразлично, что тебе скажут на итоговой проверке. Да и не в последнем полку ты служишь, а в орденоносном и с почетным наименованием. Посему, готовься, как следует… К тому же надо куда-то выдвигаться, сколько же можно еще взводом командовать.

С этим мыслями Берестов сам лично проверил все, что взвод возьмет с собой завтра на полигон, и со спокойной душой представил ротному конспекты на утверждение – в голове были аккуратно разложены по полочкам сто ответов на сто возможных вопросов майора Слуцкого.

 Давно прошли те времена, когда он переписывал по ночам листы, чтобы показать их в шесть часов утра, или путался в простых лабиринтах военной службы, а то и просто доверялся шуткам опытных взводных. Спокойная рассчитанная уверенность в себе стала постоянным надежным спутником и защитником лейтенанта.

 

В канцелярии была каждодневная привычная обстановка: Слуцкий и Козин играли в шахматы, лейтенанты Фомин и Бобров переписывали конспекты по тактике, Берестов читал «Военное обозрение». Дверь периодически открывалась, и старшина что-то постоянно уточнял у командира роты.

Слуцкий проигрывал, чесал затылок и хмурил брови, а когда старшина в очередной раз подошел к столу, поднял голову и грозно сказал:

— Вперед, проверить порядок на территории!

— Есть! — старшина пожал плечами. — Словно что-то изменится, что с накладными делать? Не успел получить вещевое…

— Завтра, Байков,  раньше на склад пойдешь! — крикнул вслед  майор. — Так, ладно… Я вижу, что здесь ничья, Козин… Все, заканчиваем, мне на совещание пора.

Слуцкий взял фуражку, расправил китель и осмотрел своих офицеров:

— Не разбегаться никуда, порядок в расположении проверьте. Командира полка сегодня нет, комбата тоже – совещание быстро закончится…

Дверь закрылась, и Козин горестно вздохнул:

— Вот так всегда. У меня же чистый выигрыш! Кто желает сыграть?

— У тебя, Валера, сложно выиграть, — заметил лейтенант Фомин, выпустившийся из военного училища в прошлом году.

— Я тебе фору дам, две фигуры. Ну?

— Нет, спасибо. У Боброва спроси.

— Виталик, а ты сыграешь? — Козин с надеждой посмотрел на командира  третьего взвода.

Тот отрицательно помотал головой и кивнул на свою тетрадь:

— Мне еще час переписывать этот конспект… Так, как Слуцкий требует. В училище такой бы конспект, по методической разработке, запросто бы прошел. А здесь… И откуда он это взял?

— От опыта, Виталик, от опыта, — Берестов отложил журнал и пододвинул к себе тетрадь Боброва. — Правильно он тебе схему перечеркнул, ты ее не с местности, а с методички срисовал. Какие к бесу здесь высота «Круглая» и лес «Темный»? Спросил бы у нас с Валерой, если сам карты не видел.

— Правильно, Вадим. А то не с кем и сыграть, если каждый день будете переписывать!

Козин встал со стула и прошелся по канцелярии, постоял у окна и сел на место командира роты, поглядывая через стекло в сторону штаба. Побарабанил пальцами по подоконнику, глубоко вздохнул и о чем-то задумался.

Берестов порылся в канцелярском шкафу, выбирая очередной журнал, и нарушил короткое молчание:

— Пора тебе, Валерий, уже ротного подсидеть и стать на его должность. Хорошо ты смотришься на этом месте… К тому же ты – командир первого взвода, так что вполне заслуженно…

— А тебе не пора?

— Моя очередь не скоро, впереди еще командиры трех взводов: ты, Фомин и Бобров.

— Так, по-твоему, выходит, что командиры четвертых взводов в последнюю очередь выдвигаются.

— Может быть и так. Во всяком случае, у нас в роте так и есть. На первом взводе – самый опытный офицер.

— Да ну тебя! — смутился Козин.

— Пять лет на взводе что-то значит. Я просто констатирую, Валера.

— А сколько у нас в полку капитанов-взводных, пруд пруди! Вот их сначала и выдвинут. А я… Сомневаюсь, что пропустят впереди этих зубров.

— Да они просто никуда и не хотят идти, ты разве этого не видишь?

— Не знаю даже, — Козин пожал плечами. — Вообще, я не карьерист, начальству виднее, как говорится, но роту бы уже потянул. А ты не хочешь на роту?

— У меня просто совести не хватит тебе дорогу переходить, — улыбнулся Берестов, — я пока подожду.

