Заполярный вариант                     повесть

                        

Главная

Создание книги

Книги Фотографии Обо мне Галерея Гостевая

    

Глава 1 

 

   Суровый сырой ветер злобно терзал маскировочные сети, натянутые  над выходом из командного пункта и ходами сообщения. Мелкие дождевые капли слетали с сетей на высокий  бруствер и, превращаясь в маленькие ручейки, прятались среди гранитных камней.

   Муравьев поднялся по крутым земляным ступеням, уложенным свежеструганными досками наверх - к выходу из блиндажа командного пункта, и толкнул стальную дверь, ведущую в закрытый ход сообщения. Пахнуло свежим ночным воздухом, смешанным  с запахом моря, заполярных полевых цветов и гарью пожарищ. Генерал молча кивнул встрепенувшемуся часовому и, доставая на ходу папиросу,  прошел к одной из ячеек с закрытой брезентовым чехлом стереотрубой. 

   Очередной командный пункт. Сколько их было уже: в разных местах, в разные времена года, на вершинах гор и на опушках лесов, у водной глади и у ледяных торосов, близко и далеко от переднего края. Но каждый из них навсегда оставался в памяти: то ли горечью его оставления под натиском врага, то ли смелыми крепкими решениями, выстраданными безостановочными размышлениями и точными расчетами. Очередной командный пункт фронта Ставка приказала разместить в скалах недалеко от Мурманска. Далеко отсюда и в прошлом остались обжитые командные пункты в районе Олонца и в районе Кандалакши, что было закономерным итогом нарастающего продвижения армейских группировок к логову врага.

   Когда генерал Муравьев уточнял координаты нового передового командного пункта фронта, он не смог удержаться от главного вопроса, на который Представитель Ставки коротко ответил: «На фоне наших побед  в западном и южном направлениях пора приступить и к освобождению Севера. Верховный Главнокомандующий сказал, что необходимо собраться с силами и наконец-то осуществить заполярный вариант». Но от общих контуров этого решения до осуществления самой операции предстояли месяцы огромной подготовительной работы тысяч людей – армейский маховик стал поворачиваться от годов обороны к наступлению.

   В этот летний ночной час огромное красное солнце, показавшись из-за рваных, уходящих к востоку туч, медленно плыло над разноцветными  сопками, густо усеянными черными пятнами от многочисленных  бомбежек. Короткий ревун буксира эхом пронесся над одной из бухт Кольского залива и, ударившись о серые скалы вдалеке, внезапно резко стих. Над сопками далеких Мурмашей показались черные точки самолетов и вскоре из города донеслись звуки сирены воздушной тревоги. Но вражеские самолеты на этот раз не стали прорываться к городу, а, выстраивая завывающий снижающийся круг,  начали целенаправленно пикировать на две небольшие сопочки за синей гладью залива. Далекие разрывы донеслись и до командного пункта штаба фронта.

   «Опять пытаются накрыть склады», - с неудовольствием подумал Муравьев. - «И откуда они только об этом знают… С такими мерами закрытой зоны при строительстве… С такой охраной и маскировкой»…

   Рев самолетных двигателей то нарастал, то удалялся длинными и короткими волнами. Темные стрелочки самолетов кружились по небу, взлетали ввысь и резко опускались почти до верхушек сопок. Но вот гул застыл на одинокой воющей ноте – большая толстая стрелка накренилась вниз и с черным дымящимся шлейфом с нарастающей скоростью понеслась к земле. Даже на таком расстоянии генерал представил себе, как выглядят сейчас фашистские кресты на обшивке бомбардировщика, терзаемые ярко-красным ненасытным огнем и черным смерчем дыма. Воздушный бой начался с победы краснозвездных истребителей.

   Генерал Муравьев пристукнул кулаком по брустверу и коротко сказал: - Так тебе, мерзавец! Потом перевел взгляд в сторону недалекого города, затаившегося среди холодных каменных верхушек сопок. Сейчас городу было особенно тяжело – в полярный день он мог защитить себя только хорошей маскировкой, героизмом летчиков-истребителей и вечно бодрствующими бойцами-зенитчиками. Круглыми сутками злобный враг не давал покоя, налетая армадами самолетов на порт, железнодорожные станции, склады. На все, расположенные рядом с городом заливы, где замечалось любое движение. Даже неприметные дороги и  новые гавани, где загружались и разгружались корабли, вскоре становились известны, и фашисты яростно пытались сюда прорваться со смертоносными бомбами.

