Глава  21 

Воровский откинул полог, заглянул в палатку и в то же самое время раздался звонкий голос дневального:

— Рота, подъем!

Зам комвзвода  вынырнул  на улицу, и уже оттуда от соседней палатки раздалось:

— Приготовиться к построению!

Сон быстро ушел. Саша ощутил запах кожаных ремней, ваксы и портянок, а, открыв глаза, увидел своих товарищей, натягивающих сапоги, и понял: "Это был не сон, он, действительно, курсант".

Построились и командиры отделений коротко доложили: "Все".

Физическая зарядка прошла уже без самодеятельности. Для начала Воровский, крикнув, "Не отставать", рванул впереди взвода по аллее, переходящей в лесную тропинку. Топот бегущих курсантов раздавался, примерно,  десять минут. Темп, при этом, держался на "двойку" с плюсом, поэтому силы еще остались и на спортивный городок. Здесь младший сержант разомкнул взвод и вышел вперед:

— Показываю первое комплексное упражнение на шестнадцать счетов. Делай раз, делай два…

Он медленно стал поднимать  руки вверх, затем опустил их к плечам, сделав выпад вправо…

— Повторим, запоминайте. Через два дня чтобы все знали, понятно? Впереди еще три комплекса.

— Ничего себе! — буркнул Москаленко.

— Разговоры в строю! — сразу услышал  Воровский и нахмурил брови.

Сорок минут зарядки пролетели незаметно и, умываясь под холодной водой, Саша спросил у Чумакова:

— Ну, как тебе разминка?

— Ничего, нормально. Но надо привыкать. Раньше: ты – сам хозяин своим ногам, чем хочешь, – тем и занимайся. Теперь, и не отдохнешь. 

— Человек ко всему способен привыкнуть.

— Не сомневаюсь, Воровский научит.

— Пойдем, у нас десять минут осталось до осмотра, а еще постели заправлять.

На утреннем осмотре командиры отделений Махоткин и Чопоров, улыбаясь, осматривали внешний вид.

— Пилотка – на толщину двух пальцев от бровей, портянки из сапог не торчат, подворотничок должен выглядывать на толщину спички, а не полена, - терпеливо втолковывал Чопоров.

Махоткин озадаченно качал головой:

— У тебя, Колесников, целых две пуговицы не застегнуты. 

— Закончить утренний осмотр,— скомандовал Воровский. — Пока очень много недостатков. Но катастрофы нет, все с этого начинали. Если бы все знали, то вас не надо было – бы  учить в военном училище. Командиры отделений тоже год назад были такими, а теперь они смогут сами научить всем премудростям военной службы. Равняйсь! Смирно! Напра – во! С места с песней, шагом марш!

 

По окончании завтрака девятая рота построилась на небольшом плацу и курсанты, кроме своих командиров взводов, увидели командира роты.

Капитан Закопко, стройный худощавый, с прищуренным левым глазом и с полевой сумкой в руках, прошел перед строем и за ним, молча, всматриваясь в новичков.

Вышел перед строем и, достав из сумки блокнот, наконец, произнес:

— Я, командир девятой курсантской роты капитан Закопко. Поздравляю Вас, товарищи курсанты, с зачислением в наше военное училище.… Отвечать Вы пока не умеете, научим. Когда Вас поздравляют, произносится троекратное "Ура".  Надеюсь, что вы все доучитесь до конца четвертого курса. У нас еще будет достаточно времени познакомиться и ответить на вопросы. А пока – наши ближайшие задачи, — он открыл блокнот. — Для того чтобы учиться, что надо сделать, рота?

Разные голоса выдвинули предположения:

— Переехать в Харьков.

— Присягу принять.

— Первого сентября  дождаться.

— Тетрадки купить.

—  Вот последняя догадка, пожалуй, ближе всего к истине, — отметил Закопко. — До начала учебы надо подготовить учебно-материальную базу. А иначе: где Вы будете учиться стрелять, водить, тактикой заниматься? Мысль понятна? Вот этим мы и займемся. А в Харьков еще успеете, приедете туда через полмесяца. И так: первый взвод – мишенное поле, второй взвод – тактическое поле, третий взвод – танкодром, четвертый взвод – автодром и вододром. Конкретные задачи по каждому дню получите у командиров взводов. И главное – соблюдайте меры безопасности. Теперь за вашу жизнь отвечает Министерство обороны. Но и вы должны помнить, что тоже отвечаете за свое здоровье и нельзя к нему относиться легкомысленно. А опасных штучек в военной службе – с излишком. Желаю успехов. 

ГАЗ-66 миновал несколько строений и устремился по пыльной дороге  в поле. Курсанты с интересом крутили головами, рассматривая бугры и маленькие насыпи с дерном, подъемники с мишенями среди травы, деревянные макеты мельницы и заводской трубы. Впереди к краю  дороги выскочил суслик, взглянул на автомобиль и скрылся за бугром.

Проехали они, трясясь на ухабах, километра два. Когда машина остановилась, Саша увидел зеленый мотоцикл и сидящего на траве военного с погонами старшины.   

— К машине, — скомандовал Воровский и спрыгнул на землю. — Товарищ старшина, взвод прибыл для выполнения работ, — приложил он руку к пилотке.

— Вижу, молодцы. — Старшина, плотный мужчина старше сорока лет с черным от загара лицом и пшеничными усами, поднялся. — А я – старшина Гусев Кирилл Сергеевич. Ничего сложного мы, сынки, делать не будем, а только траншею копать. Выделим на каждого по двадцать метров и вперед. Ширина – штык, глубина – полметра, под кабель. Закончим вечером, обед вам сюда привезут. Вода, вот здесь – в термосах. Пойдем за лопатами, они в блиндаже.

Участки у Ушакова и Чумакова оказались рядом. Позади них вгрызался в землю Коля Исаченко, впереди блестела спина Мягкого и дальше - Колесникова.

— Начинаем с пехотной жизни, — бодро улыбнулся Чумаков, ударяя лопатой о грунт.

Но лопата, вопреки представлениям о саде и огороде, лишь отколола небольшой кусок плотного серого каменистого грунта, а когда ушел слой дерна, показались мелкие камешки с песком. В земле находились слои глины, гравия, а дикая трава так крепко срослась корнями, что, даже, верхний слой дерна приходилось отрывать с трудом.

— Ну и дела! — Володя вытер пот и оперся на лопату, — мы здесь и до утра можем остаться, вместе с сусликами.

— Ничего, за день справимся. А ты что ожидал увидеть? — Саша снял ремень и гимнастерку. — Мне еще отец говорил, что под полигоны отдают самую неплодородную, тяжелую землю.

— Ты хочешь сказать, что она везде такая – тяжело копается?

— Да нет, Володя, под деревьями земля мягче. Только, на мишенном поле деревья не растут.

— Ладно, будем продолжать, у меня пока только метр.

— Я тоже давно ничего не копал, непривычно.

Через час Воровский объявил общий перерыв и предупредил:

— Перекуры только по команде.

— Правильно, сержант, — поддержал старшина Гусев, усаживаясь рядом. А то не успеем ничего. Если дождь на следующей неделе пойдет, придется в накидках копать – объем большой. Сразу два кабеля вышло из строя, так редко бывает.

Саша перевернулся на живот, пошевелил руками траву. Ничего интересного не было: камешки, муравьи, песок. Но неожиданно он обнаружил  в траве какой-то блестящий бесформенный кусочек размером с ластик, а, взяв в руки, ощутил его вес и понял, что в руке металл. Края с изломами разной формы, на изломах – тусклый матовый блеск, острые зазубрины. Предмет, созданный не инструментами, а взрывом. Осколок?

Саша прополз чуть дальше и нашел еще несколько похожих кусочков. Он из них оказался величиной со спичечный коробок.

— Володя, — позвал он Чумакова, — смотри, что у меня есть.

— Интересные штуки, осколки?

— Ну да, сам первый раз вижу.

— Пойдем к старшине.

Они подошли, и Саша раскрыл ладонь:

— Товарищ старшина, это осколки?

— Да, здесь вся земля металлом нашпигована, как домашняя колбаса, — старшина взял маленький кусочек металла, — вот такой способен и жизни лишить. Бывают и больше, даже с ладонь. Такие осколки могут и легкую броню пробить. Насмотрелся на фронте, разные экземпляры встречал. Ну ладно, пойдемте к траншее.

Дело продвигалось со скрипом, но все же  траншея постепенно приобретала свои настоящие очертания. Когда лопата первый раз ударила по грунту, казалось, что длина отмеренного участка находится где-то за горизонтом. Но, ближе к обеду больше половины у Саши было откопано. Он углубил до полуметра очередной метр и крикнул Чумакову:

— У тебя сколько?

— Половина есть, а ты?

— То же.

— Интересно, когда в поле кормят обедом?

— Как привезут, посмотрим.

Солнце припекало, и старшина обратил на это внимание. На очередном перекуре он взглянул на некоторые красные спины:

— Вам советую надеть гимнастерки, можете обгореть. Выше головы – скоро обед.

Звон лопат и жаркое солнце. В эту монотонность вносило некоторое разнообразие внезапное пение жаворонков в высоком небе, стрекотание кузнечиков, запах полевых цветов и легкий набегающий ветерок.

Когда солнце  перевалило через зенит, курсанты стали все чаще поглядывать на дорогу, ведущую к лагерю. Но полевая  дорога не пылила.

Наконец, послышался звук приближающегося автомобиля и из-за холма выскочил ГАЗ-66.

— Ну,  наконец-то, — обрадовался Чумаков, — не забыли о нас.

Водитель открыл задний борт машины, и курсанты услышали голос Воровского:

— Закончить работу, перерыв на обед, строиться у машины.

Из кабины выбрался толстый солдат и, надев, белую куртку, забрался в кузов. Открыл бак, и клубы ароматного пара вырвались из плена. Привычно взял черпак, подвинул к себе алюминиевые миски и, бросив "Подходи", стал ловко выдавать обед.

— За вторым – на левую сторону, с той же миской, — проинформировал повар, расправившись с раздачей борща.

— А добавка получится? — Кривиченко поднялся на цыпочки и вытянул шею, пытаясь заглянуть в бак с пищей.

— В поле всегда будет, ты сначала это съешь, — улыбнулся солдат, не останавливая раздачу.