— Ладно, профессор, поверю. Знаешь, бывает так, что везет откровенным дуракам, и это обидно. А когда должность дается заслуженно, никаких вопросов не возникает. Слышал я один армейский случай, рассказать?

— Давай.

— Только предупреждаю, не я его выдумал. А может, и правда… Служил один лейтенант у черта на рогах, в дикой глуши. Приехал в отпуск в родной город, встретился с родителями, рассказал, как служит… И стала мать сына жалеть, что служит он в диких краях. А отец вспомнил, что в войну воевал вместе с хорошим другом, который впоследствии стал генералом. Написал он этому другу письмо и тот через некоторое время отцу ответил. Отец – второе письмо, а в нем о судьбе своего сына. Мол, как бы сыну в академию поступить, а потом получит он как выпускник другое место службы…

Фомин и Бобров отложили тетради и стали прислушиваться к армейской истории.

—…Долго не было ответа, раздумывал или что-то решал друг. А уровень у генерала был очень высокий, такой, что мог и начальнику академии приказать. Наконец, летом приходит ответ: командиру части дано указание, чтобы отправил сына ко мне в командировку. Едет сын к генералу. Тот встречает его очень тепло, расспрашивает об отце, что да как. Говорит, чтобы и отец, при случае, к нему приехал… Потом садится к столу и говорит: «Я пишу письмо к начальнику академии, чтобы он посодействовал с твоим поступлением на учебу. Думаю, что не откажет, желаю хорошей учебы». И поехал офицер прямиком к начальнику академии. В приемной, как увидели, от кого письмо, сразу пропустили впереди всей очереди. Начальник академии взял конверт, вскрыл, а, прочитав, говорит: «Товарищ, капитан, вам надо подождать один час». Капитан не удивился, говорит: «Есть, товарищ генерал, подожду». А сам думает: «Конечно, надо все согласовать, определить меня, допустить к экзаменам, принять документы…». Проходит час, и его приглашают к начальнику академии. Начальник держит в руках какой то документ и торжественно говорит: «Капитан такой-то, поздравляю вас с окончанием нашей славной академии! А для прохождения дальнейшей службы вы направляетесь в Московский военный округ на должность командира полка». Получилось так, что начальник академии сделал даже больше, чем просили его в письме. Генерал, узнав об этом, поругал начальника академии за чрезмерное усердие, но отменять приказ не стал…

— Вот это да! — воскликнул Фомин. — Где бы найти такого дядьку!

— Не знаю, Валера, сомневаюсь я в этой истории, — сдержанно произнес Берестов, — сам то веришь?

— Знаешь, дыма без огня не бывает. Может, не точно так, но что-то подобное было.

— И как тот офицер без обучения командовать будет? — вопросил Бобров. — Не хотел бы я быть под его командованием.

— А кто тебя спрашивать будет, Виталик? — ответил Козин. Знаешь, сколько балбесов в должностях чьих то сынов командуют? Ничего нет, кроме какой либо громкой фамилии! За них ты служить и будешь! За себя и за того, кого вообще редко видеть будешь.

— Да, точной статистики таких ребят нет, да и разные, наверное, они, Валерий. Может и не стоит обобщать? — заметил Берестов.

— Может, Вадим! — запальчиво ответил Козин, — но я пока толковых среди  них не встречал!

Дверь канцелярии открылась, и Слуцкий с порога крикнул дневальному:

— Давай старшину сюда! О чем шумим? Ни о чем? Так, передайте конспекты сюда.

Бобров глубоко вздохнул и подал свою тетрадь через стол. Фомин немного помедлил, ожидая реакции ротного.

— Так-так, уже лучше, но все равно, это еще не уровень… Наверное, не хотите домой вовремя уйти…

— Зато мы с Берестовым хотим, товарищ майор, — Козин демонстративно посмотрел на наручные часы, — уже рота на ужин собирается…

— Ладно, не торопи, — Слуцкий еще раз посмотрел в тетрадь Боброва. — Завтра посмотришь местность и хорошенько все запомни, чтобы каждый камень и отдельные деревья здесь на схеме были… Усек?

— Так точно.

— У тебя все готово? — майор перевел взгляд на Козина, затем покосился на расписание, лежащее на столе.

— Готово. У меня полевых занятий нет.

— У тебя, Берестов? Сколько машин дают?

— Все готово, шесть.