   Мурманск героически держал неприступную оборону уже не первый год, и все сознавали – насколько важна эта оборона для всей страны. Стратегический порт с поступающими сюда стратегическими грузами оказался не по зубам фашистам. И уже наступало то скорое время, когда хребтина фашистского зверя трещала по всем позвонкам, хрящам, мышцам и сухожилиям – трещал весь каркас того самого отлаженного механизма, служившего гитлеровцам больше десяти лет.  Того механизма, что собирался служить, по обещаниям фашистской пропаганды, еще долгие – долгие годы под названием «Тысячелетний рейх». 

   И, казалось, что сама природа поддерживает защитников заполярного порта.  Муравьев всмотрелся в сизую дымку, висевшую над выходом из Кольского залива. Где-то там, у самого входа в залив, находился небольшой скалистый островок Кильдин.

   Генерал вспомнил старинную легенду, услышанную от местных жителей, будто нес черт огромный камень, пытаясь куда-то его пристроить: скорее всего, чтобы закупорить залив.  Нес – нес, да и выронил, а поднять уже не смог – увяз камень. Так и получился маленький остров, до поры до времени никому не нужный. А с началом войны ощетинившийся тяжелыми орудиями и зенитками, усеянный тоннами горячего смертельного металла, посылаемого фашистами и с неба и с воды.  И этот клочок русской земли как будто специально был создан для защиты далекого заполярного города на северной окраине страны. Маленький островок с героическим гарнизоном, защищающий город и всю страну.

   Всего четыре десятка километров удалось фашистам пройти от советской границы к Мурманску. Всего половина пути. Пройти с огромным трудом и с невиданными потерями. А дальше на два с половиной года застряли среди валунов Заполярья и  вгрызались в суровую тундру, строя оборонительные валы. Застряли,  несмотря на гордые названия своих частей – дивизия «Голубые песцы», группа «Норд», «Лапландская армия».  Отборные части, которые Гитлер называл «Героями Нарвика и Крита». У этих героев так и остались в карманах потертые пригласительные билеты на торжества в ресторан «Арктика» по случаю взятия Мурманска. Билеты, подписанные самим командующим горно-стрелковым корпусом «Норвегия» генерал-полковником Дитлем, собиравшимся захватить город за три дня и распорядившийся не брать с собой полевые кухни, а обойтись сухим пайком. Билеты, скорее похожие на сохраненный прах несбыточных мечтаний. В долине, названной фашистами «Долиной смерти»,  остались кости полутора тысяч голодных обмороженных егерей – участников последнего третьего - сентябрьского наступления фашистов на заполярный порт. А сколько их осталось от предыдущих двух наступлений – трудно подсчитать.        

   Генерал достал очередную папиросу и, сделав первую затяжку, перевел взгляд на небольшую седловину с другой стороны Кольского залива. Те же черные камни, красные и фиолетовые пятна кустарников, низенькие еле различимые карликовые березки, борющиеся за жизнь на обрывистых скалах. До того берега было достаточно далеко, но даже на таком расстоянии генерал заметил короткую вспышку отраженную от стекла. Он присмотрелся к седловине еще раз, наблюдал за ней некоторое время, но больше ничего не увидел.

— Часовой!

— Слушаю, товарищ генерал!

— Коменданта ко мне.

   Не прошло и трех минут, как металлическая дверь заскрипела, и комендант быстрым шагом прошел по ходу сообщения.

— Петли смажь, скрип фашистам слышен, —  не обращая внимания на приветствие, угрюмо сказал Муравьев.

— Есть, товарищ генерал! – ответил подполковник Семин и решил, что разговор закончен.

   Но генерал показал на сопки и продолжил:

— Посмотри внимательно, ничего не видишь?

   Через минуту Семин молча пожал плечами.

— Ну и плохо! Я тоже ничего не вижу, — подытожил Муравьев.  Какие у нас войска возле той впадины, метров двести от берега?

— Вроде никого. Разрешите, я посмотрю у операторов?

— Не надо… М-да, случайное стеклышко так не светит … Вон смотри, Семин! — воскликнул генерал.

— Вижу, товарищ Командующий! Вижу, сверкнуло!

— Ну, вот и ладно! Готовься к перебазированию, уходим на другой кэпэ. Наблюдатель тот нам ничего не сделает, а вот самолеты… И, кстати, пошли туда разведчиков, пусть следы поищут… Должны найти. Давай!