Курсанты присели на траву, недалеко от автомобиля и принялись есть.

— Вот-вот, — ухмыльнулся Махоткин, — первая заповедь солдата: подальше от начальства, поближе к кухне.

Старшина Гусев наравне со всеми ел из алюминиевой миски, и было по всему видно, что он привык питаться солдатским рационом в поле. Неспешно, поднося ко рту ложку за ложкой, незаметно разглядывал курсантов, и думал о чем-то своем.

Обед прошел быстро и, когда Мягкий, сдав посуду, направился к своему участку траншеи, старшина окликнул его:

— Погоди, курсант.

— Что, товарищ старшина?

— После обеда полагается, для вас это непривычно, получасовой отдых. По уставу в это время нельзя заниматься физической зарядкой и работами. Можете пока походить по полю или просто полежать.

Это сообщение обрадовало, и курсанты занялись своими делами.

Саша вопросительно взглянул на Чумакова:

— Побродим?

— Как хочешь, я лучше  полежу.

Старшина достал сигарету, крепкими пальцами размял ее и полез за спичками. Чопоров предупредительно чиркнул по коробку и поднес огонь. После первых двух затяжек Толя спросил:

— Разрешите вопрос, товарищ старшина?

— Спрашивай.

— Я поступал в училище из войск, послужил в Кантемировке.

— Молодец. — Старшина уважительно посмотрел на Чопорова.

— Мишени я, конечно, до этого видел. Они у нас под цвет местности – зеленые или белые. А вот слышал, что американцы на своих мишенях малюют лица с усами и красными звездами на папахах. У нас ведь есть противник? Почему не нарисуем, например, дядю Сэма?

— Кроме американцев, есть еще и англичане. Дело в том, курсанты, что мы и так сознательно знаем своих врагов, и нечего их рисовать. А американским солдатам изо всех сил и любыми способами искусственно втолковывают ненависть к нам, потому и рисуют страшные рожи. Мы американцам ничего плохого не сделали, а они за свою историю прославились, в основном, войнами. Да, Соединенные Штаты – для нас противник. Можем – ли мы благодушно относиться к государству, которое возродило рабство, угнетая негров и индейцев на протяжении двух веков, и постоянно воюет. Последний пример – Вьетнам. Они хотят, чтобы наша страна не мешала им грабить Африку и Латинскую Америку. А мы не можем мириться с угнетением народов. Вот такие дела.

— А ведь были союзниками, — сказал Ушаков.

— Да, были. Но после того как они погрозили нам атомной бомбой, союзничество закончилось. Знаю этих янки, — задумчиво произнес старшина, гася сигарету в землю.

— Вы их видели, где? — удивился Аксенов.

— На фронте. Мне довелось воевать командиром танка в пятой гвардейской армии. Начинал под Белгородом во время Курской битвы. Крещение состоялось знатное, сражались против фашистской дивизии "Мертвая голова", побоище было страшное, вокруг все горело. Армией командовал генерал Жадов. В сорок четвертом два месяца был в госпитале, а потом, к счастью, снова направили в свою часть. Когда война закончилась?

— В мае сорок пятого, — ответили несколько человек.

— Правильно. Наша пятая армия в составе Первого Украинского фронта, которым командовал генерал Конев, в 1945 году форсировала Одер, а в феврале и марте уже воевала в районе Бреслау. Кстати, о Командующем Коневе во время учебы вы еще не раз услышите от преподавателей. Его Степной фронт освобождал Харьков. Слышали об этом?

— Слышал, — откликнулся Мягкий, я с ХТЗ.

— Ну, ты – местный, тебе стыдно не знать. Так, вот. Двадцать пятого апреля наша армия вышла к реке Эльба в районе небольшого городка Торгау.

— Где это? — заинтересовался  Исаченко.

— Примерно в четырехстах километрах южнее Берлина. Сейчас это территория ГДР. На Эльбе мы и встретились с частями Первой американской армии, там потом поставили монумент.

— И какие они, американцы? — спросил Аксенов.

— Да обычные, впрочем, люди. Но от нас все же в одном отличаются, — старшина улыбнулся. — Перед встречей мы привели себя в порядок, подготовили разные сувениры. Такая встреча! Нельзя оконфузиться. У некоторых наших ребят были памятные вещи еще из дома, но ничего не пожалели для обмена подарками. Сошлись: объятия, улыбки, митинг. А потом начался обмен. Появилась американская жвачка, кока-кола, звездно-полосатые флаги, куча значков.…Познакомился я с одним, звали Джон Смолинг. Обменялись, как полагается. Коротко поговорили через переводчика. Я попросил показать доллар. Он достал из кармана монету, дал взглянуть и спрятал обратно. И сколько я не просил у него подарить этот доллар, давал еще подарки, ничего не получилось. Этот Джон только улыбался, давал еще значки и жвачку, но эту деньгу не отдал. Для американцев деньги – это бог дороже родной матери. Этим они и отличаются от нас. Мы, советские, любим людей, а они деньги. Люди для них – всего лишь инструмент для производства денег. Потом уж, после войны я почитал у Горького об Америке и многое понял. Вот такая, ребята, история. Ну что? Отдохнули? Тогда пошли. — Старшина первым поднялся, заканчивая остальные вопросы, и шагнул к траншее.

Мирный звон лопат нарушил отдаленный взрыв, потом еще один, и еще. Вслед за разрывами слышалось слабое эхо далеких выстрелов. Получалось, что взрывы были ближе, чем орудия и Саша, заметив это, окликнул Чумакова:

— Володя, ты заметил?

— Слышу, стреляют на том полигоне, где мы наблюдали.

— Так мы сейчас не на уровне танков, а в поле – на уровне разрывов. Интересный факт?

— Интересно, но не очень. Они по нам, случайно, не шарахнут? — он вытер пот со лба и прислушался. — Похоже, ближе снаряд упал.

— Это просто так, кажется.

Они были не одиноки в своих наблюдениях: остальные курсанты, копая, тоже поглядывали в сторону стрельбы, но из-за бугров ничего не было видно.

На какое-то время взрывы стихли, а затем продолжились с еще большей интенсивностью.

— Надо у старшины узнать. — Предложил Чумаков.

— А чего спрашивать, смотри, он спокоен. Значит все нормально.

Не выдержал Колесников:

— Товарищ  старшина, а сюда снаряды не долетят.

— Нет, не волнуйтесь. Мы в четырех километрах от этих разрывов. Да и стреляют там сегодня хорошие наводчики.

— Что за наводчики?

— Хорошие, — повторил старшина и ушел от дальнейших расспросов.

Рано еще говорить зеленым курсантам, что на полигоне проходят очередные испытательные стрельбы танка Т-64.

 

 

 После затихшей стрельбы время пошло быстрее и скоро Саша увидел, что остался всего метр, последний метр на сегодня. Он на минуту подошел к соседу:

— Как  у тебя успехи, Володя?

— Уже заканчиваю, минут на двадцать.

С другого конца траншеи донесся призыв Кривиченко:

— Товарищ старшина, принимайте работу!

— Сейчас посмотрю.

Через пятнадцать минут закончили работу еще двое, а потом и Ушаков с Чумаковым.

Старшина Гусев прошел к незаконченным участкам и взглянул на часы:

— Успеете, машина будет через десять минут.

— Товарищ старшина, - Кривиченко перебросил лопату из руки в руку, - вот мы здесь копали траншею. А стрелять мы здесь будем?

— Будете. И я даже знаю,  когда это будет.

— Точно? —  вырвался вопрос у Чумакова.

— Конечно, поле для вас и готовится. Изучите,  ребята, матчасть и первые правила стрельбы. Потом, у старшины Лымаря, на огневом городке потренируетесь до седьмого пота. А, где-то в ноябре-декабре, увидите в танковом прицеле и это поле, может, и не узнаете его. Это направление – для выполнения первого упражнения, стрельба с места. Отсюда вы пошлете в цель свой первый снаряд.

— Здорово! — восхитился Кривиченко, спасибо, товарищ старшина.

  Солнце клонилось все ближе к закату, жара быстро ушла. Освободившиеся курсанты сидели на траве в ожидании остальных.

И, действительно, вскоре раздался гул автомобильного двигателя. Машина сразу развернулась и водитель, выскочив из кабины, стал открывать задний борт.

— Ну что, ребята, поможем? — спросил старшина.

Оставалось около трех метров траншеи, которая совместными усилиями была  быстро закончена.

Машина тронулась и двинулась в сторону лагеря. Следом, загрузив термоса под воду, поехал и старшина на своем мотоцикле. Свежий ветерок обдувал потемневшие загорелые лица. После рабочего дня чувствовалась легкость, уверенность и внутренняя радость от простого понимания: они могут и то, что кажется невыполнимым. Снова миновали многочисленные пригорки с мишенями, здание огневого городка, вышки. Впереди показался лес, который сейчас уже казался хорошо знакомым и очень родным.

Холодная вода в умывальнике оказалась как нельзя, кстати, и Саша плескался под упругими струями дольше обычного, фыркая и шумно выдыхая воздух.

Перед построением на ужин к беседке подошел капитан Чередников:

— Как взвод, Воровский? С задачей справились?

— Так точно, товарищ капитан.
            — А итоги подвели?

— Пока нет, только помылись.

— Итоги подводят сразу после занятий и работ, — укоризненно сказал командир взвода. Давайте это сейчас и сделаем, строить пока не будем – до ужина есть время.

— Есть. С поставленной задачей взвод справился. Все работали хорошо. В лучшую сторону отмечаю курсантов Кривиченко, Исаченко и Мягкого. Поздно закончил Аксенов, надо обратить внимание на свою физическую подготовку. Меры безопасности никто не нарушал. Подведение итогов закончил.

— Хорошо. Завтра предстоит снова работа на мишенном поле. В воскресенье работаем до обеда, потом – личное время. В понедельник тоже до обеда будем в поле, а вечером взвод заступает в первый наряд. — И Воровскому, — После ужина поведете взвод в кино, посмотрите  фантастику. Вопросы есть?

Вопросов не было, и Чередников ушел по аллее в сторону штаба.

— Строиться! — зам командира взвода вышел из беседки.

— С места, с песней шагом… марш!