— Хорошо, до обеда успеешь отводить. Обед – в парке, и обслуживание техники. Кстати, одного человека у тебя забирают, — ротный открыл блокнот. — Вот, Шел-ко-пря-дов. Старшина! Завтра сдашь его перед обедом представителю из штаба округа. Аттестаты выпишешь сразу после завтрака, все и все в штабе знают…

— Чем он прославился? — удивился Козин.

— Ростом, у него метр восемьдесят пять.

— Хороший курсант, товарищ майор, жаль, — Берестов огорченно покачал головой. — Хотел сержантом его оставить.

— Вот и узнали, что хороший. Пойдет в роту почетного караула, осталось только гордиться.

— Повезло, в Ленинграде будет служить, — мечтательно произнес Фомин.

— Мы тоже недалеко, курсантов на экскурсии туда возим… Ладно, поехали дальше, а то, действительно, уже домой пора…

 

Перейдя через шоссе, Берестов пошел по центральной улице поселка и вскоре увидел жену с дочерью, которые всегда гуляли в это время. Он быстро подошел и, поцеловав обеих, взял дочь на руки.

— Ну, рассказывай, что нового в яслях?

Малышка улыбалась и что-то щебетала на своем детском двухлетнем языке, показывая пальчиком на  светлое платьице с рисунками детских игрушек.

— Мама тебе наряд купила, вот в чем дело! Красивое платье, только у Люды такое есть, больше ни у кого!

— В универмаге возле «Светланы» брала, как платьице, Вадим?

— Мне нравится, и рисунки веселые…

— Пойдем к пруду, — предложила жена.

— Давай сходим, вечер длинный.

Солнце висело над деревьями, несмотря на вечернее время – шла пора белых ночей. Жара медленно уходила от горячей асфальтовой дорожки, тени стали чуть длиннее. Справа и слева непрерывным забором пошли деревянные частные дома, заканчивающиеся у самого входа в дремучий сосновый лес. Во дворах, в основном, занимались поливом, и  ароматные волны запахов свежих влажных цветов выплескивались на дорогу, с веселым писком носились ласточки. Из-за высоких зеленых ворот во всю мощь динамиков доносились задорные и беззаботные  веселые эстрадные ритмы.

— Юля, я завтра на вождение иду, на целый день.

— Я ведь тоже на целый день. Когда не работала, чаще виделись. А сейчас… Скучаю без тебя…

— Я тоже, подождем выходного.

— И заступишь в наряд, — грустно улыбнулась жена.

— Ну, не в каждое воскресенье.

— Не пойдешь в наряд, значит, будешь ответственным, — Юля взяла его под руку и прижалась щекой к плечу, — я уже привыкла, Вадим… К твоей службе.

У лесного пруда Берестов поставил дочь на землю и осмотрелся кругом. На песчаном берегу, несмотря на вечер, было еще много людей. Самые отчаянные прыгали с вышки в воду, и, громко отфыркиваясь, плыли разными стилями на другой берег. От водоема взлетало громкое эхо и, ударяясь о молчаливые сосны, быстро утихало в темнеющих зарослях.

Они подошли к воде и сели на небольшой гранитный валун.

— Купаться будешь, Вадим?

Жена прикрылась ладонью от солнца и посмотрела на очередного ныряльщика, прыгающего с громкими криками «бомбочкой». Масса брызг взметнулась ввысь из-под тела весом не меньше ста килограмм.    

— Куда мне с ним соревноваться? — улыбнулся Берестов. — Нет, сегодня не буду, просто посидим.  

— А ты меня вспоминаешь на работе? — неожиданно спросила Юля.

— Конечно, — не раздумывая, ответил Вадим. — И тебя, и Людмилку. Для кого же я служу? А чего ты спросила?

— Да так, — она обняла его за плечи, — вспомнила, как ты из командировки приезжал.

— А-а-а! — протянул Берестов. — Я тоже это помню. Если еще туда попаду, тоже буду приезжать.

— Три года прошло, а как будто вчера это было… — Юля улыбнулась и поднялась с камня. — Людочка, ты что там делаешь? Пойдем, ручки помоем.

Берестов тоже подошел ближе к берегу и посмотрел на тихую прозрачную воду, успокоившуюся после закончившихся ныряний. Стайка маленьких рыбешек подошла на прогретую солнцем песчаную отмель, на дне блестели отшлифованные камешки кварца, только легкая рябь тревожила поверхность пруда.

«Как из командировки приезжал», — повторил он про себя. — «Действительно, первую командировку не забудешь, да и  не так давно это и было».