   Офицер быстро ушел по ходу сообщения, поправляя на ходу полевую   сумку, а генерал снова посмотрел на далекие каменные скалы в легкой переливающейся дымке  и внезапно вспомнил о своей сравнительно недавней прошлогодней встрече в Москве.  

   Встреча произошла на одном из совещаний в Москве – в здании Генерального штаба. Только – только отгремела салютами Сталинградская битва, а уже шло серьезное обсуждение предстоящей летней кампании, которая, как надеялись, окончательно повернет в обратную сторону весь ход войны. Во время одной из пауз, состоявшей в переезде из города на полигон в Подмосковье, Муравьев разговорился с одним из генералов – участником того самого сражения на Волге. Генерал, командовавший в Сталинграде армией, рассказал много интересного, почерпнутого из опыта тех жарких боев, и из способов ведения городских боев у водного рубежа, с широкими разнообразными маневрами, пожалуй, впервые примененными в таких больших масштабах. Этот генерал, казалось, был создан из какого-то невиданного крепчайшего сплава, пропахший порохом и гарью, с глубокими не по возрасту, морщинами на лице, не утратил способности и с некоторой долей юмора рассказывать о своей войне.

   В ходе интересного рассказа генерал поведал, как отучил немцев от безраздельного господства в воздухе и постоянной бомбежки нашего переднего края, кривой линией проходящего между домами и скверами. Он приказал подвинуть подразделения переднего края ближе к немцам – на расстояние броска гранаты. И после такого маневра, когда фашисты пару раз накрыли бомбами свои же батальоны, они перестали бомбить передовую линию обороны – испугались своих потерь. 

   Как о случае невероятного везения генерал рассказал и смене своих командных пунктов. В Сталинграде у командарма их было шесть, а, может, и больше, и он часто переезжал или переходил с места на место, особенно если замечал усиление обстрелов района кэпэ. Генерал просто внезапно приказывал менять место командного пункта – штабные к этому привыкли, все делали очень быстро и сноровисто. И несколько раз случалось так, что сразу после смены очередного командного пункта,  совершаемого по приказу генерала, происходил массированный налет авиации, после которого только бревна летали по воздуху, как пушинки тополей. Переезд командного пункта совершался буквально за несколько минут до начала налета авиации на блиндажи.

   Сам рассказчик улыбнулся такому везению, но Муравьев еще тогда понял, что не все так просто. Любой полководец, а тем более в ранге командарма или командующего фронтом,  просто обязан иметь особое чувство, замешанное на огромных знаниях и опыте, чтобы не только побеждать врага, но и сберечь солдатские жизни, и свою, в том числе, тоже. Да и фамилия у сталинградского генерала оказалась необычной, подходящей под рассказ,  с намеком на особенное чутье – ЧУЙКОВ.

   Муравьев полез в карман за папиросами, но, взглянув на часы, только хлопнул себя по карману и пошел к входу в командный пункт.    

   На входе он столкнулся с начальником шифровальной службы, который озабоченно открывал бронированные двери с другой стороны, а, встретив Командующего, торопливо козырнул и отчеканил привычные слова:

— Я к Вам, товарищ Командующий.

   Муравьев даже не стал спрашивать с какой категорией срочности пришла телеграмма, зная, что по простым вопросам подполковник Котов не придет, а только согласно кивнул:

— Пойдемте.

   Через пару минут, пройдя мимо стрекочущей аппаратной, несмотря на плотно закрытые двери, и, войдя в отдельный отсек блиндажа, Командующий  читал шифртелеграмму, и первыми словами его реакции были слова «Ну, наконец-то!». А вторыми:

— Начальника  штаба ко мне!

   Еще через минуту по другую сторону стола  сидел генерал Макогон и читал листы, передаваемые ему один за другим, объемной шифртелеграммы.   

   Котов стоял у стола с красными от бессонной ночи глазами и, наблюдая как Командующий внимательно вчитывается в печатные строчки, вспоминал о том, какую работу пришлось проделать, чтобы сейчас вовремя вручить Командующему этот документ.