Песня полетела над курсантским строем, заглушая топот сапог. Весело пропели до конца и на повороте, в двухстах метрах от столовой, Воровский внезапно остановил строй.

— Напра-во! Повезло нам, начальника училища встретили. В такое-то время, вечер уже. Привели себя в порядок, поправили головные уборы. После моей команды " Смирно, равнение направо", руки прижать к бедрам, головы направо и четким строевым шагом прошли, как учил. Поняли?

Рядом со столовой прохаживались два полковника. Одного – полковника Данилова, Саша уже знал, второго – повыше ростом, видел впервые.

— Полковник Черниченко, — вполголоса объяснил Махоткин, - настоящий танкист! Фронтовик!

Взвод, чеканя шаг, прошел, отдавая честь начальнику училища, и остановился у столовой.

Черниченко подошел ближе и посмотрел на молодые открытые лица:

— Ну что, гвардейцы? Как настроение?

— Настроение отличное, — бодро ответил за всех Воровский.

— Чем сегодня занимался взвод?

— Работали на отрывке траншеи под кабель.

—Хорошее начало, еще не одну тонну земли перебросаете, танк тяжелее закопать, чем пехотинца. Устали? — он зорко осмотрел сразу весь строй.

— Никак нет, товарищ полковник, — звонко ответил Чумаков.  

— Похвально. Заводите в столовую, сержант.

После ужина Саша сказал Чумакову:

— В воскресенье письма напишу в Днепр: родителям и двору. Хватит их уже томить ожиданием. Дня за три дойдут. Напишу, что начальника училища видел, мандатную комиссию прошел.

— А если вдруг изменится обстановка. Мало – ли что: перебор, дополнительная проверка оценок, еще что-нибудь.

— Да ты что, Володя! Столько пройти до мандатной и какая- то случайность. Не может такого быть. Да я зубами теперь буду держаться за это курсантское место, нет мне пути назад.

— Ладно, успокойся, это я так, к слову. Конечно, ничего не изменится. Идея правильная, я тоже своим напишу. Пусть вздохнут свободно. Конверты для нас теперь без марок и адрес обратный на ближайшие четыре года известен: Харьков-97, ХГвВТКУ, литер "Г".

Чередников сказал правильно: после ужина показывали фантастический фильм "Человек-амфибия". Все скамьи оказались занятыми, но для первого взвода места были. По традиции, известной Воровскому, разрешалось занимать места на целый взвод, и он заранее, еще до ужина, посылал в летний кинозал одного из курсантов. На эти места, отмеченные веточками, никто не претендовал, потому – что связываться с целым взводом – себе дороже.  

После дня, проведенного на мишенном поле, курсанты оказались в сказочном мире теплого южного моря, жемчуга и подводных пещер, парусников, потомков пиратов и молодой влюбленной пары со странными именами…                                                                                   

                                                                        Глава 22 

По улице прошла, шелестя щетками, поливальная машина, прозвенел короткий звонок трамвая, зачиркала метла по асфальту, и Морозов осторожно поднялся с постели. Он не спал давно и уже прекрасно отдохнул. Вышел в кабинет, перевернул листок календаря и прочел свои заметки. Затем, размышляя о грядущем дне, еще раз прошелся по памяти – давняя привычка – все ли учел и спланировал. Да, все. Теперь можно и позавтракать. Кормил он себя сам, так как всегда вставал очень рано, и это не доставляло ему больших хлопот. Скорее, это было маленькое неотъемлемое дело из каждодневного распорядка, быстрое и незаметное.

Через час Морозов вышел на улицу и пошел вниз вдоль ограды Политехнического института, в котором не раз бывал. Народа и машин в этот час почти не было, высокие деревья укрывали от лучей раннего солнца, пробивавшего свои лучи в  промежутки между пятиэтажными зданиями. Морозов свернул направо, немного прошел по Пушкинской и ненадолго задержался у афиши театра. Пройдя еще немного по пустынным улицам, присел на скамью в тени каштана и, расстегнув пуговицы пиджака, с удовольствием вдохнул запах цветов.

Хорошая скамья, в тихом и удобном месте. И располагает к размышлениям. А подумать есть о чем, и в первую очередь, конечно, о машине.

Каждый из его подчиненных отвечает за свой участок, а он отвечает за все. Сегодня – показ новых возможностей танка. Того танка, который через какой-то месяц будет главной силой на учениях "Днепр". И это на сегодня главная задача. Но сейчас Морозова занимало не это мероприятие, а дальнейшее совершенствование машины.

В июне этого года Израиль – государство, вдвое меньшее по территории, чем Еврейская автономная область, совершил агрессию против трех государств одновременно: Египта, Сирии, Иордании. Война прошла так стремительно, что получила название "шестидневной". Огромные территории оказались захваченными, среди песков остались сгоревшими колонны танков. Тех самых танков Т-55, которые поставлялись из СССР. Причины разгрома разные. Генеральный штаб, анализируя поражение, поставил на первое место необученность ближневосточных армий. Это так. И высокая религиозность тоже сыграла свою роль: израильтяне часто нападали на колонны, когда проводилась полуденная молитва.

Но дело не только в этом. Танки били, в первую очередь, из вертолетов. Издалека поднимаясь над барханами, делая пуски ПТУРов и скрываясь снова среди песков. Мощное грозное противотанковое оружие. Оно, учитывая этот успех, несомненно, будет дальше развиваться. Появятся и новые ракеты, и новые вертолеты. На Т-55 стоят крупнокалиберные пулеметы ДШК, которыми арабы не сумели воспользоваться. Но на современном секретном дорогостоящем лучшем танке Т-64 вообще нет средств защиты от воздушного противника. И это заботило Морозова уже не первый месяц. С июля шли работы над новой установкой, для которой разрабатывался и новый зенитный пулемет. ДШК устарел для такого быстрого маневренного танка. Да и современные способы ведения боя вынуждали искать более совершенное оружие.

Морозов задумчиво почертил сухой веточкой по песку, потом сломал ее и бросил в урну. Все не  так просто.

Он двинулся в обратный путь и вскоре подошел к открытому газетному киоску. Сюда газеты попадали раньше, чем в почтовый ящик, и конструктор часто покупал свежую почту здесь. Одновременно с ним подошли и трое молодых ребят, оживлено беседующих между собой.

До Морозова донеслись отрывки фраз: " Наверное, сначала в колхоз поедем…", "На третьем еще тяжелее будет…", " Конкурс туда большой был…".

Один из троих, кучерявый худой парень зашел с другой стороны окошка и попросил Морозова:

— Дедушка, мы только "Комсомолку" возьмем, опаздываем в институт. – И, принимая газету, добавил, — спасибо, а у вас на пенсии еще времени много, успеете купить.

Морозов слегка улыбнулся, купил "Известия", "Красную Звезду"  и пошел к дому, где уже стояла ожидавшая его машина.

— Едем на завод, Виктор.

"Волга" спустилась по брусчатке Сумской, повернула налево и выбралась на Московский проспект. Миновала Конный рынок, стадион и, переехав через мост над железнодорожными путями, подошла к воротам завода.

 

В конструкторском бюро Морозов, в первую очередь, прошел к Молчанову, которому поручил разработку всего комплекса вопросов противовоздушной защиты танка.

— Рассказывай, Виталий Никифорович.

— В общем, мы исходим из того, что, как Вы определили, Александр Александрович, башенка должна быть закрыта.

— Хорошо, правильно. Помнишь, что Бугров предлагал.

— Помню. Он сделал установку, из которой наводчик стрелял, открыв люк танка…

— Что уже недопустимо, — добавил Морозов.

— Да. Но Бугров отстаивал свое решение, говоря, что огонь по воздушным целям ведется, в большинстве случаев, на марше…

— А теперь мы понимаем, — снова продолжил Морозов, — что эта ситуация может быть во всех видах боя, так?

— Так. Поэтому на Марийском заводе  разработаны новые прицельные приспособления и башня командира изменена. Устанавливается новый зенитный пулемет НСВТ калибра 12,7 мм. С достаточной скорострельностью.

— Пойдем, посмотрим.

— Для быстрого поворота башенки имеется электропривод.

— Высоту машины пришлось поднять?

— Пришлось, но только за счет пулемета.

Морозов посмотрел первый образец и заметил:

— Сработали хорошо, молодцы. Знаешь, почему я вас торопил?

Молчанов пожал плечами.

— На учениях "Днепр" у меня обязательно спросят, как танк будет защищаться от вертолетов противника. Поэтому, Виталий Никифорович, мы обязаны на три шага опережать подобные вопросы, на то мы с тобой и конструкторы.

— Но это только начало. Эффективность зенитного пулемета, все-таки, невысока. Надо продумывать и другие способы защиты. И не пассивной – наращиванием брони – это тупик, а активной. Понятно?

— Пока таких наработок нет.

— Будут, Виталий Никифорович, обязательно будут. Штатные средства ПВО не способны защитить каждый танк. Придет время и танк получит мощные средства радиолокации, он сможет получать целеуказания и прямое   наведение от самолетов и вертолетов. А пока все это в перспективе.

В свой кабинет Морозов вошел нескоро, а когда сел в кресло и углубился в техническую документацию, раздался длинный гудок аппарата ВЧ.

— Здравствуй, Александр Александрович,  конец рабочей недели, на дачу не собираешься?

Морозов узнал голос министра Зверева.

— Не до дачи, Сергей Алексеевич, да и нет ее у меня.

— А вот это непорядок. Отдыхать тоже надо, Александр Александрович. — Министр ответил кому-то, оторвавшись от трубки, и продолжил. — Я знаю, что у тебя сегодня серьезное мероприятие – показ техники. И кто будет?

— Первый секретарь обкома – в Киеве. Будут члены обкома, начальник гарнизона, начальники военных училищ, командиры соединений, участвующие в учениях "Днепр".

— Аудитория, в основном, разбирается в военной технике. Главные лица здесь, пожалуй, командиры соединений. Ты знаешь и без меня, — Зверев немного помолчал, — что к Т-64 до сих пор отношение разное. И хотя машина принята на вооружение, недоброжелателей у нее достаточно. Особенно, среди тех, чье мнение не было учтено. А впереди учения "Днепр". И в них участвует  масса  Т-64. Обязательно, будут какие-то недостатки в эксплуатации. Так вот, я попрошу тебя, Александр Александрович, покажи в полном объеме, на что способна эта машина. Не должно быть ни одного сбоя. Чтобы после учений отдельные плохие специалисты не свалили бы свои неудачи на машину, а вспомнили, что, обычно, танцору мешает. 