 

По приезду в Серово,  молодые супруги Берестовы  сняли квартиру, которую жильем можно было назвать лишь условно – маленький деревянный домик, исполняющий роль летней кухни. Хозяйка сразу предупредила, что может сдать домик только до ноября, ибо не может смотреть на замерзающих постояльцев. Но ноябрь благополучно дошел до своей средины, а переселяться  было некуда – получение жилья от части затягивалось. А тут еще грянула та самая командировка, о которой вспомнила Юля: поездка на танкоремонтный завод для сдачи танков в капитальный ремонт.

Берестов заготовил дров для печки и уехал на завод в Стрельну, а Юля осталась в дощатом домике одна. Говорят, что с милым и в шалаше рай. Но это с милым, а без него было очень грустно, и работы у молодой жены еще не было. Вадим все это понимал и почти каждый день ездил в Серово, как тяжело это ни было, со всем строгим распорядком дня завода и под неусыпным контролем хмурого крикливого капитана – начальника ремонтного парка.

В шесть часов вечера Вадим стартовал и бежал километровый кросс к платформе «Красные Зори». На часы он не смотрел, зная, что будет у стальной магистрали через четыре минуты, а электричка подойдет в восемнадцать часов пять минут. Иногда, из-за чьих-то несвоевременных вопросов, старт задерживался на минуту, и тогда приходилось выкладываться на полную катушку, прибегая на платформу вместе с тормозящим поездом.  На Балтийском вокзале лейтенант спускался в метро и через весь город ехал под землей до Финляндского вокзала, где садился на автобус до Парголово. И еще один автобус, забитый до отказа, вез его еще пять километров до Серово. На дорогу уходило около трех часов, но каким счастьем светились глаза Юли!

Когда Берестов впервые совершил такой вояж, удивлению и радости жены не было предела, и этот восторг подвигал его на новые маленькие подвиги. По приезду он колол дрова, топил печку, носил воду, не замечая усталости, темноты, сырого продувающего ветра: перед ним постоянно сиял лучезарный свет серых глаз любимой жены. Утро наступало рано – в пять часов, и надо было двигаться в обратный путь, ощущая на себе все прелести часов «пик». Ровно в восемь Берестов стоял в строю командированных, ощущая на себе колючий подозрительный взгляд вечного капитана.

Командировка длилась две недели и в любую погоду – свистящий ветер с залива, дождь и слякоть – кросс не откладывался, узкая петляющая тропинка с камнями и лужами, сверкающими в темноте, была изучена наизусть и измерена стайерскими километрами.   

В декабре, по возвращении с завода, молодое семейство получило свое первое жилье – двенадцатиметровую комнату в коммуналке, а через год с рождением дочери и расширение – комнату в восемнадцать метров. Переезд из летнего домика занял немного времени: ровно столько, чтобы перенести за двести метров два чемодана с вещами  и два фанерных ящика с посудой…

 

…Берег пруда постепенно пустел – в Доме офицеров начинался фильм, и вскоре, взглянув на часы, Берестов удивленно произнес:

— Скоро Людмилке спать пора, а мы еще не ужинали.

— Все никак не привыкну к белым ночам, а сколько сейчас?

— Уже вставать пора, — усмехнулся Вадим, — без пяти девять.

— Тогда пошли, — заторопилась Юля, — бери Люду. Уже и магазины закрылись…

Берестов поднял дочь, и, усадив на руку, остановился в раздумье, глядя как жена поднимается вверх по песчаному склону.

— Подожди, Юля! Спускайся вниз, — окликнул он жену. И, когда та удивленно оглянулась, добавил. — Пойдем в кафе поужинаем, дома пока еще приготовим…

Они вышли на широкую вытоптанную дорожку и поднялись на склон с другой стороны пруда, где стая голубей клевала оставшиеся крошки хлеба. Под сенью сосен легкий ветерок шелестел журналом, брошенным у широкого ствола пахнущего смолой. В широких лапчатых ветвях промелькнула прыгнувшая белка и Берестов с искусственным возмущением сказал, наклонившись к дочери:

— Ну вот, и голуби поели, и белки уже спать пошли, а мама о нас забыла…

— Сейчас и мы поедим, — ответила Юля, всматриваясь в просветы между деревьями.

Там, у стены Дома офицеров,  уже виднелись столики под зонтами, за которыми сидели, в основном, люди в военной форме, оттуда раздавался гомон и веселые возгласы, из громкоговорителей лилась тихая музыка, дополняя веселый беззаботный вечер с остывающей жарой…