   Все началось еще двое суток назад, когда подполковник получил условную телеграмму из Ставки, где говорилось о том, что необходимо ожидать директиву особой важности. И  не просто обычную плановую о фураже для лошадей или об антивирусных прививках, и не о ежемесячном обзоре миграции диких животных на северо-западном направлении. Эти телеграммы постоянно шли из Ставки десятками, читались руководством фронта и с директивными указаниями шли дальше – в штабы дивизий и корпусов. Вся эта бумажная круговерть о высоте караульных вышек, о патрулировании прифронтовых участков, о банно-прачечном обеспечении и нормах выдачи мыла, о правилах складирования  боеприпасов казалась пустой тратой времени штабов. Потому что, все, что необходимо выполнять  командирам разного звена, хорошо описано в Полевом уставе РККА.

   На самом деле все обстояло намного серьезнее. По объему передаваемой и получаемой информации, по времени работы наших радиостанций враг делал выводы о том, что ему следует ожидать в ближайшем будущем. Поэтому работа радиостанций велась в одинаковом постоянном режиме без всяких всплесков активности, чтобы не вызывать у фашистов подозрений. А еще иногда суровый ветер Заполярья заносил  в их тыл обгорелые листы бумаги, которую сжигал на костерке, как казалось, нерадивый шифровальщик. На этих обугленных огрызках бумаги были данные о заготовках оленины, о посылках на фронт подарков от тружеников тыла, об улучшении обустройства полосы обороны… Поощрялись и наказывались командиры, разбивались в пух и прах случаи самогоноварения и незаконного забоя вьючных оленей.  Офицеры в разведывательного отдела штаба фронта был изобретательными и глубоко думающими.  И зачастую у гитлеровской разведки создавалось впечатление, что русские никуда  не собираются идти дальше Титовки и Западной Лицы, а просто-напросто пьют  самогон с жареной олениной, играют на гармошках и потрошат тыловые посылки с шерстяными  носками и варежками.              

   Для получения этой директивы был задействован даже план «Нить», разработанный связистами фронта еще очень и очень давно. Загодя в ближнем тылу были открыты три радиостанции, расположенные на территории охраняемых складов. До поры эти точки связи также принимали телеграммы о шефской помощи и о содержании санных батальонов. Но двое суток назад на них пришли криптограммы совсем иного рода, которые офицеры связи как можно скорее  доставили на узел связи фронта.  Доставили по каменистым дорогам, проходящими между озерами и болотами, стараясь не  привлекать внимания самолетов – разведчиков фашистов и быстро маскируясь среди огромных мшистых валунов.

   А потом в дело вступили  шифровальщики подполковника Котова, которые достали и вскрыли несколько блокнотов, пахнувших свежей типографской краской. Начался длинный рабочий процесс огромного объема, и какие тексты расшифрует его группа в конце,  начальник шифровального отдела еще не знал. Не знал и Командующий, предупрежденный Котовым о подходе директивы и терпеливо ожидающий ее обработки двое суток. Бесконечные отрезки белых телеграфных лент, пробитые пятью полосами маленьких аккуратных дырочек постепенно превращались в группы цифр, а эти цифры находили себя в шифровальных блокнотах и книгах,  превращаясь в слова и начиная говорить суровыми словами приказа. 

   И сейчас, почти на спавший эти двое суток, подполковник Котов стоял на подхвате и сразу же наклонялся к Командующему, когда тот не мог разобрать очередное слово, и, зная почти наизусть текст  свежей директивы. В его мыслях проносились совсем недалекие предвоенные годы, когда он читал своему сыну большие  отрывки из поэмы Пушкина «Медный всадник».

— Какой населенный пункт, Котов?

— Кяхозеро.

— И далее…

— На Нинпярма.

   Командующий подчеркнул эти названия красным карандашом, перевернул последний лист, открыл директиву с первого листа и сказал:

— Идите, Котов.

   После ухода начальника шифровального отдела он начал читать с самого начала и теперь в мыслях Командующего стали яснее вырисовываться очертания будущего решения и главные направления предстоящей работы. Начальник штаба сделал несколько торопливых записей в своей тетради и вопросительно посмотрел на генерала Муравьева. 

   Командующий подошел к столу с картой и,  пролистывая листы директивы, постучал карандашом по синей линии, извивающейся на северо-западе. Разговор о полученном документе состоялся в Генеральном штабе  в общих чертах уже сравнительно давно – в феврале. То, что придет время наступления и  в Заполярье, сомнений не было, вопрос был только в сроках. Еще с весны, после возвращения Муравьева из Москвы, началась общая подготовка. Готовились колонные пути, накапливались запасы на новых и старых складах, оборудовались наблюдательные пункты, в тылу шла усиленная боевая учеба, формировались новые подразделения. Спокойно и уверенно, в режиме строжайшей тайны шла подготовка во всех направлениях, в черновиках прорабатывались все возможные варианты развития событий.