— Хорошо, Сергей Алексеевич.

— Слышу, настроение у тебя бодрое.

— Конечно, я верю в машину.

— Успехов тебе, до свидания.

Сразу после обеда Морозов выехал на полигон. За окном "Волги" замелькали убранные перепаханные поля, яблоневые сады и высокие мачты электропередач. Тридцать минут свободного времени были посвящены чтению свежих газет. Практически, осталось всего два месяца до юбилея Октябрьской революции, "Известия" пестрели сообщениями о досрочном выполнении планов предприятиями. В этих длинных списках не упоминался завод имени Малышева, который тоже подходил к завершению годового плана. "Красная Звезда" рассказывала о завершении морского похода, об окончании  дивизионных учений и о воспоминаниях фронтовиков. На третьей полосе молодой пограничник получал медаль "За охрану государственной границы", на другой фотографии экипаж танка тянул банник из ствола Т-55 –  чистка пушки после стрельбы.

Машина прошла Чугуев, начались сосновые леса, и вскоре повернула налево, раскачиваясь  по полевой дороге. Впереди виднелся шлагбаум и за ним строения полигона: вышки, огневой городок, макеты, классы…

 На полигоне чувствовалось деловое оживление, масса техники и людей в военной форме говорили о деятельном приготовлении к испытаниям. Не было бесполезных хождений, жизнь полигона была подчинена четкому руководству.

 На отдельной площадке, под деревьями стояли танки; немного подальше, под навесами – штабеля со снарядными ящиками; Несколько больших палаток, одна с развевающимся флагом – красный крест на белом фоне. Под маскировочными сетями расположились две машины с радиостанциями,– высокие антенны закреплены растяжками, три автомастерских. На стоянке, огороженной полосатыми столбиками, ждали выполнения своих задач десяток грузовых машин и бронетранспортер. Отдельно, у одноэтажного кирпичного дома, располагалась площадка для легковых автомобилей, у въезда на которую, стоял УАЗ  военной автоинспекции и задумчиво прохаживались несколько человек в штатском.

Большая смотровая площадка уже ждала гостей. Блестели окулярами мощные стереотрубы, на двух столбах висели мощные громкоговорители, многочисленные провода разбегались в разные стороны. Все дорожки вокруг желтели свежим песком, трава на газонах аккуратно пострижена. Среди всего этого хозяйства быстро двигался суровый полковник – заместитель командира Чугуевской дивизии Масленников. Он отдавал на ходу приказания, проверял ход подготовки, и по его энергичному виду нельзя было предположить, что он находится на  полигоне  уже со вчерашнего вечера. Хотя его чугуевская квартира находилась всего в пяти километрах отсюда.

 

Захаров увидел знакомую машину, когда Морозов открывал дверцу, и поспешил к площадке:

— Здравствуйте, Александр Александрович!

— Здравствуй, как подготовка?

— Уже заканчиваем. Машины загружены.

— За полчаса до начала полностью прогрейте двигатели.

— Хорошо.

— Пойдем, посмотрим бассейн для легководолазной подготовки, комдив мне говорил, что они за два месяца лета все там перестроили.

В длинном здании находилось два бассейна: один – для пребывания под водой в изолирующих противогазах, а во втором стоял макет танка, заполняемый водой – для обучения выходу из затопленного танка. В торцах здания располагались классы.

— Отлично сделано, на совесть, — похвалил Захаров.

— Да, постарались. И все для выполнения главной задачи учений – форсирования. — Морозов чуть заметно улыбнулся, — а знаешь, Сергей Алексеевич, как здесь этот макет называют? — Он показал рукой на сооружение из листов стали, из которого виднелись трубопроводы, а на верху два люка.

— Нет, не слышал.

— Этот тренажер называется "Чилита", но никто не может объяснить, откуда появилось это название. Варианты могут быть самые разные: это может быть и известная песня Шульженко, и мексиканское имя, и  даже, кличка собаки. Но точное происхождение этого прозвища мне никто не сказал, интересно?

— Интересно, я попробую узнать.

— Пожалуй, это сложно, да и не так важно. Пройдем к нашим машинам.

Они вышли из прохладного здания, и подошли к танкам. " Шестьдесятчетверки" проходили последние шаги подготовки: завершилась дозаправка топливом и полная загрузка боеприпасов в конвейеры. На траве сидели люди в черных комбинезонах, со снятыми шлемофонами в руках.

 Морозов поздоровался с испытателями, каждого из которых знал не один год.

— Пойдем в башню, — позвал он Тарасова, — показывай, что выставил на баллистическом вычислителе.

Максим Петрович считался опытным наводчиком, и сам уже воспитал не одного испытателя. Но с Морозовым, знающим наизусть основные параметры таблицы стрельб, никогда не спорил. Он молча открыл коробку вычислителя и показал на два ряда, устанавливающих баллистику танка, переключателей тумблеров и регуляторов.

Морозов внимательно посмотрел на панель приборов:   

— Когда брал данные от метеопоста?

— Час назад.

— Возьми данные сейчас и скорректируй вот эти два датчика. После прогревочных выстрелов – посмотрим. Выверку стабилизатора сделали после переезда?

— Сделали.

— Хорошо. — Морозов покинул башню и спустился на землю. — Сергей Алексеевич, а "штаны" подготовили? В полный профиль? Надо посмотреть.

То, что Морозов называл "штанами", представляли собой три танковых окопа, соединенных заглубленными дорогами. Два окопа – на одном уровне переднего края обороны, в ста метрах друг от друга, для стрельбы. И еще один – в глубине, исполняющий роль укрытия. С высоты птичьего полета все это фортификационное сооружение было похоже на огромную рогатку, нацеленную рогатинами в сторону противника. В заглубленных нишах окопа-отстойника – запас боеприпасов, а над окопом – теплоотражающая сеть.

— Долго копали?

— Вчерашний день.  Было два БАТа и танк с БТУ.

— Да, это пока не для широкого применения. Но показать это надо. Надеюсь, механики хорошо себе представляют, что надо выполнять.

— Да, Александр  Александрович, тренировались, все получилось.

— Я и не сомневался, с такими-то мастерами.

— Зайцев предложил выполнить один трюк на показе – разворот на косогоре.

— Механик он классный, но не надо трюков. В широкое применение эти трюки, все равно, не пойдут. А вот при попытке их повторения в войсках можно машину изуродовать. Достаточно и того, что наши ребята умеют. То, к какому уровню должны стремиться все наводчики и механики-водители. А уж командиры танков должны все уметь.         

Морозов  повернул по тропинке обратно и снова подошел к одной из Т-64. Здесь он снял пиджак и сел на место механика-водителя. Включил электропитание, посмотрел на приборы, опустил сиденье в положение по-боевому. Каждый из этих приборов он, конечно, знал, как и то, какой длинный путь они прошли к отделению управления этого танка. Машина, как и полагается на стоянке, стояла на горном тормозе. Взглянул через  смотровой прибор наружу, взялся за рукоятку переключения передач. Небольшая блестящая ручка с черным набалдашником, изогнутая кулиса с овальными выемками и выбитыми цифрами. Семь передач вперед и одна назад. От этой ручки, да еще от рычагов и управляется тяжелая тридцатишеститонная машина. И не просто управляется, а обладает стремительной маневренностью, недоступной ни одной из машин этого класса, скоростью – на уровне фантастической. Поэтому – то, на испытательных стендах, где бешено вращаются   полуторатонные гусеничные ленты, они разгоняются до ста километров в час.

Главный конструктор бережно взялся за рукоятку переключения и подумал о Баране, с которым судьба свела его еще до войны.

Обычный харьковский еврей Яша Баран начинал свое восхождение по ступеням  конструкторской мысли еще в группе Кошкина, рядовым конструктором. Его коробку передач поставили на Т-34, и он страшно переживал за все недостатки и недоработки, которые высказывали фронтовики по его изобретению. В Нижнем Тагиле  Яша, казалось, и спит вместе с логарифмической линейкой. Кроме подсчетов, Баран допекал и металловедов, ему были нужны надежные детали, из надежного металла. В средине войны на танк Т-34 стали ставить уже пятиступенчатую коробку передач, превосходившую по надежности прежнюю, отпала потребность в пятом члене экипажа – стрелке-радисте, помогавшем тянуть рычаги.

Началась мирная жизнь, и продолжились разработки Барана уже в других условиях. Новые коробки стали устанавливать на Т-54 и Т-55.

 В один из октябрьских вечеров шестидесятого, когда Морозов уже собирался домой, в кабинет стремительно вошел Яков Ионович. Вид у него был угрюмый и растерянный.

— Ничего не пойму, — развел он руками у порога, — такого быть не может!

— Что еще? — насторожился Морозов.

— В  Белоруссии, под Борисовом, один танковый полк проводил учения. И вот, во время марша в одной из танковых рот вышли из строя все танки – сломались "гитары".

" Гитара" – промежуточная передача, тоже разрабатывалась конструкторским отделом Барана.

— Именно "гитары"? — уточнил Главный.

— Да. И на всех десяти Т-55.

— Странно, а в других ротах?

— Были другие, мелкие поломки, но не с "гитарами".

— Яков, ты веришь в свою разработку?

— Конечно, — ответил тот удивленно. — Сколько испытаний прошло!

— Хорошо, пусть этим органы занимаются, что-то тут не то.

— Александр Александрович! — попросил Баран, — разрешите мне на пару дней съездить в полк, хочу сам все посмотреть.

— Ладно, езжай. Я тебе сейчас набросаю, что еще надо посмотреть.

Через три дня Яков Ионович рассказывал о том, что произошло на самом деле. Он был по-прежнему собран и деловит, вся растерянность улетучилась.

— Тяжело и предположить такое безобразие, — покачав головой, начал Баран. — Командир этой роты, не хочу и фамилию его упоминать, решил перед учениями заменить масло в коробках передач и поручил это исполнить одному из взводных. Командир взвода, ленивый офицер, в свою очередь, поручил замену трем механикам, но ничего им не показал: сам под танки не полез. Из троих солдат под танк послали, конечно, самого молодого, который ничего толком не знал. Этот солдат откручивал для слива не пробки коробок передач, а "гитар". И в результате получилось: "гитары" – пустые, а в коробках передач масла больше нормы.

— И долго так танки промучились?

— Танки прошли пять – шесть километров.

— Тоже неплохо, еще одно испытание – в актив. Что-то придумал?

— Да, есть мысли, как такое предотвращать.

   

Прошло несколько лет, и мысли Барана привели его к гидравлическим коробкам передач для новой машины. Все чаще он стал произносить слова "эпицикл", "солнечная шестерня", "водило". Коробок передач стало две, и они  были установлены по обоим бортам танка. А Яков Ионович к этому времени уже стал заместителем Главного конструктора, ведущим конструктором Т-64.

Поэтому, когда в очередной раз позвонил Министр и спросил мнение Морозова о награждениях, Александр Александрович сразу ответил: Баран достоин Ленинской премии. Это предложение долго ходило по кремлевским кабинетам, и вскоре Морозов узнал, что Барана вычеркнули из списка лауреатов. Тогда  он обратился в ЦК КПСС и заявил, что откажется от своей Ленинской премии, если ее не получит его заместитель. Морозову пошли навстречу, правда и справедливость восстановились, но он до сих пор не знал, кто являлся инициатором этого вычеркивания. А хотелось - бы взглянуть в глаза этому равнодушному аппаратчику.

Выбравшись из отделения управления, Морозов позвал Захарова, и они пошли к смотровой трибуне. Два солдата проверяли связь, еще трое заканчивали упрятывать провода, офицеры надевали повязки. Подошел полковник Масленников:

— Здравствуйте, Александр Александрович, не хотел вас отвлекать.

— Здравствуй, много еще дел?

— Пожалуй, все успели. Начнем вовремя.

— Замечательно, — Морозов взглянул мельком на солнце, постепенно уходящее к линии горизонта. — Видимость хорошая и ветер боковой: сразу будет сносить пыль после выстрелов. Что в мишенях нового? — он прильнул к окулярам стереотрубы.

— Траву выкосили, вокруг мишеней безопасная зона. Эллипс закреплен без подъемника...

— Правильно, зачем его прятать.

— Вот те мишени, на дальности тысяча шестьсот, со специальной пропиткой – при попадании воспламенятся.

— Подъемники не сожжете?

— Нет, пропитка локализована металлом и горит всего тридцать секунд.

— А там у тебя что, возле разбитого танка, справа и слева?

Когда-то давно, в поле притащили старый танк Т-55 и поставили его на рубеж полторы тысячи метров. По танку стреляли испытатели, и он выдержал многие попадания. Одним из снарядов Т-64 с него, наконец, была снесена башня, и теперь он еле просматривался, вросший гусеницами в землю полигона.

— Там – три объемных мишени. Внутри бревна, арматура, жесть. Будет очень показательно действие осколочно-фугасного снаряда.

— А сколько всего накрыли в поле?

— Пятнадцать - для пушки и пятьдесят пулеметных. Будем поднимать столько, сколько будет необходимо.

— Ну что же, — Морозов оторвался от стереотрубы и посмотрел на Захарова и Масленникова, — хорошо, осталось только теперь все это показать...                                   

                                                                              Глава 23 

Легкий утренний ветерок играл упавшими листьями, но пока не было,  скребущего сердце, унылого сухого шороха, напоминающего о приближающейся зиме. Сухих листьев лежало под ногами еще мало, до сентября оставался почти целый месяц, да и ветер ласкал, а не обжигал.

            "Для кого—то до осени много времени, для других – в обрез", — подумал Черниченко, шагая от спортивного городка к КПП. В это утро он рано приехал в училище и уже час находился на территории, отпустив дежурного после доклада. Сначала прошел вдоль трассы кросса и выгнал из кустов троих, спокойно отдыхающих "дембелей" из батальона обеспечения, которые с вытаращенными глазами рванули, сверкая голыми спинами, в разные стороны.

Чистый воздух с запахом кленовых листьев, пустой летний кинотеатр со свежевыкрашенными скамьями, плац с трещинами на асфальте, и, даже звуки от звуков проносящихся машин, чистые тенистые аллеи и огромная территория, занимающая длину и ширину улицы. Все это богатство будет скоро принадлежать и новым курсантам.

Начальник училища не прошел и мимо открытого раньше обычного вещевого склада. Старшина Калинко не удивился раннему посещению склада: он оторвался от громадного тюка, разогнулся и вытер потный лоб:

— Та скоро ж приедут, товарищ полковник, вот размеры подбираю. Народа ж багато будэ.

— И как у тебя с размерами?

— Бог миловал, — и, спохватившись, добавил, — все есть. Добрэ, шо вы меня на окружные склады послали, там е шо выбрать. А як земляка найшов, з Полтавщины, все найшлось.

— Ну, хорошо.

— А скоро приидуть, товарищ полковник?

— Еще успеешь, Федор Яковлевич,  обмундирование подобрать. Две недели в лагере будут. 

— Добрэ, — старшина пригладил редкие волосы, — тоди и покурить можно.

Он достал пачку сигарет и пошел к курилке, провожая взглядом полковника.

А путь Черниченко проходил дальше, по одному, только ему известному маршруту. Он никогда заранее не сообщал никогда и никому, – куда и когда пойдет, справедливо полагая, что военное училище – это такой же его дом, как и остальных полутора тысяч человек. А, разве можно ходить по своему дому, заранее предупреждая о своей исключительности  и вынуждая этим заниматься не делом, а показухой?  И кому от этого хорошо?

В батальоне обеспечения полковник, выслушав доклад дежурного, присел на табурет и послушал политинформацию. Заместитель командира роты по политической части, скрутив в бараний рог конспект, увлеченно рассказывал об ирригационных системах  в Средней Азии, об успехах хлопкоробов и  о сборе чайного листа в Грузии, как о близких и знакомых делах.

"Молодец, из него будет хороший профессионал", — подумал Черниченко.

Половину батальона составляют выходцы из Туркмении, Таджикистана, Грузии. А, вообще, в училище служат люди сорока национальностей. Для каждого из них интересно, в первую очередь, послушать о своем родном крае. Когда-то, на похожем занятии, Черниченко обратил внимание, с какой нежностью солдат-туркмен гладил рукой шершавую карту у строгой типографской надписи " Ашхабад". Главные иконы для этих ребят – любительские треснувшие  фотографии многочисленной родни, хранящиеся в нагрудном кармане, у сердца. Их дома далеко от Украины и надо хорошо чувствовать души этих ребят, поддерживать их. Иначе, они съедят себя тоской, чего никак нельзя допустить в нелегкой солдатской жизни. У солдата должен быть внутри крепкий стержень, вера, а иначе и армии не будет.

 

Дальше полковник пошел по задуманному с утра пути: подсобное хозяйство, столовая, караульное помещение.

На обратном пути Черниченко поднялся на второй этаж строящейся казармы и встретил там одного из мастеров, седоусого мужчину пенсионного возраста с красным обветренным лицом.

 Казарму строила строительная рота, которая пришла в училище сразу с принятием решения об его преобразовании  в высшее. Работа начиналась здесь с первыми лучами солнца и заканчивалась с темнотой. Летом работали в две смены, и результаты были ощутимыми: с весны казарма подросла еще на полтора этажа.

— Как дела, в график укладываетесь?

— Конечно, Леонид Яковлевич, все по плану.

— Хорошо. Материалы вовремя подвозят, без перебоев?

— Да, — мастер показал рукой из окна вниз – на  площадку. — Всего хватает.

— График выполняется, замечательно. Исходя из опыта, когда закончите? Вместе с отделкой, сдачей территории.

— Зимой, понятное дело, пойдем помедленнее, — рассудительно произнес мастер. — Но, к средине лета, пожалуй, закончим полностью.

— Значит, до новоселья совсем мало осталось, — улыбнулся Черниченко. — Если появятся нерешенные вопросы – сразу к Гогидзе, он все знает.

 

Да, именоваться высшим училищем – это почетно и престижно. Новый штат, новые учебные программы, новая материальная база и сотни новых проблем. Черниченко мысленно улыбнулся, вспомнив новое словосочетание: "профессорско-преподавательский состав". Преподавателей с ученой степенью пока единицы, но скоро все переменится. В училище, кроме новых офицеров и гражданских преподавателей  приходят дополнительно целых  триста человек. Придется всем потесниться и везде размещаться в два яруса. Кроме курсантов, учатся и два взвода курсов младших лейтенантов. Вот сколько танков в стране! И как много требуется офицеров-танкистов! За десять лет обстановка разительно изменилась.

Новая казарма нужна уже сейчас, но ничего не поделаешь, год будет тесно.

На каждого нового курсанта приказами предусмотрены не только учебники и тетрадки. Курсанта надо одеть, накормить, обогреть, разместить и помыть в бане. На каждого выделяются снаряды, патроны, оружие, бензин и дизельное топливо, электроэнергия, вода и, даже, норма воздуха в казарме.

Громадные объемы материальных средств, постоянная работа сотен людей, отлаженный военный организм.

На курсанта четыре года работают все: начиная от свинаря на подсобном хозяйстве и заканчивая начальником училища. Потому то и стоит обучение офицера дорого: зарплаты инженера хватит  всего на пять дней обучения одного курсанта. Потому и государство любит армию – поистине драгоценную по сути, но такую необходимую. А люди называют армию народной, потому, что в каждый танк, самолет и корабль вложены трудовые рубли каждого, без исключения, работающего человека.

Начальник училища вспомнил свое обучение: очень короткое, с каждодневными мыслями о делах на фронте. С той страшной войны минуло двадцать лет. Именно мирных лет. И на мир работал весь народ – у мартенов, в шахтах и на полях. И пока народ имеет всего-навсего одну общую, с виду простую, но на деле великую цель – мирную жизнь, он непобедим. 

 

С такими мыслями Черниченко прошел мимо КПП и остановился у шоссе. По улице Свердлова проносились автомобили, рабочий ритм большого города напоминал, что уже не семь часов утра. С той стороны улицы, у учебного корпуса стояла "Волга", у которой неторопливо прохаживался майор Коржавин. Завидев начальника училища, он расправил полы кителя, и, когда Черниченко подошел, четко поприветствовал:

— Здравия желаю, товарищ полковник!