   Однако, в директиве из Ставки, говорилось не только о предстоящей операции и об ее подготовке. Вчитываясь в печатные строки третий раз, Командующий вычленил то главное звено, что отличало эту директиву от всех остальных боевых документов, читанных им ранее за годы войны. Он понял - насколько глубоко вник в положение дел в Заполярье тот генерал, который составлял этот документ и насколько хорошо он вычислил  и предположил все, с чем придется столкнуться в предстоящих боях.  И мысленно проникся уважением к группе операторов, готовивших документ не только на основании данных, представляемых фронтом  Ставке. К тем операторам, чей уровень заметно вырос за годы военной работы Генерального штаба.

— Ну что, Алексей Потапович? Хватит уже немцам никель отдавать?

— Конечно, — генерал Макогон подошел к карте с другой стороны стола.

— Да и на наших базах они уже подзадержались, пора выбивать с насиженных мест, — Командующий постучал карандашом по кружку с надписью Лиинхамари среди коричневых очертаний скалистых сопок и темно-синего извивающегося контура береговой линии Баренцева моря. — Какие предложения у начальника штаба?

Макогон взглянул в свои записи:

— Изучить директиву и готовить предварительные распоряжения, товарищ Командующий.       

— Это так, правильно. На что ты обратил внимание в первую очередь? — спросил Макогон, проверяя свои впечатления от документа.

— Разведка, — не раздумывая, ответил Макогон.

— Вот то-то и оно! Верно заметил. Из директивы видно главное:  на большие резервы и дополнительные части мы не можем рассчитывать. Усиление будет минимальным. Поэтому нам необходимо максимально тщательно подготовить наступление, чтобы сохранить людей и провести операцию с тем личным составом, что имеет фронт. От нас требуется знать каждый камень в полосе наступления, каждую расщелину, каждое озерцо. Не говоря уже обо всей оборонительной линии, о минных полях,  резервах, о складах. Обо всех штучках, на что способны фашистские егеря, обо  всех возможных фокусах врага. Мы им дали возможность сильно укрепиться, а теперь надо знать обо всех их щелях и ходах. Задача сложная, да и полярный день сейчас, не особенно разгуляешься в тылу у противника, — Командующий опустил карандаш в несколько точек на карте. — Знать и здесь, и здесь, и особенно здесь. А отсюда какой может быть маневр во фланг, если пройти по этой дороге? Какими силами?

—  Насколько я понял из директивы,  именно сейчас такие прогулки  по тылам в светлое время и не требуются. Пока будем продолжать вести наблюдение на переднем крае, авиаразведку, морскую разведку…

— Да – да, и морскую, — кивнул Командующий. — Но только пока не спугнуть их. С моря – обычным патрулированием, без высадки на берег. Помнишь, как Северный флот немцев расшевелил осенью сорок второго?

— Помню, Константин Антонович.

   Об этих двухсуточных боевых действиях в Мотовском заливе, как о примере массового героизма знали многие. Да и рассуждения, и оценки были разными, порой самыми резкими…

   Штаб Северного флота решил улучшить свое положение – выйти к устью реки Титовка, и провести эту операцию не простыми матросами, а  подготовленными обстрелянными людьми - морскими разведчиками. Штаб справедливо рассчитывал на быстрый успех, на врагов шли обученные матросы. В вечерний ненастный день начала сентября разгорелись бои на мысе Могильный. Начались они из-за того, что егеря двадцатой Лапландской армии за год обороны очень сильно укрепили мыс Могильный и мыс Пикшуев. Чего разведчики старшины Леонова попросту не знали, впервые после сорок первого года ступив на эти холодные скалы, занятые врагом. Они убедились, что их знания об обороне мысов далеки от реальности, столкнувшись с сильным организованным сопротивлением.

   Разведчики почти сразу же были обнаружены по сигнальным минам и наблюдениям секретов.  А дальше наступила героическая трагедия. Сильный перекрестный пулеметный огонь, высекающий искры из седых валунов; ухающие мины, взметающие вверх тучи мха и камней;  звенящий свист  легких бомб с фашистских истребителей. Продвинувшись от береговой линии на семьсот метров, разведчики попали в окружение и к звукам рвущегося металла прибавились крики атакующих егерей – «аля-ля!», выскакивающих из своих укрытий и вырастающих повсюду среди камней.