С небольшой лавочки в тени каштана поднялся подполковник Мельников и, бросив окурок в урну, тоже подошел к машине.

— Доброе утро, товарищ полковник! 

— Здравствуйте. Собрались?

— Так точно.

— Все-таки, это безобразие! Как думаете? А?— Черниченко показал на шоссе.

— Не понял, — честно признался Коржавин, округлив глаза.

— Чего тут понимать. У нас учебный корпус и городок отделены друг от друга шоссе. Курсанты минимум четыре раза в день его пересекают: утром, для обеда и вечером. Они выставляют на время перехода регулировщиков с красными  флажками. А, кроме курсантов, сколько еще народа здесь дорогу переходит? Поняли, о чем я говорю?

— Поняли, товарищ полковник.

— В следующем году и эту проблему решать надо – подземный переход копать будем, думаю, за лето справимся.

Коржавин недоуменно и с сомнением посмотрел на черный асфальт с масляными пятнами и цветными разводами, блестевшими на солнце. Задача показалась ему нелегкой, но, если начальник сказал, значит, он все это просчитал. Люди такого ранга не бросаются пустыми словами.

    — Пора, садитесь в машину.

Автомобиль  тронулся и, пропустив гудящий поток, повернула налево. Промелькнули пятиэтажки, Дом офицеров, баня и, наконец, "Волга" достигла высшей точки Холодной Горы. Слева остался высокий храм из темного кирпича, а впереди виднелся город с дымами заводских труб. За мостом через железнодорожные пути, у обочины дороги виднелся знакомый плакат на украинском языке, давно выученный наизусть: "Харьков – город труда, науки и культуры". Ближе к центру города улица Свердлова была узкой, и пришлось потратить время – транспорта собралось достаточно.

"Почему-то все стремятся завершить дела в последние два дня недели, — подумал Черниченко, — а потом в честь этого отдыхать не только в выходные, но и три дня следующей недели".

— Как, Коржавин, решился в академию?

— Думаю, товарищ полковник.

— Думай. Но должен предупредить: рапорт – это еще не поступление. Надо серьезно готовиться к экзаменам. А, вообще учиться там интересно, сам увидишь.

— Если еще поступлю, — раздался вздох.

— Постарайся, знания есть. И уверенности в себе больше. Сейчас, Коржавин, времена другие. Сокращения армии нет, танков выпускается уйма, танкисты нужны везде – и у нас в стране, и в группах войск. Рапорт я тебе подпишу, а дальше все от тебя зависит. Покажи академии, что ты ей нужен и будешь учиться. Павлу Кузьмичу уже поздно учиться, да он и так для своей кафедры все знает. А у тебя все еще впереди, нам нужны грамотные офицеры.

— Спасибо, товарищ полковник.

— За что? Это моя служба. — Черниченко обернулся и взглянул на Мельникова. — Сам пострелять не хочешь сегодня?

— Всегда готов. Если испытатели позволят…

— Позволят, я спрошу у старшего. Они, видимо, снова две машины с боеприпасами приготовили. Для показа очень много. И для тебя хватит.

— Хорошо, — оживился Мельников, а то, ведь, со сборов не стрелял.

— Готовься. Как ты курсантов учишь? Сначала все в памяти прокрутить надо до автоматизма. Первый этап. А потом  уж – тренировки на тренажерах и все остальное по ступенькам. Так?

— Да. Особенно перед самим заездом – повторить все операции. Если что-то не вспоминается под вышкой, то уже и в танке не припомнится, стрельба сорвется. 

— Уже скоро новым ребятам будешь прививать свою методику. Как научишь, то они и солдатам в войсках давать будут...

   

 

Дома Рогани с буйными садами остались за спиной. Черниченко включил автомобильный приемник, нашел "Маяк" и звуки легкой музыки влились в салон.

" Действительно, в армии настали другие времена, остались в десятилетнем прошлом массовые сокращения армии, " — подумал начальник училища.

 

В 1956 году все было очень непросто. Не все понимали и хотели понимать сокращение. Тысячи офицеров  не хотели поддерживать это решение, но открыто выступать против этого не позволяла воинская дисциплина и честь. Особенно тяжело пришлось тем, у кого до военной пенсии оставался год – два. Теперь надо было менять профессию и работать до пенсии еще пятнадцать лет. Молодые офицеры, закончившие военные училища всего несколько лет назад и не мыслившие себе жизни без армии, тоже попали под этот безжалостный каток реформы.

Решение государства в одностороннем порядке сократить свою армию разъяснялось в военных коллективах, как важные шаги в борьбе за мир. Но энтузиазма это объяснение не вызывало. Мир, конечно, хорошо. Но остаться без любимой работы – для большинства явилось жизненной катастрофой.

На улицах городов появились крепкие подтянутые люди в фуражках без кокард и в кителях без погон. С наступлением зимы одежда этих людей поменялась на шинели без погон: пальто купить было не за что.

В киноновостях по всей необъятной стране крутился ролик о бравом майоре, ставшем свинарем и получившим орден за свой труд на новом поприще.

Отставные офицеры пробовали себя в разных отраслях, в разных профессиях, переучивались, но кто-то так и не смог найти себя в новых условиях. Случалось все: и разводы, и скатывание в пьянство, и даже самоубийства. На увольнение каждый реагировал по-своему, но не каждый об этом говорил.

  К началу сокращения Черниченко был уже начальником штаба батальона, получил звание майора. Прошел все инстанции его рапорт в академию. Но, все равно, на душе было тревожно: оставлять службу, к которой прирос сердцем, было бы очень тяжело.

Перед  очередным построением на развод у штаба полка собрались офицеры. И на этот раз не обошлось без того, что всех волновало больше всех.

— Больше, чем на миллион сократят, — начал капитан Сафронов, вечный ротный, лет сорока. Он достал "Беломорину" и ожесточенно чиркнул спичкой. — Куда деваться, ума не приложу.

— Пойдешь переучиваться, Петрович. Что-нибудь найдешь по душе, — успокоил старший лейтенант Косачев, белокурый взводный, лет двадцати пяти.

— Куда мне еще учиться, — Сафронов, снял фуражку, обнажая седые волосы. — Поздно уже, да и не представляю я себе это.

— А, может, тебя и не уволят?

— Да я уж настроился и жену к этому готовлю.

— Я попрошусь в Дальневосточный округ, там войск много, — сообщил черноволосый капитан с карими глазами.

Капитан Строев два года командовал девятой ротой в батальоне  Черниченко.

— Ты думаешь, Вася, что там не будет сокращения, — усмехнулся Сафронов.

— Будет, но шансов то больше остаться, — настаивал Строев.

— Да никто ничего пока толком не знает, а коснется это всех округов, — заметил Черниченко.

— В том то и дело, — вздохнул старший лейтенант Засядко, зампотех роты, — правильно, товарищ майор. Я тоже, как Петрович, уже подумываю, что надо настраиваться на гражданку. Поеду к себе в Запорожье, устроюсь в какой то гараж и буду автомобилями заниматься. Какая разница: и здесь, и в гаражах – те же машины. Какая разница, – где гайки крутить?

— Если бы только дело в гайках было! — грустно усмехнулся Строев. — У тебя, наверное, дом есть в Запорожье. А у меня ничего нигде нет, кроме квартиры в ДОСе. Поэтому поеду куда угодно, только бы служить и жилье, хоть в военном городке, было. А, если уволят, где я с семьей жить буду? В общежитии? 

— Тоже правильно, — Засядко почесал щеку, —  с жильем после войны тяжело.

— Солдаты радуются сокращению, — Косачев пожал плечами, — считают, что их быстрее уволят.

— Только не расслабляйтесь, — предупредил Черниченко, — дисциплина и так начала падать. Не только солдаты, но кое-кто и из офицеров себя временщиком почувствовал. — Он хмуро взглянул на офицеров. Понятно, что неопределенность тяжела, но надо держаться, товарищи офицеры.

— Выдержим и это, — Сафронов сверкнул глазами, — мы старой закваски. Но, вижу, миллионом сокращение не обойдется. Как бы нам не досокращаться до такой степени, что сорок первый год наступит. Рубят по живому своими постановлениями, о людях не думают…

— Кто это рубит? Кого рубит? — Из-за куста вышел замполит полка майор Травко. — Вы это о чем, Сафронов? Решения партии осуждаете?

—  А что в них хорошего? Всей Европе помогаем, в Египте и Иране строим, а своих офицеров без пенсии увольняем.

— Вы, Иван Петрович, не понимаете, что большую армию дорого содержать, поэтому и идет сокращение. К тому же, это – наши мирные шаги…

— Когда Вас лично уволят, товарищ майор, я посмотрю, что потом скажете. И куда на гражданке пойдете? У меня- то пенсия будет.

— Устроится марки на конверты клеить, — тихо сказал Засядко Косачеву.

Травко приподнял подбородок и, глядя куда-то вдаль, уверенно ответил:

— Партия всегда найдет, куда нас устроить.

Сафронов хотел что-то еще сказать: может о конкретных человеческих судьбах, а не о мирных планах.  А, может и что-то резкое, злое и наболевшее – о том, для чего и для кого он воевал. Но, когда он сжал правую руку в кулак и ударил ею по колену, от плаца раздалась команда к построению, и не завершенный разговор упал с  воздуха на землю, оставаясь тяжелым камнем невысказанного.    

В то время в офицерских кругах еще не знали всех масштабов сокращения армии, которое продолжилось и  в 1957, и  в 1958 годах,  коснувшись своим неласковым прикосновением более чем двух миллионов человек…

 

Раздумья нарушил водитель:

— По какой дороге подъедем, товарищ полковник?

— Давай, Борис, по нижней, мимо парка.

"Волга" сошла  с трассы и, оставляя пыльный след, покатила среди посеревших кустов и деревьев. Слева, за зарослями камыша, просматривался полигон с вышками и темной массой техники на фоне светлых зданий

— Подготовка идет полным ходом, — как бы про себя, произнес Черниченко. А до начала еще уйма времени.

В парке стояла, укрытая брезентами, техника, что и хотел посмотреть начальник училища. И только у двух раскрытых танков Т-55 стояли летучка  и машина технического обслуживания  – МТО-60, две бригады работали в трансмиссиях.