   К вечеру от отряда осталось половина людей. Дождавшись ночи, моряки Леонова стали готовиться к дневным боям и думать -  как вырваться из ловушки. Всем было ясно, что надо уходить с мыса и сделать все, чтобы не увеличить свои потери.

   С самого рассвета  фашистские егеря снова бросились искать сменивших свои позиции моряков. И этот наступивший день прошел в жестоких боях. Прошел в таком напряжении, что один из матросов, не выдержав взрывов и нестерпимой боли от многочисленных ран, с нечеловеческим неистовым последним криком подорвал себя гранатой. После чего Леонов надрывно, заглушая визг пуль,  прокричал: «Ребята! Не вздумайте  повторить это! Мы здесь Родину защищаем!!!».  

   Обессилевшие, израненные моряки - североморцы остервенело дрались, прикрываясь камнями; выскакивали в короткие контратаки, собирая оружие и боеприпасы; помогали раненым, перевязывая и укрывая их в ложбинах; перебегали от валуна к валуну, забыв о воде и пище.

   Наконец, снова наступила ночь, и горстка разведчиков, сумев оторваться от егерей,  пробилась к скалистому берегу. Осторожно пройдя по камням, они внезапно обнаружили катер, который медленно ходил по заливу в полукилометре от берега. Костер зажечь поостереглись – егеря были где-то рядом, а фонариком подали в сторону моря условные сигналы. Через некоторое время катер причалил и забрал оставшихся моряков: после рейда на мыс Могильный в живых осталось меньше четверти отряда. Всех разведчиков представили к правительственным наградам, старшине Леонову присвоили офицерское звание «младший лейтенант».

… Командующий прошел к другому столу, налил из графина воды и, отпив пару глотков, произнес тихим голосом:

— Хорошо, что помнишь. Ведь Северный флот потерял тогда половину лучших подготовленных разведчиков. А они могли принести в будущем еще массу информации, работая максимально скрытно…  Нельзя таких людей посылать в разведку боем, а тем более с прямыми боевыми задачами… Да еще неизвестно куда, к черту на рога.

— Понимаю, товарищ Командующий.

— Нам предписано провести глубокую разведку и для этого организовать специальный отряд с установленной численностью в пятнадцать – двадцать пять человек. Точное число дадим определить начальнику разведотдела, он с этим лучше разберется. Сегодня же начните с ним работать.

— Есть.

— И этот глубокий рейд будет проведен по дополнительному распоряжению, видимо, только непосредственно накануне наступательной операции. А пока у нас будет минимум два месяца для подготовки личного состава, который вы начнете подбирать с завтрашнего дня. Посмотрим, кого подготовил начальник разведотдела.

— У полковника Ющенко имеются достаточно подготовленные резервы, хорошо изучившие это направление, и есть люди даже заходившие в Киркенес. Его разведка дает много свежих разведданных.

— Достаточных для обороны, — уточнил Муравьев. — Но не для предстоящей широкой операции, Алексей Потапович. Поэтому-то половина директивы говорит о разведке, — он приподнял листы шифртелеграммы и потряс ими над картой.

— Я лично буду готовить отряд, Константин Антонович.

   Командующий слегка кивнул и продолжил:  

— Дело до того серьезное, что нам присылают…, — он перевернул несколько листов, —… майора Данилова из разведуправления Генерального штаба. И он будет оказывать помощь фронту в подготовке этого рейда. Видимо, хороший разведчик, научит чему-то новому наших ребят. Мы от помощи никогда не отказываемся… Пожалуй, на этом этапе все ясно?

— Ясно, товарищ Командующий.

— Ладно. Готовьте со своими операторами предварительные распоряжения, и начинаем раскручивать выполнение директивы. Кстати, этот майор прилетает к нам уже послезавтра, пусть Ющенко его и встретит – им будет о чем поговорить.

— Все будет исполнено.

   Генерал Макогон вышел, а Командующий склонился над картой – начали сформировываться первые черточки решения. Спустя некоторое время он пошел по коридору командного пункта к выходу. Снова туда, где среди скал бродил соленый ветер с залива, где пятна от бомбежек лучше давали понять реальность, где запахи морских волн помогали думать о нелегких военных делах, и где крики чаек напоминали о вечно живой природе, которую  надо защищать.      

 

          

 
                                  ©  2010  Владимир Чернов   E-mail vecho@mail.ru  ICQ 1444572     SKYPE Vladimir 56577