— Теперь – к штабу, — скомандовал Черниченко.

В это время часовой на вышке у парка отчаянно вращал рукоятку полевого телефона, чтобы сообщить о приезде начальника. Дальше информация пришла к дежурному по лагерю и, когда машина остановилась на центральной аллее и двери открылись, послышалась громкая команда "Смирно".   

Замерли три офицера у штаба, остановился строй солдат, вскочили со скамьи и спрятали сигареты курсанты.

После доклада из штаба вышел полковник Данилов.

— С приездом, Леонид Яковлевич!

— Здравствуй, как у тебя здесь дела?

— Экзамены закончены, вчера прошла последняя мандатная комиссия. Комплектование третьего батальона почти завершено. Пожалуй, грамотные ребята. Но еще не подъехали суворовцы, а их будет – четверть батальона.

— Да, они будут после 20 августа. Резерв большой набрали?

— Пришлось оставить около сорока человек, был высокий конкурс.

— Что ж, резерв тоже нужен. К присяге оставим самых лучших. Пойдем, посмотрим стройку. А вы пока оставайтесь, — Черниченко обратился к своим попутчикам, — на показ я вас заберу через два часа.

 

В лагере тоже строилась новая трехэтажная казарма, находившаяся  на пятачке административных зданий и, пока, строился первый этаж.

— Придется еще зиму в палатках жить, — подытожил Черниченко, проходя по стройке. — Но к следующей осени надо закончить.

Все стрельбы, вождения танков, проходили здесь, в лагере, и Черниченко хорошо себе представлял в каких условиях идет здесь боевая подготовка зимой и поздней осенью. Отдых в палатке в течение недели дождливыми ночами, конечно, закаляет, но полноценного отдыха перед занятиями не дает. Поэтому, строительство и здесь надо вести в быстрых темпах.

К полковнику быстрым пружинистым шагом, снимая на ходу брезентовые рукавицы, подошел старший лейтенант, строитель:

— Здравия желаю, товарищ полковник, — бодро пожал протянутую руку.

Черниченко не был для офицера-строителя прямым начальником, но от его докладов командованию стройбата многое зависело, а распоряжения, как старшего воинского начальника надо выполнять.

— Вот, учу молодых каменщиков, — вздохнул старлей, — пока медленно работают. Вы же, товарищ полковник, приказали мне трех опытных каменщиков отсюда отправить. Теперь новых учить приходится.

— Учи, это – твоя профессия.

— А, может, вернуть тех троих?

— Нет, Спирин, — Черниченко твердо взглянул на офицера, — больше подобных вопросов не задавай. Такие строители здесь не нужны. Рядом – штаб, столовая, классы. Женщины—преподаватели не знали куда деваться, когда ваши три солдата матерились на стройке. Я такого не знаю! Позор! И куда они попали теперь?

— На подземное хранилище, в лесу.

— Там пусть и беседуют таким образом, в том лесу, ворон пугают. Ты лучше расскажи, какие есть нерешенные вопросы.

— Да все по плану, — хмуро ответил строитель, — все есть. График соблюдается, сами видите, — он махнул рукой за свою спину – на стены казармы.

— Вижу, но ты все — же, попробуй ускорить, дожди скоро пойдут, сам знаешь.

— Хорошо.

— Ну и ладно, держи темп. Пошли, Александр Степанович. Что нового покажешь?

— Огневой городок, там Лымарь здорово постарался, мишенное поле заново отстроили, под новые машины.

— Все посмотрим. Трогай, Борис.

 

Старшина Лымарь занимался своим неторопливым спокойным делом, – ремонтировал электродвигатель тяжелого подъемника и уже второй день не мог найти причину неисправности. Другой – бы давно оставил это муторное дело, не обещающее успешного завершения, и обошелся без этих черных металлических деталей и желтого неподдающегося мотка проводов. Но Лымарь упорно подсоединял провода тестера к разным местам двигателя и тихо беззлобно бормотал себе под нос: " И где ты прячешься, дружок? Я тебя скоро найду, шутник".  

  — А мы тебя ищем, — дверь  мастерской отворилась, — здравствуй, Семен Анатольевич. Показывай хозяйство.

  Старшина, худощавый мужчина с большими натруженными руками,   отложил отвертку, и быстро надев фуражку, выпрямился:

— Здравия желаю, товарищ полковник! Всегда готов. Откуда начнем?

— Посмотрим рамы качания, классы, открытые учебные места, а куда сначала идти, сам выбирай – твой участок.

— Тогда так и пойдем, как вы сказали, — улыбнулся Лымарь.

Под высокой крышей городка стояла прохлада, насыщенная запахами дизельного топлива, моторного масла и кузбасслака – черной блестящей краски, коей и были окрашены рамы качания.

— Все готово, можем уже и танки сюда загонять.

— Хорошо, старшина, — похвалил Черниченко, — только с танками мы пока подождем. До конца сентября. А пока поставим сюда три машины Т—55. Их и покажем нашим друзьям из Болгарии. Делегация к нам едет, Семен Анатольевич, — пояснил он старшине, — им танки показать, конечно, надо, но нельзя пока им видеть Т-64.

— Жаль, — Лымарь огорченно покачал головой, — такую красавицу и не показать болгарам! А я уж как мечтал их удивить. Я понимаю, что это не мое дело, вы же знаете, товарищ полковник, как Болгария в войну нас встречала цветами – настоящие братья!

— Так надо, товарищ старшина, — уже строже ответил Черниченко,— пошли дальше – посмотрим мишенное поле...

 

Остальное время ушло на осмотр препятствий танкодрома и автодрома, подготовку к показу на вододроме. Обходя водоем со стороны небольшой тополиной аллеи, Черниченко остановился у большой, заросшей бурьяном и кустами шиповника, ямы:

— Похоже на танковый окоп, Александр Степанович, а? Я с этой стороны никогда не проходил.

— По размерам подходит, вот как его время изменило. — Данилов присел на корточки и взял горсть сухой каменистой земли, словно стараясь узнать правильный ответ на их догадки. — Я тоже здесь еще не был.

— Пройдем дальше, время еще есть.

Черниченко пошел впереди, к невысокому холму с несколькими позеленевшими камнями. За холмом оказалась неглубокая впадина, тоже напоминающая очертаниями окоп. А чуть подальше, у двух молодых дубков, остались следы траншеи и разрушенного временем или снарядами блиндажа.

— Наш блиндаж, нашей армии — уверенно произнес Данилов, — вот там, у куста, выход на восточную сторону.

— Правильно приметил. Знаешь, кто здесь воевал?

— Фронт Малиновского.

— Да, Юго—Западный фронт. А на этом направлении воевала 19 стрелковая дивизия, в составе 57 армии. Да – да, Александр Степанович, та самая девятнадцатая, которая воевала под Москвой и в сентябре 1941 года освободила Ельню. Потом, историю ты знаешь, дивизии пришлось вести неравные бои. Командир дивизии майор Утвенко вывел свои части из окружения и за это получил звание "полковника". Здесь, под Харьковом, дивизия наступала и в составе Степного фронта Конева. Вот какие здесь места.

— Места боевые. Я, Леонид Яковлевич, как-то заезжал в Чугуевский краеведческий музей. Хорошие экспозиции, много военных экспонатов. Надо – бы нам туда курсантов возить, как думаете?

— Разумно. Подскажем учебному отделу, пусть включат в план. Я думал об этом, здесь, вокруг города столько мест солдатской славы, что их обязательно надо курсантам показывать. И, бывает, полевые занятия у нас проходят рядом с прежними местами боев. Будущий офицер должен воочию видеть, как наш народ за победу воевал.…  Сейчас у Соколово начали строить музей, он посвящен чехословацкому корпусу Людвига Свободы, туда тоже повезем. А то ведь наши ребята бывают на улице Отакара Яроша, а не знают, – кем он был…

— Да, Леонид Яковлевич, поддерживаю. Наши офицеры должны соответствовать статусу высшего училища. — Данилов посмотрел на часы.

— Поедешь со мной на полигон? Твое решение, не неволю. Со мной едет Мельников.

— Поеду, не часто увидишь такое созвездие офицеров и конструкторов.

— Тогда, в лагерь – на обед и вперед, у нас остался час.

Данилов согласно кивнул. В душе он ожидал этого предложения, но сам не мог напрашиваться на выезд, потому что был старшим в лагере со всем соответствующим набором обязанностей, и эти многочисленные дела с него пока не снимались. Но, раз начальник училища, спросил о его решении, теперь Данилов вправе отлучиться на два часа показа, оставив за себя начальника строевой части. Что он и сообщил языком приказа майору  Черкашину сразу по приезду в лагерь.

Черниченко взглянул на майора, что-то припоминая и, наконец, спросил:

— Как ваш сын, сдал экзамены в наше училище?

— Да, сдал, на "хорошо".

— Куда определили?

— В девятую роту, четвертый взвод.

— И племянник комбата Коренева тоже там. Но Закопко им поблажек не даст. Андрей Семенович, — Черниченко подошел ближе и взял Черкашина за лацкан кителя, — первые полгода ваш сын вообще не должен в увольнение ходить. Будут каникулы в феврале, увидит дом родной. Договорились?

—Так точно, товарищ полковник.

— И в этом ничего страшного нет. Вы знаете какая здоровая обстановка у нас в училище. Вообще, в первом семестре учебы наши курсанты, в основном, видят город в составе взвода и роты: на концертах, в музеях. Так вот, это должно касаться всех, товарищ майор.

— И я тоже за то, чтобы сын понимал службу… — начал Черкашин, но Черниченко прервал его и, уже мягче, сказал:

— Ну, вот и хорошо, что поняли. Держите слово.

 

 

…На полигон продолжали прибывать  люди и техника, ближе к началу, в большинстве своем, – легковые автомобили.

   Черниченко вышел из "Волги" и, моментально соориетировавшись в полигонной обстановке, сказал:

— Пошли на трибуну, осталось полчаса.

Поднявшись по новеньким сосновым ступеням, начальник училища, к своему удивлению, увидел уже приехавшего и стоящего у стереотрубы, Морозова. Конструктор внимательно смотрел через окуляры и тихо беседовал с подтянутым человеком в гражданском костюме. Рядом стоял полковник Масленников, посматривающий на часы и в сторону аппаратной связи. Раздался зуммер радиостанции, и офицер связи подал полковнику трубку. Тот минуты две выслушивал доклад и, наконец, произнес:

— Хорошо, больше никого в зону стрельбы не пропускать,— снял фуражку и, вытерев мокрый лоб, протянул руку прибывшим офицерам:

— Вот, начальник оцепления доложил, все готово. Скоро можем начинать, Леонид Яковлевич.

Морозов оглянулся и отошел от стереотрубы:

— Здравствуйте, товарищи танкисты. Вы – первые гости на наших испытаниях. — Он с уважением взглянул на Золотую Звезду Данилова. — За три месяца появились новые усовершенствования, после показа посмотрите. Но пока эти новинки стоят только на опытных образцах. Захаров по ходу показа все расскажет. Через год курсанты будут изучать уже другую машину,  мы работаем над новым орудием.

— Мы еще возможности первой машины толком не изучили, — признался Черниченко.

— Освоите, — успокоил Морозов, — и курсантов научите. Мы все стараемся делать проще в применении. В настоящем бою наводчик ничего не высчитывает по формуле "тысячной", это помогает сделать наш прицел. Для  командира танка тоже нашли новую идею,  увидите… 

 

На полигон въехал автобус, из которого вышла большая группа офицеров в полевой форме, с офицерскими сумками. Два других автобуса, в сопровождении милицейских машин, привезли партийных работников области. За колонной отдельно следовала машина второго секретаря обкома Васильченко.

 Когда автобусы разгрузились на площадке и стали заруливать на стоянку, а Васильченко встретили и проводили на почетное место трибуны, у шлагбаума появился черный "ЗИМ" с начальником Харьковского гарнизона. На полигоне раздалась команда "Смирно", но маршал артиллерии Бажанов, выходя из машины, предостерегающе махнул рукой, и тотчас полковник Масленников, уже тише скомандовал: "Вольно".

Маршал поднялся на трибуну и тепло поздоровался с Морозовым и Васильченко, затем обвел взглядом прибывших и коротко сказал: "Здравствуйте, товарищи". Выслушав короткий доклад Масленникова, показывающего жестами на танки и в поле, Бажанов буднично махнул рукой:

— Раз готово – начинайте.

На центральной вышке поднялся красный флаг и над полигоном раздался громкий сигнал "Попади", а Захаров взял микрофон и начал говорить:

— Товарищи, мы показываем танк Т-64, принятый на вооружение нашей армии, его огневые и маневренные возможности. Начинаем со стрельбы по эллипсу в режиме "серия"…

 Три танка тронулись с места и с равномерным гулом двинулись в поле, через секунды напряженного ожидания из их стволов вырвалось пламя и пыльные облака поплыли над землей. Еще через секунду звук достиг трибуны, которая содрогнулась от мощного удара воздушной волны и, не давая прийти даже секундной тишине, вслед за первым раздались громкие последующие выстрелы. Огромный щит в полутора километрах от вышки стал покрываться черными оспинами пробоин, которых становилось все больше и больше, как будто кто-то вколачивал огромные гвозди в серый квадрат, рисуя на нем эллипс. 

Через три минуты неимоверного грохота все стихло, и Захаров объявил перерыв на загрузку снарядов. Чиркнули спички, вспыхнули зажигалки, и на трибуне послышался сдержанный гул: " Вот это мощно!", " Как точно бьет!", " С такими машинами, действительно, и до Ла-Манша дойдем!".

Маршал Бажанов посмотрел через стереотрубу на контрольный щит и обернулся к Морозову:

— Александр Александрович, ракеты  по предназначению точно попадают. Но, чтобы все снаряды были в цель, такое впервые вижу.

— Грабину спасибо,  Юрий Павлович, — ответил Морозов, — его, ведь, пушка.

— Правильно, — усмехнулся Бажанов, — так эту пушку носить надо уметь. Надень  на нерадивого солдата генеральские погоны, что будет? Смех…

Короткий разговор прервался новым заездом танков. На этот раз танковые пушки били по поднимающимся в разных концах мишенного поля целям. Снаряды пробивали насквозь матерчатые и фанерные покрытия. Бороздили землю, выбрасывая вверх большие комки земли, долго не видевшей настоящего дождя, и улетали рикошетом вверх, в безоблачное небо, с неповторимым страшным низким пропадающим и затухающим воем обиженного металлического чудовища, не нашедшего свою жертву.

В короткие мгновения  затишья начальник Чугуевского летного училища генерал Пекарский тронул Черниченко за рукав:

— Леонид, пригласишь еще на стрельбу? Хочу машину лучше посмотреть. Сверху не получается глянуть – при стрельбе вы не даете летать.

— Ладно, Михаил Семенович. А на истребитель, в полет, возьмешь?

— Решено, сам прокачу!

— Ты сам еще поднимаешься?

— Конечно, Леня! Иначе я не командовал бы училищем. Ты же сам стреляешь, водишь?

— Да.

— Ну вот! А у меня спрашиваешь! — Пекарский обиженно усмехнулся.

 

В громкоговорителе послышался голос Захарова:

— Сейчас впервые будет показана стрельба из специального танкового окопа под условным названием "Штаны".

В аудитории послышался тихий смех, который сразу стих, когда из-за деревьев неожиданно выскочил танк Т-64, пушка которого хищно замерла в направлении цели, и раскатом раздался близкий выстрел.  Пыль большим серым облаком поплыла над землей, орошая деревья, скрывающие танк, тончайшим слоем земли, а цель – зеленый параллелепипед, напоминающий маленький спичечный коробок, вдруг легко взмыл ввысь, рассыпаясь в воздухе на бесформенные куски, неразличимые, даже в стереотрубу. Танк задним ходом скатился в окоп, и только затихающий звук двигателя  да падающие наземь части  объемной мишени говорили о том, что здесь только что произошло. Прошла полминуты напряженной тишины, Захаров молчал, и только связисты занимались своим  непрерывным делом – связью, тишины, когда все присутствующие ожидали еще более неожиданного.

И это ожидание завершилось нарастающим гулом танкового двигателя. Т-64  выскочил из-за холма – совсем не там, где его все ожидали – в пятидесяти метрах  от исходной для предыдущего выстрела. Другая объемная мишень вспыхнула красным пламенем, черный дым заволок своей тенью далекий одинокий клен в мишенном поле. Танк снова исчез, казалось, под землей, звук двигателя стих.

На трибуне раздались сдержанные возгласы восхищения, кто-то даже хлопнул в ладоши, но сразу постеснялся своей несдержанности – не в театре все-таки.

— А сколько времени надо для перезаряжания конвейера? — раздался строгий вопрос одного из офицеров, худого высокого полковника с эмблемами артиллериста.

— Не больше, чем для обычной загрузки снарядов в танк, — ответил Захаров, а Морозов добавил:

— Артиллерия тоже перейдет на конвейерную загрузку при самоходной тяге, с техникой не поспоришь.

Офицеры сдержанно засмеялись.

 

Второй этап показа проходил на двух учебных точках.

Когда шестьдесятчетверка, взревев всей мощью своего двигателя, стала взбираться на гору немыслимой высоты и крутизны, все разговоры разом затихли. Кто-то сжал кулаки, кто-то покачал головой, кто-то просто вдохнул воздух и не выдыхал …. Танк карабкался вверх и только три человека – Морозов, Захаров и механик-испытатель Зайцев знали, что будет дальше, – машина поднимется на подъем.

Еще весной, Морозов, приехав на танкодром танкового училища вместе с Черниченко, придирчиво осматривал на промозглом ветру все препятствия и попросил сделать на одном из холмов запредельный подъем. В мае это новое препятствие было готово, и Т-64 взял эту гору высотой в пятиэтажный дом. При движении вверх  испытатель Зайцев видел только небо, поэтому перед выходом на сам  подъем, он очень точно выравнивал машину. При первых штурмах этой горы, естественно сужающейся в верхней части и названной Черниченко  "Суворовским редутом", были угрозы перевертывания машины из-за движения в сторону.  Поэтому, у подножия были построены бетонные направляющие, но, только на первое время. Потом направление движения было выбито танковыми гусеницами.

Машина, как обычно, в сухую погоду, а в дождь "редут" не штурмовали, поднялась наверх и для эффекта остановилась на гребне, покачиваясь своей многотонной массой. Затем, с гудящим двигателем, работающим на торможение, плавно спустилась вниз.

 

Вододром произвел на аудиторию не меньшее впечатление. Когда от силуэта танка, погрузившегося в водоем, осталось только две трубы, двигающиеся по поверхности воды, все были спокойны и ожидали выхода машины на другой берег. Но когда танк стал ходить поперек водоема, приближаясь к берегу или,  удаляясь от  него, раздались недоуменные возгласы. Всем было невдомек, что Зайцев под водой ориентируется по гирополукомпасу и тщательно измеряет путь по спидометру. А весь маршрут этого показа испытатель заранее просчитал и согласовал с Захаровым.  И когда танк, наконец, вышел на берег, со стекающими струями воды, конструктор разъяснил, в чем тут секрет и как возможно преодолевать водные преграды.

 

Солнце уходило за высокие деревья, когда показ завершился. Оживленно переговариваясь, офицеры и партийные работники садились в автобусы и легковые автомобили, тепло прощались  с испытателями, и, в первую очередь, благодарили  Морозова.

— Домой, Леонид Яковлевич? — Данилов показал взглядом на "Волгу".

— Заедем еще в лагерь, — ответил Черниченко, —  решим несколько вопросов, надо бы быт посмотреть.

Здесь  Черниченко прошел по палаткам, столовой и в центре лагеря увидел молодое пополнение училища.

Вечером, когда уже стемнело, начальник училища сел в "Волгу" и попрощался с Даниловым:

— В понедельник будет тебе замена. Мельникова оставляю на субботу здесь. Завтра испытатели продолжают, поделятся с ним своими секретами.

 

Ростовская трасса встретила желтыми фарами встречных машин и запахом теплого асфальта, проникающего через открытую форточку машины. За окном  мелькали темные кусты и деревья, справа, в кромешной тьме, небо прочертил падающий метеорит, а впереди приближалось, во весь горизонт, светлое зарево большого города…